4 апреля (продолжение)
Гнусный и тяжкий вой ураловского движка вращается тупым сверлом в ушах и гудит в голове уже пятый час. Я безвольным мягким маятником качаюсь в такт автоподвеске, подпрыгивающей вдоль и поперёк, на рессорах зелёного железного ящика - кузова, периодически поднимаю натруженную и набитую задницу с деревянной скамейки и плавно опускаю её, как жокей на конское седло. Беда в том, что седла у меня под задницей нет, а есть только жёсткая военная доска, которая мощными ударами трамбует мои ягодичные мышцы всё сильнее и сильнее и сильнее. Ну, поджопник ещё, но то - такое…
Конца и края этому возвратно-поступательному движению не видно, сознание периодически отключает мой уставший мозг для необходимого сна, который сразу же прерывается очередной кочкой, ямой или выбоиной и надо очень сильно держать челюсть, чтобы не растерять в этой поздней гонке в стиле Безумного Макса, собственные зубы. Они и без того побиты и потрачены жизнью, следует их поберечь до лучших времён, так как это - не возобновляемый ресурс.
Мы едем ночью, что очень нехарактерно, да что там - не бывало такого совсем никогда за всю мою длительную военную карьеру, чтобы по рокадке* на войне катались ночью но всё когда-то происходит впервые.
По ночам, в основном, ездят бандиты, воры и прочий тёмный народ, которому днём пути-дороги заказаны. Теперь, наконец, и наша очередь - ступить на эту скользкую и ненадёжную непредсказуемую ночную тропу.
Возвратясь накануне вечером в гостеприимный и тёплый блокпост, откуда началась намедни наша короткая предгорная эпопея, мы застали там обширную и очень активную деятельность, похожую на растревоженный муравейник.
Во-первых, там, на поляне возле блокпоста, стояла прибывшая откуда ни возьмись, колонна техники, самого разного вида и назначения - потрепанный долгой жизнью, усталый советско-российский танк, с обрывками масксети на стволе и новеньким длинноствольным пулемётом на серо-зелёной башне, несколько разнокалиберных и очень грязных пехотных БТРов и БМП, новые, красивые и блестящие изумрудными пуленепробиваемыми стёклами, бронированные «Уралы», которые только начали поступать в Группировку и мною доселе не виданные.
Из обычных, небронированных, очень разболтанных и древних, выпрыгивали незнакомые бойцы, в касках и без, выгружались, в большом количестве, ящики с боеприпасами и скарбом, разворачивались антенны радиостанций и яростно матерились полководцы всех видов и рангов.
В проёме блокпоста стоял, разинув рот, наш давнишний благодеятель-хозяин объекта, широко открыв рот и почёсывая в недоумении затылок, соображая - что же это вдруг за напасть такая внезапная и зачем она свалилась на его деревенскую идиллию, нарушив покой и перспективные планы отряда ОМОНа из города средней полосы России.
Во-вторых, наши ранее прибывшие группы уже были рассажены и распиханы по ураловским железным коробам, за синеватыми бронестёклами кабин виднелись напряжённые лица водителей, а командиры, по традиции, собравшись кружком, обсуждали потихоньку, предстоящие передвижения и потенциальные героические победы над супостатом. Попыхивал в сторонке особнячком старенький облупленный БТР с небрежно замалёванной эмблемой Внутренних войск, на его грязно-буром хребте сидели несколько равнодушных бойцов в касках-сферах, куря в кулаки и выставив окрест пару пулемётов с облезлыми стволами.
Мы с Андрюхой были последними, кого не хватало в этой картине уходящего апрельского дня, завершающим мазком, так сказать, который художник кладёт на холст, перед тем, как сказать «Готово!». Скорыми и лёгкими вольными птахами мы вспорхнули в высоко расположенные, попрежь обычных, кузова, позакидывали свои рюкзаки - мародёры под лавки, Чихрам нажал на кнопку сигнала, в далёкой тесноте надёжной бронированной кабины что-то пискнуло в ответ, и мы поехали.
Хорошо, что не пошли пешком, а то с наших вышележащих полководцев станется и не такое….
Больше всего меня удивил сам факт предстоящей ночной движухи - в то суровое время это была очень большая редкость и положение на том конце нашего маршрута, видимо, было очень серьёзным, если нам дали сопровождение, новенькие, только с завода, бронированные Уралы, и отправили в тёмную и страшную военную ночь, с приказом к утру быть на месте выполнения задачи. Так-то, мы катались всегда на обычных «Уралах» и «Камазах», «с утеплёнными дугами» - как весело и точно шутил военный народ.
Сильно, видимо, мы там, в районе, понадобились и без нашего маленького оркестрика музыка у местных складываться не желала. Карту района предстоящего похода, правда, при этом, опять же, зажилили, что было не очень хорошей приметой.
* * *
Что ж, сказано - сделано, и в итоге, стынущим и туманным апрельским утром мы добрались-таки, до места назначения, ткнувшись могучим капотом в прозрачную светло-серую дымку и громко пискнув сжатым автомобильным воздухом. Накрапывал мелкий дождик.
Покинув гостеприимную холоднючую бронированную коробку свежезелёного армейского цвета, группа выползла на свет Божий, активно растирая сонные лица и задубелые задницы, закуривая и вытаскивая рюкзаки, одновременно. Трезвон и топот по железу, негромкий мат-перемат, помогающий от веку, солдату таскать и катать, суета и напряжение незнакомого места, тревожное предчувствие чего-то грозного и неотвратимого, что, вдруг, резко и громко, вот-вот, выскочит из тумана и навалится на тебя, не отпуская - вот первые ощущения от начала операции.
