СТИХОТВОРЕНИЕ ФАИНЫ ГРИМБЕРГ (ГАВРИЛИНОЙ)
Фаина Гримберг (Гаврилина)
Я ЕВРЕЙКА
«Я изобретаю для себя биографию и личность.»
Жерар Женетт
« Каждый историк непременно должен быть
ясновидящим, устремляющим свой взгляд в прошлое.»
Э.-Т.-А. Гофман «Дож и догаресса»
«В искусстве вымысел и есть правда.»
Мария Ходакова
«Je sois greque!»
Melina Mercouri
ГАЛИЦИЯ
Моя бабушка давно умерла
Я никогда не видела ее
Но вот она говорит
Она говорит вот эти слова:
Я была сирота
мне было одиннадцать лет, а ему пятнадцать
когда замуж выдали меня за него
Отрезали мои косы
завязали голову платком
Женщины возле дома
прямо на улице
танцевали кадриль
Играли две скрипки
Я поняла, что теперь всегда буду жить с этим чужим парнем, сапожником
всегда буду жить с ним
Я закрылась руками и стала плакать
Я пятнадцать лет прожила с этим чужим парнем
как был чужой, так и остался
Потом его убили
Моего мужа убили эти мужики, когда погром был
Я кричала, кричала над этим мертвым чужим парнем
и говорила, говорила, говорила о нем
разные слова
А я ведь так и не узнала его
А он и не думал узнавать меня
он только узнал, что я плохо умею варить еду
и плохо умею латать одежду
И он привык сердиться на меня
Но я говорю мои слова о нем
над его мертвым телом
и это уже совсем другой он
И я вдруг его люблю!
Мой сын через их деревню шел
и видит, что свинья тащит их ребенка
он кинулся отнимать, спасать,
а эти сбежались бить моего сына,
который их ребенка спас!
Мой сын мне всё рассказал
Я так разозлилась на них! -
- Да пусть всех ихних ублюдков свиньи съедят!
А он сказал мне: «Мама! Так нельзя говорить»
Он правду сказал
Правда, так нельзя говорить
Это мой сын
я им горжусь
Вы знаете, как это хорошо: гордиться своим сыном?!
Вы никогда не хоронили двух дочерей, девочек
девять лет, заячья губка
больное сердце
ходит задыхается
трех мальчиков -
сгорели просто
сгорели в болезни
маленькие на кровати
такие худенькие маленькие тела
в синих пятнах вдруг
и не умели говорить
и не могли ничего сказать мне
Уже у меня слёз не было
Мои черные прямые волосы сделались седыми совсем
и выпали мои зубы после всех родов
Но я еще говорю, я еще причитаю
в обычае похоронном.
И я не плачу слезами
я плачу словами
моими словами
Я зу́герун - говорщица, причитальщица
Я говорю, я причитаю
Мертвого после похорон надо оплакивать семь дней
сидеть на полу
А кто не умеет причитать, говорить о своем мертвом,
те причитальщицу нанимают
А я умею говорить о мертвых
За эти причитания мне дают одну курицу
так платят каждый раз
Но дело не в какой-то курице дурацкой,
которую я плохо варю для моих детей
дело в том, что я люблю это дело - причитать
говорить, говорить
быстро находить слова
Платок черный повязан под подбородком
полотенце мокрое от крови из горла
что за кашель
Нет, я не хочу умирать
Я хочу увидеть моего сына
единственного выжившего из всех моих детей
Я хочу увидеть моего сына
единственного, который выжил
из всех моих детей
Где он сейчас?
В каком речном порту какие-то тюки таскает
и вечером в каморке при одной свече
уткнулся в книгу на русском языке
И ты перестаешь говорить
ты захлебываешься кровью из горла
ты умерла
Теперь говорю я:
Бабушка!
От тебя мне
кроме туберкулеза, ревматизма и слабых глаз
кроме всего этого
подарок
дар оплакивать словами, причитать, кричать
ладони к вискам и говорить, говорить
говорить эти мои причитания,
пока не выговорю всё,
всё!..
САЛОНИКИ
Когда она вдыхает кокаин
ей снится сын
Он входит
в таверну, где она поёт
сын
взрослый сын
Он любит мать
она никогда не наказывала его
не заставляла тепло зимой одеться
и даже вовсе не существовала
он ее не помнит
она давно оставила его в приюте
Он вырос, он взрослый
Он работает в пекарне Мицоса Пангеса
Он входит наяву в таверну,
где она поет
Он ее нашел, свою мать!
