4 апреля (продолжение)
Стремительно холодает и темнеет, пора срочно принимать единственно верное решение и тут же начать его выполнять.
Коротко посовещавшись с командирами групп, Андрюха ставит задачу: ночуем в кузовах «Уралов». Там делаем небольшой огонёк, натапливаем, сколько можно, чтобы не угореть, закрываем плотно тенты и полога, заматываемся в тряпьё и высушиваемся своими телами до утра. Утром - очередной выход в район поиска, всё начинается сначала, старт - в шесть.
Ставлю, в свою очередь, более конкретную задачу бойцам. Они, продрогшие и приплясывающие, действуют без понуканий, быстро и слаженно. Через полчаса в кузове горит небольшой микроочажок, куда сложены таблетки сухого горючего, мокрые спальники разложены по лавкам, консервы ужина съедены, охранение выставлено, ночь распределена между всеми бойцами и командирами. Слышно уже первое сопение и похрапывание тех, кто не хочет терять ни единой драгоценной минутки короткого солдатского сна. Охранение в накинутых плащ-палатках напоминает, не спеша передвигающиеся, небольшие стожки сена.
Я понимаю, что эта красота и походно-полевая идиллия - ненадолго, сухого горючего мало, оно, вскорости, прогорит и кузов к утру выстынет, как хороший холодильник зимой, но ничего другого у меня сейчас нет. Иду на огонёк к соседям, которые устроены, не в пример - лучше. В палатку соседского начальства я не заглядываю сразу - плохая примета, начинать разговор сверху.
Жилище рядовых ментов же - праздник свежего воздуха и разгул военной демократии, оттуда вьются вкусные запахи жареного, немножко - хмельного, слышен весёлый мужской разговор, треск раздираемых ящиков, хлопанье печной дверцы и позвякивание военной, явно, непустой, посуды.
Захожу в теплое тёмное пространство. Да, верно, забито оно полностью, по самую горловину, народ лежит, сидит, практически - друг на друге. Вокруг красноватой печки - компания лидеров коллектива, идёт дружеское вечернее застолье, кто-то рассказывает про незадачливый блокпост, безвозмездно пропустивший на досуге фуру с контрабандной бесланской водкой, кто-то режет лук для очередной порции жаркого, кто-то курит, выпуская толстую струю дыма прямо в печь.
- Мужики, наших бойцов по одному к печке пропустите, им утром опять в лес идти, мокрые все насквозь? - давлю на жалость и пролетарский интернационализм силовиков, делающих одно дело.
- Ты, это, спецназ, - уверенный поставленный голос из темноты вещает наставительно - вы же там, типа, крутые, не? Кирпичи об голову бьёте и всё такое. Ты, это, видишь - народу тут полно, все свои, всё честно, места нет. Сходите в лес, рубаните дровишек, разожгите костёр, вы же умеете это вот, всё, да? С одной спички, под дождём, как учили. А то, у вас тут - учения, вы тут молодёжь приехали обкатать, понятно - нужное дело, обкатывайте. А мы тут - крысы тыловые, ментовские, мы вам не в подмогу и не в прикуп. Без обид, военный, хоп? Вопросы есть?
Стою молча, ибо, любое действие или слова ситуацию только усугубят, а я отвечаю не только за себя, но и за множество других людей, которым нужен отдых, а не разборки и подвиги. Вопросов у меня нет.
Скулы сводит от жгучего желания высказать тёплой компании всё, что я по этому поводу думаю, но это было бы неконструктивно и не вело бы к улучшению ситуации, а значит - разборки оставляются до лучших времён. На память остаётся, лишь, небольшая зарубка, поскольку, я совершенно точно знаю, что земля-таки, круглая и когда-нибудь, мы обязательно зайдём с тылу. Но - потом.
Как же не хочется выползать из тёплой и дымной вкусно пахнущей палатки в чернильную холодную сырость ночи, щедро поливаемой сверху очередной порцией апрельского дождя, кто бы знал…
Ладно, одни сутки мы, как-никак, перетерпим, а утром приедет наш комбат и вопросы размещения распедалит в нашу пользу, авторитета у него хватит на сто генералов и адмиралов, к какому бы они ведомству ни принадлежали.