Он любит ее
Он слушает ее песни
Пати фума́ро кокаини
У ворот она стоит
девочка в грязном платьице
и семечки грызет,
которые находчивые греки
зовут «еврейский разговор»
Она живет в еврейской трущобной махалле,
где душно воняет бедной грязной одеждой,
плохо выстиранной
Большая семья, из которой она уйдет, ушла
Они почти что нищие, ее отец старьевщик
Она не знает грамоте
ни на каком языке
Ее имя Сара Скина́зи.
О эти песни -
сладкие,
как варенье из роз на подносе с кофием по-турецки
и со стаканом ключевой воды
Аккордеон и мандолина-бузуки
и непременный бубен
В ряд сидят певцы и музыканты
И вот она встает и извивает руки…
О путешествие по этим маленьким кофейням тавернам,
где пьют тихонько водку виноградную
фески, черные шляпы и пиджаки и кепки
Она поет поет
О Димитру́ла му - в ее голосе тянется,
как варенье из роз
Рембе́тико Рембетико
манера пения
Рембетико
и танцевания
Рембетико Рембетико
Мои тонкие пышные рыжие светлые волосы
немного кудрявые
и мои веснушки на светлом лице
моя смутная улыбка
запечатленная Рембрандтом
не единожды
неведомым мне художником
Танцуют руки
с растопыренными пальцами
вскидываются к потолку низкому темному
рукава
падают к подмышкам
И пять ла
Ах пять ла
ла ла ла ла ла
Ах, Канари́ни му глико́
Песни турецкие и греческие
греко-турецкие песни,
сладкие,
как варенье из лепестков розовых
Ах, Ама́н Аман -
пощади возлюбленная влюбленного
Сидят рядком музыканты
Я сижу посередке
я трясу бубен и пою
И встаю со стула и танцую, верчусь медленно,
и бубен верчу обеими руками
над головой
О возгласы, разбитые тарелки - знак восторга
моим пением моим танцем
белые осколки
Молчаливый турок в феске глядит в упор
В легкой полумгле таверны
в слабом свечении электричества голой лампочки
Задумавшийся турок курит трубку
Рембетико Рембетико
Ага́пи му! - Любовь моя!
Кто?
Все!
Каждый, кому я отдавалась
стоя
задрав резко платье черное короткое
у стенки на заднем дворе маленького кабачка
в полутьме летнего жаркого вечера
возвращалась
брала бубен
пела пела
Музыканты сидели рядком, играли на бузуки
а я пела, пела
Все! -
кому я отдавалась на узкой кровати
в комнате-клетушке
Сынок, иди, иди
Не смотри на меня и на этого человека
и на этого
и на этого человека
Тогда она еще растила своего сына
совсем маленького
Все! -
кому я отдавалась
на траве
Посмотри, любимый, голуби в небе
Агапи му! - Любовь моя!
Закидываю мои руки за его плечи
и сладко вхожу моими сладкими губами
в его жесткие губы
В небе летят голуби
Любовь моя! - Агапи му!
Греки-полицаи врываются в таверны
и закрывают это всё,
поскольку их диктатор -
поборник нравственности
И поэтому твое убегание, бегство
черным ходом
задним двором
в темный переулок
всё еще с бубном в руках
уже не звучащим.
Евреев больше нет в Салониках.
Потому что их всех увезли и убили.
Не осталось никого.
Просто никого.
Просто
Никого
Но я осталась
Я танцую и пою Рембетико
Я одна
Все умерли
Пора всё изучать
Пришла пора накладывать печать
почти науки
на Рембетико
И Сара старая пришла в кафе
женщина восьмидесяти лет
с большими бровями, с диковатыми глазами
немного сгорбленная и худая
она поет
она танцует, извивает руки
извивает руки
Димитрула му!
Канарини кокаини
Рембетико Рембетико Рембетико!
БУХАРА
Здесь узкие улочки глядят на глухие окошки
А во внутреннем дворе в зелени кустов розовые бутоны
зеленая узорная листва тутовых деревьев
Я толстая, я живу в этом внутреннем дворе
и в комнате на ковре
А мой муж торговец
в лавке у него медные весы и воск и сахар
и рис и шафран
У нас много детей, все погодки
Он учит мальчиков библейским словам
чернобородый суровый
мальчиков в полосатых таджикских халатиках
в маленьких пестрых шапочках на головках обритых
только на щеки свисают черно-кудрявые тонкие прядки
библейским словам
а мы говорим на фарси, на персидском наречии
Вы знаете, какая красивая я была невеста?
Круглое лицо, черные брови насурьмленные
маленькая золотая серьга в ноздре
кисейное покрывало на черных-черных волосах
Когда-то мы были персами
МОСКВА - ПАРИЖ - АУШВИЦ
В ясный зимний полдень мы летим с катальной горы
на маленьких санках, обитых ярко-красным сукном
Я в шубке
на шапочку соболью повязан пуховый платок
Холодный ветер в лицо
И Митя, мой будущий муж -
русское имя
еврейская фамилия - Розенбаум
начинающий поэт, студент
фуражка набок, шершавость воротника шинели
холодная щека
горячее дыхание
белые зубы
Его лицо разрумянилось
Его губы из-под тонкой полоски щегольских усов
шепчут мне
на уже совсем родном языке
- Я люблю вас, Марина… Я люблю вас!..