* * *
Поспать, однако же, практически, не пришлось, как я и предполагал. До трёх часов ночи я ещё двигался и приплясывал, иногда поглядывая в зелёный беспросветный туман ночного бинокля, накинув на себя бестолковую и бессмысленную плащ-палатку, но, в начале четвёртого утра, когда меня сменил Андрюха, ситуация сложилась - хуже не придумаешь.
Я замёрз окончательно и бесповоротно. Одежда ледяным наждаком тёрлась об кожу, выскабливая из неё остатки телесного тепла, мокрая обувь задубела, закоченела и встала колом, вызывая опасения сломать лодыжки при ходьбе. Разгрузка похрустывала корочкой льда. Сухая горючка кончилась у всех и под тентами наступила сырая ледяная холодрыга, которая погнала народ на улицу - искать спасение в отжиманиях и приседаниях, остатки сил стремительно уходили на эту бессмысленную физкультуру.
Андрюха с Борисычем с вечера поставили себе гражданскую туристическуб микропалатку-навесик, которую по очереди честно таскали на своём горбу в своих рюкзаках, но длины палатки не хватает и ноги обоих командиров торчат из зашнурованного входа, как четыре зеленоватых облезлых бревна, зачем-то обутых в покрытые грязью, ботинки. У меня такого богатства для сна не водилось и не предвиделось.
Я попинал ноги, которые мне показались более всего похожи на Андрюхины и не дожидаясь выползания командира, отправился в очередной раз, палатку с ментами, надеясь-таки, улечься там по старому доброму солдатскому принципу - просто прыгнув спиной назад на любое попавшееся на глаза, место.
Но хитрый и проверенный годами, план в этот раз не удался, не один я такой опытный - часовой мент, охранявший палатку, зашёл туда вместе со мной, видимо, предупреждённый о коварстве армейских разведчиков и умении их устраиваться подобным способом. Он стоял возле меня и молча жевал потухшую от сырости, сигарету, до тех пор, пока я не спросил его прямо:
- Что, постоять тут тоже нельзя?
После чего, он поправил на своей голове круглую новенькую каску, хмыкнул, пожал плечами и сделал мне большое одолжение, освободив от дальнейших вопросов.
Я, как в тумане, обнял центральный кол палатки, просунул руку под лямку разгрузки, которую мне лень и незачем было снимать, и моментально уснул, точнее - разрешил себе закрыть глаза и отключить на некоторое время голову. Простоял я так не очень долго - всё время подкашивались ноги и спать удавалось урывками, контролируя своё стояние у кола. Набрать тепла тоже не удалось - слишком мокрая была одежда изначально, но, по крайней мере, у меня согрелось лицо.
В каком-то сыром и холодном забытье прошло ещё какое-то время, как вдруг, мне в дремлющий мозг пришла блестящая идея - залезть в стоящий БТР, благо, что в той коробке спать желающих было немного и он должен был быть внутри сухим. Уж, с экипажем этого колёсного произведения я договорюсь всегда и везде.
Выйдя из палатки, я, некоторое время, пошатался, распрямляя отёкшие ноги, покурил очередную едкую и вонючую «Приму» и собрался, уже было, почтить своим присутствием, стоящий невдалеке, транспортёр, чтобы попробовать поспать ещё, хоть какое-то время, но тут из тумана вынырнул Андрюха с командиром и замком соседней группы и зашипел рассерженной змеёй, что, мол, где это я брожу и почему меня нет нигде, потому как - время че* и пора поднимать группу, выход через тридцать минут, а бойцы ещё спят.
Я ошарашено гляжу в красные и злые Андрюхины глаза какое-то время, потом медленно бреду, переставляя деревянные ноги, к нашему, ставшим таким родным, «Уралу», покрытому с ног до головы, густой сеткой крупных капель воды, стучу стволом по металлу борта:
- Подъём, пятьсот тридцать первая, завтрак, сборы, выход через полчаса, идём опять в лес.
Сухой горючки больше нет, разводить огонь нечем и торопиться , соответственно, некуда. Губы у меня трясутся, руки - тоже, но это - не повод уклоняться от выполнения боевой задачи. Впихиваю в себя банку вкусной тушёнки и сгрызаю пачку хлебцев, потом жую тягучий «Сникерс» - мой козырь, который я выкладываю перед ослабевшим организмом.
Разве можно торопиться в лес, стоящий в воде, в котором где-то прячутся вооружённые люди, желающие тебя убить? Разве можно будет согреться хоть немного в том болоте со змеями?