Хорошо, что он умер,
что его уже нет в живых
Это хорошо сейчас
Это хорошо
сейчас
теперь
Хорошо, что он уже умер,
хорошо, что он не поедет со мной
в эту последнюю поездку на последнем поезде
в какой-нибудь немецкий польский город,
где меня убьют
Хорошо, что он никогда не узнает о моей смерти,
потому что она будет страшная,
я знаю
И поэтому я
из этого моего сегодняшнего знания
возвращаюсь туда, на катальную гору
Мы летим
и он шепчет мне
на родном нашем русском языке -
- Я люблю вас, Марина!
Москва. Зима
Русская зима.
Мой отец меценат
пенсне барашковая шапка пирожком
концессия железная дорога хлебная биржа
Осенью скромной курсисткой иду на занятия
черный плед на плечах,
отливающий синим на солнце осеннем
Летом Ялта
Тихо лежу в постели,
На кружевах коса.
Пахнет цветами в щели:
Верно, легла роса.
Сомкнуты плотно губы,
Сердце чего-то ждет…
Утром к морю спускаюсь
И осень снова
И на синагогальном дворе
под балдахином свадебным
я слышу Митино и мое имена,
другие,
какими их записал казенный раввин,
не Дмитрий и Марина,
а те, другие,
какими обычно никто не зовет нас
И я стою рядом с моим женихом
И его пальцы, сильные смуглые
надевают на мой тонкий нежный палец
простое серебряное колечко
обручальное кольцо
- Вот, с этим кольцом ты посвящаешься мне
согласно закону Моисея…
Я смотрю на Митино лицо, смотрю в его глаза
Теперь он мой любимый единственный муж
Навсегда
И поезд уносит нас в Териоки
Пусть над новой избой
Будет свод голубой -
Полно соснам скрывать синеву!
Это небо - твое!
Это небо - мое!
Пусть недаром я гордым слыву!
Жил в лесу, как во сне,
Пел молитвы сосне,
Надо мной распростершей красу.
Ты пришла - и светло,
Зимний сон разнесло,
И весна загудела в лесу!..
Я бросаю курсы Герье ради семьи
ради мужа и детей
Мой муж
во фраке в ложе Художественного театра
уважаемый издатель трудов по древней русской истории
мягкий взгляд сквозь очки
профиль бородки
Мой дом
двусветные окна
деревянная винтовая лестница в зале
ведет к портрету босого Толстого
Мои дети
Катя
Маша
Коля
И у нас в гостях на подмосковной даче обрывок разговора
уже знаменитого прозаика
с известным художником -
- … жиденята…
Я делаю вид, будто этого разговора, этих слов нет!
Они бы не посмели при мне сказать…
Я появляюсь на террасе -
коричневый бант у ворота светлой розовой блузы -
и приглашаю гостей -
писателя и художника -
пить чай из японских фарфоровых чашек.
В моем будуаре я собираюсь на зимний бал в дворянском собрании
Я у зеркала
моя растрепанная роскошная коса
мои белые руки
мои дорогие золотые кольца
мои жемчужные серьги
«Narcisse Noir» выдыхает из открытого хрустального флакона
в тонкий воздух моего будуара
цветочность Востока
нежность марокканского апельсина
жаркие ноты сандала
и тяжесть мускуса
Художник
я позирую
Лицо све́тло-смуглое, пухлые губы
черные глаза и вот такие ресницы!
Коляска щегольская
перчатка шведская из тонкой кожи
Золотой браслет
Бархатное пальто с синими лентами
мягкая шляпа с пушистым облачком перьев
Теплая томность и стройная горделивость Востока
в зимней русской старой столице
Жидовка! Вот вам всем!
И белая кофточка, черная юбка
русская роща берез Подмосковья
Художник и я,
освещенная солнцем!..
И время проходит
и время приходит
отъезда
отплытия на Философском пароходе
в Париж.
Париж
особняк на шоссе д,Антен
летние прогулки за городом
танцы
авто «Ситроен»
… в Париж приходит весна…
Paris change! mais rien dans ma mélancolie…
Мои взрослые дети
Катя - музыка
Маша - медицина
Коля - bohème parisien - Café de Flore -
новая философия называется экзистенциализм
Мои взрослые дети
Как хорошо, что они в Швейцарии,
как хорошо, что они в безопасности
Вы знаете, как это хорошо?!..