Какая-то мысль мне не даёт покоя со вчерашнего выхода, что-то я откладывал такое, что надо было осмыслить в тишине и покое, что же, что же, что же… что-то такое мне пришло в голову в лесу. Но, не сильно важное, а, иначе, я не откладывал бы его на потом… что-то я там видел между делом. Ладно, разойдёмся - голова заработает - вспомню. А нет - ну так и нет.
Через сорок минут мы снова бредём в лес, откуда вышли несколько часов назад - холодные, с лязгающими зубами и стучащими челюстями, трясучкой всего тела и негнущимися деревянными ногами, на ступни которых очень больно наступать. Махаю на всё рукой, достаю фляжку и пускаю вдоль по группе, шёпотом разрешив сделать по глотку.
Андрюха вопросительно хмыкает, но от своей порции спирта не отказывается. Командир - он завсегда и везде - лидер, это верно.
Как говорится в одной славной и хорошей песне: «..а где-то солдатикам спирт раздают перед боем из фляги, он всё побеждает, и холод и страх и чуму…»
Высоцкий, да…
Потихоньку светает, но ветерка, по-прежнему, всё нет, как нет, туман расходиться не торопится.
Внезапно впереди раздаётся мычание коров и щёлканье пастушьего бича.
- Нир ял хиун*, зараза такая, пошёл!!
Сквозь расползающиеся нехотя, клочья утреннего тумана, прямо перед нами, появляется пастух в тёмной и лохматой папахе, на коричневой лоснящейся лошади, который гонит перед собой двух, лениво подпрыгивающих, пятнистых коров.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
рокадке* - рокада (воен.) - дорога вдоль линии фронта
«вованы»* (жаргон.) - военнослужащие Внутренних войск
ламроёв* (жаргон.) - обозначение жителей горных районов Чечни, от «лама- рой» - люди гор
заглублёнку* - укрытия, выкопанные глубоко в грунте.
участковых-анискиных* - Анискин - персонаж советского фильма про милиционера-участкового
берцы* - ботинки с высоким берцем
броня* - любая бронированная техника
Нир ял хиун* (чечен.) - ругательство, буквально - чтоб тебя понос пробрал.
Коротко посовещавшись с командирами групп, Андрюха ставит задачу: ночуем в кузовах «Уралов». Там делаем небольшой огонёк, натапливаем, сколько можно, чтобы не угореть, закрываем плотно тенты и полога, заматываемся в тряпьё и высушиваемся своими телами до утра. Утром - очередной выход в район поиска, всё начинается сначала, старт - в шесть.
Ставлю, в свою очередь, более конкретную задачу бойцам. Они, продрогшие и приплясывающие, действуют без понуканий, быстро и слаженно. Через полчаса в кузове горит небольшой микроочажок, куда сложены таблетки сухого горючего, мокрые спальники разложены по лавкам, консервы ужина съедены, охранение выставлено, ночь распределена между всеми бойцами и командирами. Слышно уже первое сопение и похрапывание тех, кто не хочет терять ни единой драгоценной минутки короткого солдатского сна. Охранение в накинутых плащ-палатках напоминает, не спеша передвигающиеся, небольшие стожки сена.
Я понимаю, что эта красота и походно-полевая идиллия - ненадолго, сухого горючего мало, оно, вскорости, прогорит и кузов к утру выстынет, как хороший холодильник зимой, но ничего другого у меня сейчас нет. Иду на огонёк к соседям, которые устроены, не в пример - лучше. В палатку соседского начальства я не заглядываю сразу - плохая примета, начинать разговор сверху.
Жилище рядовых ментов же - праздник свежего воздуха и разгул военной демократии, оттуда вьются вкусные запахи жареного, немножко - хмельного, слышен весёлый мужской разговор, треск раздираемых ящиков, хлопанье печной дверцы и позвякивание военной, явно, непустой, посуды.
Захожу в теплое тёмное пространство. Да, верно, забито оно полностью, по самую горловину, народ лежит, сидит, практически - друг на друге. Вокруг красноватой печки - компания лидеров коллектива, идёт дружеское вечернее застолье, кто-то рассказывает про незадачливый блокпост, безвозмездно пропустивший на досуге фуру с контрабандной бесланской водкой, кто-то режет лук для очередной порции жаркого, кто-то курит, выпуская толстую струю дыма прямо в печь.
- Мужики, наших бойцов по одному к печке пропустите, им утром опять в лес идти, мокрые все насквозь? - давлю на жалость и пролетарский интернационализм силовиков, делающих одно дело.
- Ты, это, спецназ, - уверенный поставленный голос из темноты вещает наставительно - вы же там, типа, крутые, не? Кирпичи об голову бьёте и всё такое. Ты, это, видишь - народу тут полно, все свои, всё честно, места нет. Сходите в лес, рубаните дровишек, разожгите костёр, вы же умеете это вот, всё, да? С одной спички, под дождём, как учили. А то, у вас тут - учения, вы тут молодёжь приехали обкатать, понятно - нужное дело, обкатывайте. А мы тут - крысы тыловые, ментовские, мы вам не в подмогу и не в прикуп. Без обид, военный, хоп? Вопросы есть?
Стою молча, ибо, любое действие или слова ситуацию только усугубят, а я отвечаю не только за себя, но и за множество других людей, которым нужен отдых, а не разборки и подвиги. Вопросов у меня нет.
Скулы сводит от жгучего желания высказать тёплой компании всё, что я по этому поводу думаю, но это было бы неконструктивно и не вело бы к улучшению ситуации, а значит - разборки оставляются до лучших времён. На память остаётся, лишь, небольшая зарубка, поскольку, я совершенно точно знаю, что земля-таки, круглая и когда-нибудь, мы обязательно зайдём с тылу. Но - потом.
Как же не хочется выползать из тёплой и дымной вкусно пахнущей палатки в чернильную холодную сырость ночи, щедро поливаемой сверху очередной порцией апрельского дождя, кто бы знал…
Ладно, одни сутки мы, как-никак, перетерпим, а утром приедет наш комбат и вопросы размещения распедалит в нашу пользу, авторитета у него хватит на сто генералов и адмиралов, к какому бы они ведомству ни принадлежали.
* * *
Поспать, однако же, практически, не пришлось, как я и предполагал. До трёх часов ночи я ещё двигался и приплясывал, иногда поглядывая в зелёный беспросветный туман ночного бинокля, накинув на себя бестолковую и бессмысленную плащ-палатку, но, в начале четвёртого утра, когда меня сменил Андрюха, ситуация сложилась - хуже не придумаешь.
Я замёрз окончательно и бесповоротно. Одежда ледяным наждаком тёрлась об кожу, выскабливая из неё остатки телесного тепла, мокрая обувь задубела, закоченела и встала колом, вызывая опасения сломать лодыжки при ходьбе. Разгрузка похрустывала корочкой льда. Сухая горючка кончилась у всех и под тентами наступила сырая ледяная холодрыга, которая погнала народ на улицу - искать спасение в отжиманиях и приседаниях, остатки сил стремительно уходили на эту бессмысленную физкультуру.
Андрюха с Борисычем с вечера поставили себе гражданскую туристическуб микропалатку-навесик, которую по очереди честно таскали на своём горбу в своих рюкзаках, но длины палатки не хватает и ноги обоих командиров торчат из зашнурованного входа, как четыре зеленоватых облезлых бревна, зачем-то обутых в покрытые грязью, ботинки. У меня такого богатства для сна не водилось и не предвиделось.
Я попинал ноги, которые мне показались более всего похожи на Андрюхины и не дожидаясь выползания командира, отправился в очередной раз, палатку с ментами, надеясь-таки, улечься там по старому доброму солдатскому принципу - просто прыгнув спиной назад на любое попавшееся на глаза, место.
Но хитрый и проверенный годами, план в этот раз не удался, не один я такой опытный - часовой мент, охранявший палатку, зашёл туда вместе со мной, видимо, предупреждённый о коварстве армейских разведчиков и умении их устраиваться подобным способом. Он стоял возле меня и молча жевал потухшую от сырости, сигарету, до тех пор, пока я не спросил его прямо:
- Что, постоять тут тоже нельзя?
После чего, он поправил на своей голове круглую новенькую каску, хмыкнул, пожал плечами и сделал мне большое одолжение, освободив от дальнейших вопросов.