Мадам Лильевр, вы убираете у меня в последний раз
Возьмите всё
все, все платья
Мне больше не понадобятся
Мне больше ничего не понадобится
Никогда
Менять на хлеб?
Хлеб мне тоже не понадобится
Там, куда меня увезут, меня убьют
Но я вам не скажу…
Надо выдержать эту последнюю в моей жизни поездку,
этот поезд…
И что это?
Время?
Что это вдруг?
Это снова я в срединном зеркале трельяжа
Что это?
Нет!
Люди!
Не принимайте меня такою, какая я теперь
Не принимайте
Жалейте меня
Сострадайте мне в моем несчастье,
которое называется старость!..
Но моя смерть будет страшнее моей старости, я знаю.
Моя смерть среди множества голых, безобразно задыхающихся тел
заставит умолкнуть все в мире слова…
Только скорее,
только скорее
Только
скорее!..
ПРИМЕЧАНИЯ
В примечаниях я не указываю источники цитат и отсылок к текстам известных произведений, а также не даю объяснений, когда в этом, в сущности, нет необходимости, поскольку главное - звучание слов.
… Отрезали мои косы… - Обряд традиционной еврейской свадьбы представлял собой драматическое событие для девочки-невесты, затем новобрачной жены. Для мальчика брачный возраст начинался с его религиозного совершеннолетия в тринадцать лет. Для девочки не предусматривалась фиксация совершеннолетия. Еще в конце девятнадцатого века, в отдаленных местечках, женили тринадцатилетних мальчиков на восьмилетних девочках; разумеется, физически такой брак не мог быть консумирован, и жена какое-то время просто жила в доме свекра и свекрови как бы в качестве воспитанницы. Самым драматическим моментом в свадебной обрядности являлось отрезание кос или даже полное бритье головы девочки. Голову покрывали платком или чепцом; но в девятнадцатом веке, в более европейски культурных состоятельных религиозных семьях, женщины носили парики, что, впрочем, простые евреи считали неправильным и вульгарным. В истинно русифицированных и европеизированных культурных еврейских семьях свадебная обрядность была максимально приближена к христианской, и, конечно, не включала отрезание кос или бритье головы, и ношение женщиной парика.
Мои тонкие пышные рыжие светлые волосы…- Балканские евреи в основном потомки евреев, изгнанных из Испании в 1492 году по указу королевской четы - Фернандо и Изабеллы, и нашедших приют в Османской империи, их называли эспаньолами. Эспаньолы отличались характерной внешностью: хрупким (грацильным) телосложением, светлыми рыжеватыми волосами и светлыми глазами, а также и светлой кожей. Очарование женщины подобного типа запечатлел Рембрандт на картине «Ассур, Амман и Эсфирь».
Рембетико - манера исполнения песен и танцев, основанная на турецком музыкальном фольклоре, впервые появилась в тавернах Измира (Смирны), затем распространилась в Греции в несколько измененном варианте. Греческие композиторы Манос Хадзидакис и Микис Теодоракис сделали песни и танцы в стиле Рембетико музыкальным символом Греции.
Иоа́ннис Метакса́с (греч. Ιωάννης Μεταξάς; 12 апреля 1871 - 29 января 1941) - греческий генерал, премьер-министр (фактически диктатор) Греции с 1936 года до своей смерти. По его приказу кабачки, где исполнялись песни и танцы в стиле Рембетико, закрывались, певцы и танцоры преследовались. Чрезвычайное возмущение диктатора-националиста вызывало воспевание свободной любви, воспевание забытья при употреблении кокаина, а также - турецкие слова в песнях и покачивание бедрами в танцах.
Тихо лежу в постели… - из стихотворения Клары Арсеневой (Клара Соломоновна Арсенева ( Арсенева-Букштейн) - 1889, Тифлис - 1972, Москва) - поэтесса и переводчица).
… какими их записал казенный раввин… - «Казенными раввиноми» назывались в Российской империи раввины, которые должны были регистрировать рождения и смерти в еврейских общинах. Евреям законодательно запрещалось использовать христианские имена в официальных документах, фиксирующих рождения и смерти. Разумеется, в брачной процедуре, совершавшейся по канонам иудаизма, назывались иудейские имена брачующихся, которыми в семьях культурных европеизированных и русифицированных евреев не пользовались в быту.
Териоки - финская курортная местность, входившая в состав Российской империи.
… «жиденята»… - так в одном из своих писем назвал маленьких Николая и Ольгу, детей переводчицы Евдокии Эфрос и издателя Ефима Коновицера, А.П. Чехов. Любопытно, что в Евдокию (Дуню) он был в свое время страстно влюблен.
… в Париж приходит весна… - фрагмент цитаты из кииги Генри Миллера «Тропик Рака».
… Paris change… - из стихотворения Baudelaire «Le cygne».
(Закончено в начале марта 2018 года).
Я ЕВРЕЙКА
«Я изобретаю для себя биографию и личность.»
Жерар Женетт
« Каждый историк непременно должен быть
ясновидящим, устремляющим свой взгляд в прошлое.»
Э.-Т.-А. Гофман «Дож и догаресса»
«В искусстве вымысел и есть правда.»
Мария Ходакова
«Je sois greque!»
Melina Mercouri
ГАЛИЦИЯ
Моя бабушка давно умерла
Я никогда не видела ее
Но вот она говорит
Она говорит вот эти слова:
Я была сирота
мне было одиннадцать лет, а ему пятнадцать
когда замуж выдали меня за него
Отрезали мои косы
завязали голову платком
Женщины возле дома
прямо на улице
танцевали кадриль
Играли две скрипки
Я поняла, что теперь всегда буду жить с этим чужим парнем, сапожником
всегда буду жить с ним
Я закрылась руками и стала плакать
Я пятнадцать лет прожила с этим чужим парнем
как был чужой, так и остался
Потом его убили
Моего мужа убили эти мужики, когда погром был
Я кричала, кричала над этим мертвым чужим парнем
и говорила, говорила, говорила о нем
разные слова
А я ведь так и не узнала его
А он и не думал узнавать меня
он только узнал, что я плохо умею варить еду
и плохо умею латать одежду
И он привык сердиться на меня
Но я говорю мои слова о нем
над его мертвым телом
и это уже совсем другой он
И я вдруг его люблю!
Мой сын через их деревню шел
и видит, что свинья тащит их ребенка
он кинулся отнимать, спасать,
а эти сбежались бить моего сына,
который их ребенка спас!
Мой сын мне всё рассказал
Я так разозлилась на них! -
- Да пусть всех ихних ублюдков свиньи съедят!
А он сказал мне: «Мама! Так нельзя говорить»
Он правду сказал
Правда, так нельзя говорить
Это мой сын
я им горжусь
Вы знаете, как это хорошо: гордиться своим сыном?!
Вы никогда не хоронили двух дочерей, девочек
девять лет, заячья губка
больное сердце
ходит задыхается
трех мальчиков -
сгорели просто
сгорели в болезни
маленькие на кровати
такие худенькие маленькие тела
в синих пятнах вдруг
и не умели говорить
и не могли ничего сказать мне
Уже у меня слёз не было
Мои черные прямые волосы сделались седыми совсем
и выпали мои зубы после всех родов
Но я еще говорю, я еще причитаю
в обычае похоронном.
И я не плачу слезами
я плачу словами
моими словами
Я зу́герун - говорщица, причитальщица
Я говорю, я причитаю
Мертвого после похорон надо оплакивать семь дней
сидеть на полу
А кто не умеет причитать, говорить о своем мертвом,
те причитальщицу нанимают
А я умею говорить о мертвых
За эти причитания мне дают одну курицу
так платят каждый раз
Но дело не в какой-то курице дурацкой,
которую я плохо варю для моих детей
дело в том, что я люблю это дело - причитать
говорить, говорить
быстро находить слова
Платок черный повязан под подбородком
полотенце мокрое от крови из горла
что за кашель
Нет, я не хочу умирать
Я хочу увидеть моего сына
единственного выжившего из всех моих детей
Я хочу увидеть моего сына
единственного, который выжил
из всех моих детей
Где он сейчас?
В каком речном порту какие-то тюки таскает
и вечером в каморке при одной свече
уткнулся в книгу на русском языке
И ты перестаешь говорить
ты захлебываешься кровью из горла
ты умерла
Теперь говорю я:
Бабушка!
От тебя мне
кроме туберкулеза, ревматизма и слабых глаз
кроме всего этого
подарок
дар оплакивать словами, причитать, кричать
ладони к вискам и говорить, говорить
говорить эти мои причитания,
пока не выговорю всё,
всё!..
САЛОНИКИ
Когда она вдыхает кокаин
ей снится сын
Он входит
в таверну, где она поёт
сын
взрослый сын
Он любит мать
она никогда не наказывала его
не заставляла тепло зимой одеться
и даже вовсе не существовала
он ее не помнит
она давно оставила его в приюте
Он вырос, он взрослый
Он работает в пекарне Мицоса Пангеса
Он входит наяву в таверну,
где она поет
Он ее нашел, свою мать!
Он любит ее
Он слушает ее песни
Пати фума́ро кокаини
У ворот она стоит
девочка в грязном платьице
и семечки грызет,
которые находчивые греки
зовут «еврейский разговор»
Она живет в еврейской трущобной махалле,
где душно воняет бедной грязной одеждой,
плохо выстиранной
Большая семья, из которой она уйдет, ушла
Они почти что нищие, ее отец старьевщик
Она не знает грамоте
ни на каком языке
Ее имя Сара Скина́зи.