Я, как в тумане, обнял центральный кол палатки, просунул руку под лямку разгрузки, которую мне лень и незачем было снимать, и моментально уснул, точнее - разрешил себе закрыть глаза и отключить на некоторое время голову. Простоял я так не очень долго - всё время подкашивались ноги и спать удавалось урывками, контролируя своё стояние у кола. Набрать тепла тоже не удалось - слишком мокрая была одежда изначально, но, по крайней мере, у меня согрелось лицо.
В каком-то сыром и холодном забытье прошло ещё какое-то время, как вдруг, мне в дремлющий мозг пришла блестящая идея - залезть в стоящий БТР, благо, что в той коробке спать желающих было немного и он должен был быть внутри сухим. Уж, с экипажем этого колёсного произведения я договорюсь всегда и везде.
Выйдя из палатки, я, некоторое время, пошатался, распрямляя отёкшие ноги, покурил очередную едкую и вонючую «Приму» и собрался, уже было, почтить своим присутствием, стоящий невдалеке, транспортёр, чтобы попробовать поспать ещё, хоть какое-то время, но тут из тумана вынырнул Андрюха с командиром и замком соседней группы и зашипел рассерженной змеёй, что, мол, где это я брожу и почему меня нет нигде, потому как - время че* и пора поднимать группу, выход через тридцать минут, а бойцы ещё спят.
Я ошарашено гляжу в красные и злые Андрюхины глаза какое-то время, потом медленно бреду, переставляя деревянные ноги, к нашему, ставшим таким родным, «Уралу», покрытому с ног до головы, густой сеткой крупных капель воды, стучу стволом по металлу борта:
- Подъём, пятьсот тридцать первая, завтрак, сборы, выход через полчаса, идём опять в лес.
Сухой горючки больше нет, разводить огонь нечем и торопиться , соответственно, некуда. Губы у меня трясутся, руки - тоже, но это - не повод уклоняться от выполнения боевой задачи. Впихиваю в себя банку вкусной тушёнки и сгрызаю пачку хлебцев, потом жую тягучий «Сникерс» - мой козырь, который я выкладываю перед ослабевшим организмом.
Разве можно торопиться в лес, стоящий в воде, в котором где-то прячутся вооружённые люди, желающие тебя убить? Разве можно будет согреться хоть немного в том болоте со змеями?
Какая-то мысль мне не даёт покоя со вчерашнего выхода, что-то я откладывал такое, что надо было осмыслить в тишине и покое, что же, что же, что же… что-то такое мне пришло в голову в лесу. Но, не сильно важное, а, иначе, я не откладывал бы его на потом… что-то я там видел между делом. Ладно, разойдёмся - голова заработает - вспомню. А нет - ну так и нет.
Через сорок минут мы снова бредём в лес, откуда вышли несколько часов назад - холодные, с лязгающими зубами и стучащими челюстями, трясучкой всего тела и негнущимися деревянными ногами, на ступни которых очень больно наступать. Махаю на всё рукой, достаю фляжку и пускаю вдоль по группе, шёпотом разрешив сделать по глотку.
Андрюха вопросительно хмыкает, но от своей порции спирта не отказывается. Командир - он завсегда и везде - лидер, это верно.
Как говорится в одной славной и хорошей песне: «..а где-то солдатикам спирт раздают перед боем из фляги, он всё побеждает, и холод и страх и чуму…»
Высоцкий, да…
Потихоньку светает, но ветерка, по-прежнему, всё нет, как нет, туман расходиться не торопится.
Внезапно впереди раздаётся мычание коров и щёлканье пастушьего бича.
- Нир ял хиун*, зараза такая, пошёл!!
Сквозь расползающиеся нехотя, клочья утреннего тумана, прямо перед нами, появляется пастух в тёмной и лохматой папахе, на коричневой лоснящейся лошади, который гонит перед собой двух, лениво подпрыгивающих, пятнистых коров.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
рокадке* - рокада (воен.) - дорога вдоль линии фронта
«вованы»* (жаргон.) - военнослужащие Внутренних войск
ламроёв* (жаргон.) - обозначение жителей горных районов Чечни, от «лама- рой» - люди гор
заглублёнку* - укрытия, выкопанные глубоко в грунте.
участковых-анискиных* - Анискин - персонаж советского фильма про милиционера-участкового
берцы* - ботинки с высоким берцем
броня* - любая бронированная техника
Нир ял хиун* (чечен.) - ругательство, буквально - чтоб тебя понос пробрал.