О эти песни -
сладкие,
как варенье из роз на подносе с кофием по-турецки
и со стаканом ключевой воды
Аккордеон и мандолина-бузуки
и непременный бубен
В ряд сидят певцы и музыканты
И вот она встает и извивает руки…
О путешествие по этим маленьким кофейням тавернам,
где пьют тихонько водку виноградную
фески, черные шляпы и пиджаки и кепки
Она поет поет
О Димитру́ла му - в ее голосе тянется,
как варенье из роз
Рембе́тико Рембетико
манера пения
Рембетико
и танцевания
Рембетико Рембетико
Мои тонкие пышные рыжие светлые волосы
немного кудрявые
и мои веснушки на светлом лице
моя смутная улыбка
запечатленная Рембрандтом
не единожды
неведомым мне художником
Танцуют руки
с растопыренными пальцами
вскидываются к потолку низкому темному
рукава
падают к подмышкам
И пять ла
Ах пять ла
ла ла ла ла ла
Ах, Канари́ни му глико́
Песни турецкие и греческие
греко-турецкие песни,
сладкие,
как варенье из лепестков розовых
Ах, Ама́н Аман -
пощади возлюбленная влюбленного
Сидят рядком музыканты
Я сижу посередке
я трясу бубен и пою
И встаю со стула и танцую, верчусь медленно,
и бубен верчу обеими руками
над головой
О возгласы, разбитые тарелки - знак восторга
моим пением моим танцем
белые осколки
Молчаливый турок в феске глядит в упор
В легкой полумгле таверны
в слабом свечении электричества голой лампочки
Задумавшийся турок курит трубку
Рембетико Рембетико
Ага́пи му! - Любовь моя!
Кто?
Все!
Каждый, кому я отдавалась
стоя
задрав резко платье черное короткое
у стенки на заднем дворе маленького кабачка
в полутьме летнего жаркого вечера
возвращалась
брала бубен
пела пела
Музыканты сидели рядком, играли на бузуки
а я пела, пела
Все! -
кому я отдавалась на узкой кровати
в комнате-клетушке
Сынок, иди, иди
Не смотри на меня и на этого человека
и на этого
и на этого человека
Тогда она еще растила своего сына
совсем маленького
Все! -
кому я отдавалась
на траве
Посмотри, любимый, голуби в небе
Агапи му! - Любовь моя!
Закидываю мои руки за его плечи
и сладко вхожу моими сладкими губами
в его жесткие губы
В небе летят голуби
Любовь моя! - Агапи му!
Греки-полицаи врываются в таверны
и закрывают это всё,
поскольку их диктатор -
поборник нравственности
И поэтому твое убегание, бегство
черным ходом
задним двором
в темный переулок
всё еще с бубном в руках
уже не звучащим.
Евреев больше нет в Салониках.
Потому что их всех увезли и убили.
Не осталось никого.
Просто никого.
Просто
Никого
Но я осталась
Я танцую и пою Рембетико
Я одна
Все умерли
Пора всё изучать
Пришла пора накладывать печать
почти науки
на Рембетико
И Сара старая пришла в кафе
женщина восьмидесяти лет
с большими бровями, с диковатыми глазами
немного сгорбленная и худая
она поет
она танцует, извивает руки
извивает руки
Димитрула му!
Канарини кокаини
Рембетико Рембетико Рембетико!
БУХАРА
Здесь узкие улочки глядят на глухие окошки
А во внутреннем дворе в зелени кустов розовые бутоны
зеленая узорная листва тутовых деревьев
Я толстая, я живу в этом внутреннем дворе
и в комнате на ковре
А мой муж торговец
в лавке у него медные весы и воск и сахар
и рис и шафран
У нас много детей, все погодки
Он учит мальчиков библейским словам
чернобородый суровый
мальчиков в полосатых таджикских халатиках
в маленьких пестрых шапочках на головках обритых
только на щеки свисают черно-кудрявые тонкие прядки
библейским словам
а мы говорим на фарси, на персидском наречии
Вы знаете, какая красивая я была невеста?
Круглое лицо, черные брови насурьмленные
маленькая золотая серьга в ноздре
кисейное покрывало на черных-черных волосах
Когда-то мы были персами
МОСКВА - ПАРИЖ - АУШВИЦ
В ясный зимний полдень мы летим с катальной горы
на маленьких санках, обитых ярко-красным сукном
Я в шубке
на шапочку соболью повязан пуховый платок
Холодный ветер в лицо
И Митя, мой будущий муж -
русское имя
еврейская фамилия - Розенбаум
начинающий поэт, студент
фуражка набок, шершавость воротника шинели
холодная щека
горячее дыхание
белые зубы
Его лицо разрумянилось
Его губы из-под тонкой полоски щегольских усов
шепчут мне
на уже совсем родном языке
- Я люблю вас, Марина… Я люблю вас!..
Хорошо, что он умер,
что его уже нет в живых
Это хорошо сейчас
Это хорошо
сейчас
теперь
Хорошо, что он уже умер,
хорошо, что он не поедет со мной
в эту последнюю поездку на последнем поезде
в какой-нибудь немецкий польский город,
где меня убьют
Хорошо, что он никогда не узнает о моей смерти,
потому что она будет страшная,
я знаю
И поэтому я
из этого моего сегодняшнего знания
возвращаюсь туда, на катальную гору
Мы летим
и он шепчет мне
на родном нашем русском языке -
- Я люблю вас, Марина!
Москва. Зима
Русская зима.
Мой отец меценат
пенсне барашковая шапка пирожком
концессия железная дорога хлебная биржа
Осенью скромной курсисткой иду на занятия
черный плед на плечах,
отливающий синим на солнце осеннем
Летом Ялта
Тихо лежу в постели,
На кружевах коса.
Пахнет цветами в щели:
Верно, легла роса.
Сомкнуты плотно губы,
Сердце чего-то ждет…
Утром к морю спускаюсь
И осень снова
И на синагогальном дворе
под балдахином свадебным
я слышу Митино и мое имена,
другие,
какими их записал казенный раввин,
не Дмитрий и Марина,
а те, другие,
какими обычно никто не зовет нас
И я стою рядом с моим женихом
И его пальцы, сильные смуглые
надевают на мой тонкий нежный палец
простое серебряное колечко
обручальное кольцо
- Вот, с этим кольцом ты посвящаешься мне
согласно закону Моисея…
Я смотрю на Митино лицо, смотрю в его глаза
Теперь он мой любимый единственный муж
Навсегда
И поезд уносит нас в Териоки
Пусть над новой избой
Будет свод голубой -
Полно соснам скрывать синеву!
Это небо - твое!
Это небо - мое!
Пусть недаром я гордым слыву!
Жил в лесу, как во сне,
Пел молитвы сосне,
Надо мной распростершей красу.
Ты пришла - и светло,
Зимний сон разнесло,
И весна загудела в лесу!..
Я бросаю курсы Герье ради семьи
ради мужа и детей
Мой муж
во фраке в ложе Художественного театра
уважаемый издатель трудов по древней русской истории
мягкий взгляд сквозь очки
профиль бородки
Мой дом
двусветные окна
деревянная винтовая лестница в зале
ведет к портрету босого Толстого
Мои дети
Катя
Маша
Коля
И у нас в гостях на подмосковной даче обрывок разговора
уже знаменитого прозаика
с известным художником -
- … жиденята…
Я делаю вид, будто этого разговора, этих слов нет!
Они бы не посмели при мне сказать…
Я появляюсь на террасе -
коричневый бант у ворота светлой розовой блузы -
и приглашаю гостей -
писателя и художника -
пить чай из японских фарфоровых чашек.
В моем будуаре я собираюсь на зимний бал в дворянском собрании
Я у зеркала
моя растрепанная роскошная коса
мои белые руки
мои дорогие золотые кольца
мои жемчужные серьги
«Narcisse Noir» выдыхает из открытого хрустального флакона
в тонкий воздух моего будуара
цветочность Востока
нежность марокканского апельсина
жаркие ноты сандала
и тяжесть мускуса
Художник
я позирую
Лицо све́тло-смуглое, пухлые губы
черные глаза и вот такие ресницы!
Коляска щегольская
перчатка шведская из тонкой кожи
Золотой браслет
Бархатное пальто с синими лентами
мягкая шляпа с пушистым облачком перьев
Теплая томность и стройная горделивость Востока
в зимней русской старой столице
Жидовка! Вот вам всем!
И белая кофточка, черная юбка
русская роща берез Подмосковья
Художник и я,
освещенная солнцем!..
И время проходит
и время приходит
отъезда
отплытия на Философском пароходе
в Париж.
Париж
особняк на шоссе д,Антен
летние прогулки за городом
танцы
авто «Ситроен»
… в Париж приходит весна…
Paris change! mais rien dans ma mélancolie…
Мои взрослые дети
Катя - музыка
Маша - медицина
Коля - bohème parisien - Café de Flore -
новая философия называется экзистенциализм
Мои взрослые дети
Как хорошо, что они в Швейцарии,
как хорошо, что они в безопасности
Вы знаете, как это хорошо?!..
Мадам Лильевр, вы убираете у меня в последний раз
Возьмите всё
все, все платья
Мне больше не понадобятся
Мне больше ничего не понадобится
Никогда
Менять на хлеб?
Хлеб мне тоже не понадобится
Там, куда меня увезут, меня убьют
Но я вам не скажу…
Надо выдержать эту последнюю в моей жизни поездку,
этот поезд…
И что это?
Время?
Что это вдруг?
Это снова я в срединном зеркале трельяжа
Что это?
Нет!
Люди!
Не принимайте меня такою, какая я теперь
Не принимайте
Жалейте меня
Сострадайте мне в моем несчастье,
которое называется старость!..
Но моя смерть будет страшнее моей старости, я знаю.
Моя смерть среди множества голых, безобразно задыхающихся тел
заставит умолкнуть все в мире слова…
Только скорее,
только скорее
Только
скорее!..
ПРИМЕЧАНИЯ
В примечаниях я не указываю источники цитат и отсылок к текстам известных произведений, а также не даю объяснений, когда в этом, в сущности, нет необходимости, поскольку главное - звучание слов.
… Отрезали мои косы… - Обряд традиционной еврейской свадьбы представлял собой драматическое событие для девочки-невесты, затем новобрачной жены. Для мальчика брачный возраст начинался с его религиозного совершеннолетия в тринадцать лет. Для девочки не предусматривалась фиксация совершеннолетия. Еще в конце девятнадцатого века, в отдаленных местечках, женили тринадцатилетних мальчиков на восьмилетних девочках; разумеется, физически такой брак не мог быть консумирован, и жена какое-то время просто жила в доме свекра и свекрови как бы в качестве воспитанницы. Самым драматическим моментом в свадебной обрядности являлось отрезание кос или даже полное бритье головы девочки. Голову покрывали платком или чепцом; но в девятнадцатом веке, в более европейски культурных состоятельных религиозных семьях, женщины носили парики, что, впрочем, простые евреи считали неправильным и вульгарным. В истинно русифицированных и европеизированных культурных еврейских семьях свадебная обрядность была максимально приближена к христианской, и, конечно, не включала отрезание кос или бритье головы, и ношение женщиной парика.
Мои тонкие пышные рыжие светлые волосы…- Балканские евреи в основном потомки евреев, изгнанных из Испании в 1492 году по указу королевской четы - Фернандо и Изабеллы, и нашедших приют в Османской империи, их называли эспаньолами. Эспаньолы отличались характерной внешностью: хрупким (грацильным) телосложением, светлыми рыжеватыми волосами и светлыми глазами, а также и светлой кожей. Очарование женщины подобного типа запечатлел Рембрандт на картине «Ассур, Амман и Эсфирь».
Рембетико - манера исполнения песен и танцев, основанная на турецком музыкальном фольклоре, впервые появилась в тавернах Измира (Смирны), затем распространилась в Греции в несколько измененном варианте. Греческие композиторы Манос Хадзидакис и Микис Теодоракис сделали песни и танцы в стиле Рембетико музыкальным символом Греции.
Иоа́ннис Метакса́с (греч. Ιωάννης Μεταξάς; 12 апреля 1871 - 29 января 1941) - греческий генерал, премьер-министр (фактически диктатор) Греции с 1936 года до своей смерти. По его приказу кабачки, где исполнялись песни и танцы в стиле Рембетико, закрывались, певцы и танцоры преследовались. Чрезвычайное возмущение диктатора-националиста вызывало воспевание свободной любви, воспевание забытья при употреблении кокаина, а также - турецкие слова в песнях и покачивание бедрами в танцах.
Тихо лежу в постели… - из стихотворения Клары Арсеневой (Клара Соломоновна Арсенева ( Арсенева-Букштейн) - 1889, Тифлис - 1972, Москва) - поэтесса и переводчица).
… какими их записал казенный раввин… - «Казенными раввиноми» назывались в Российской империи раввины, которые должны были регистрировать рождения и смерти в еврейских общинах. Евреям законодательно запрещалось использовать христианские имена в официальных документах, фиксирующих рождения и смерти. Разумеется, в брачной процедуре, совершавшейся по канонам иудаизма, назывались иудейские имена брачующихся, которыми в семьях культурных европеизированных и русифицированных евреев не пользовались в быту.
Териоки - финская курортная местность, входившая в состав Российской империи.
… «жиденята»… - так в одном из своих писем назвал маленьких Николая и Ольгу, детей переводчицы Евдокии Эфрос и издателя Ефима Коновицера, А.П. Чехов. Любопытно, что в Евдокию (Дуню) он был в свое время страстно влюблен.
… в Париж приходит весна… - фрагмент цитаты из кииги Генри Миллера «Тропик Рака».
… Paris change… - из стихотворения Baudelaire «Le cygne».
(Закончено в начале марта 2018 года).