Поспать в дороге не пришлось, несмотря на имеющиеся навыки и умения засыпать хоть где, в любом положении и обстановке, которыми обладает каждый военный российской армии. Все вокруг активно зевали и двигались медленно, словно в тормозящей киносъёмке плохого киноаппарата. Это надо пресечь в самом начале, ибо - фиг его знает, что тут с обстановкой и как, а зевающая разведка - это пиши пропало, сразу же.
По дороге сюда, кстати, нас ночью пару раз обстреляли из стрелковки, свои или чужие, или - и те и другие - осталось за скобками. Пули пощёлкали о железные бока, но, как-то, без энтузиазма, вяло, не то, что, в декабре девяносто четвёртого, на пути в местную столицу. И то, верно, войне пора на убыль, нечего патроны зазря переводить. К этому событию мы, на удивление, отнеслись равнодушно - машины бронированные, из гранатомёта не палят - чего, мол, беспокоиться? То, что пальнуть-таки, могли, в сонную голову проходить не хотело, списывалось на то, что ночных прицелов у супостата, скорее всего, нет, нашим будет лениво, ну и попасть ночью в движущийся транспорт, достаточно, сложно.
Водитель нашего «Урала», обойдя кузов по кругу, с уважением осмотрел пулевые вмятины на железном борту, грязно и заковыристо выругался в адрес неведомых ночных стрелков и полез в тёплую кабину наверстывать пропущенные часы сна. И, опять же, верно, нельзя водителю быть сонным, вдруг, он куда-нибудь, не туда заедет. Ищи его потом….
Андрюха пошёл уточнять обстановку и налаживать связь с командованием, прихватив с собой радиста и активно дымя сигаретой по ходу движения, как тот самый волжский пароход. Так он борется со сном и усиливает координацию мыслей в голове. Капли никотина, по его словам, лошадь в нём уже убили и теперь работают в созидательно-концентрированном режиме, пощипывая и стимулируя нейроны мозга. Мне же больше по душе крепчайший кофе с шоколадом, которого нет, и в ближайшее время не предвидится. Кофейни окрест отсутствуют как класс, и представить даже невозможно - где из них самая ближайшая. С костром, пока что - тоже проблемы.
Несмотря на недосып и усталость, координация мыслей, их скорость и чёткость - в рабочем состоянии, видимо, не успела моя буйная головушка расстроиться, поскольку, я неплохо отоспался в прошлую ночь.
Осматриваюсь вокруг, пытаясь определить места и направления наибольшей возможной опасности, хотя в этом нет никакого смысла и проку - вокруг стоит густой туман. Единственное, что мне видно - уходящая просёлочная дорога и ровная, как кухонный стол, зеленеющая свежей апрельской травой, поляна без единого деревца или кустика, на которой вразнобой стоит четыре железные туши «Уралов» и одна - грязно-неопределённая - БТР-«восьмидесятка». Пехоты с нами нет, где они - неведомо. Может быть, даже и не поехали сюда.
Непонятно даже, почему мы остановились, именно, здесь, а не полста метров дальше, например, там абсолютно такая же поляна и точно такой же туман. Леса поблизости не видно и ничего другого - тоже, не видно.
Тишина, сырость и полное дежа-вю со вчерашним утром. Осталось замычать коровам и в разрывах туманных клочьев появиться бородатому пастуху на коричневой лошади, и день пойдёт по кругу, и сало с чесноком, в итоге, придётся снова жевать на ходу…
Ладно, расслабляться, пока что, не будем, видали мы виды и поинтереснее.
Распределяю боевой народ по кругу. Десять минут даю на перекур-перекус, определяю сектора наблюдения и стрельбы, стыкуюсь с соседями, определяем с замками-прапорами-побратимами наиболее опасные места в нашей псевдообороне, порядок действий на все случаи жизни. Пока случаи не наступили - начинаем окапываться и, одновременно, готовимся подзаправиться утренней частью питательного рациона - коль скоро поспать всё равно не удастся, так хоть, не остаться голодными, пятьдесят процентов проблем сразу же отпадут. Сейчас выглянет из-за туч местное жаркое кавказское солнце и мы все будем представлять превосходную мишень для всех видов оружия со всех направлений, поскольку, тыла и фронта здесь, как таковых, не имеется, а отличная видимость - напротив, есть.
Через полчаса к нашему дружному и работящему табору подъёзжают ещё две машины, обычные Уралы, не бронированные. Оттуда синим зимним горохом высыпается очередной камуфлированный народ разного размера, толщины, снаряжённости и небритости.
Судя по внешнему виду, по которому принято от веку встречать народ на Руси - опять же, моя родная милиция. Не ОМОН, не «вованы»*, обычные городские менты. Чего им всем здесь надо? Пост ГАИ решили замутить? Выездной убойный отдел на пленэр прибыл?
Ихний краснокожий и щекастый полководец в красивой и яркой милицейской фуражке с высоченной тульей и руками в карманах, начинает громкогласно и бестолково руководить данным, синеватым не по сезону, войском. Общий смысл его ценных указаний состоит в том, чтобы никто не разбредался и не пропал без вести в окружающем тумане, а так же, надо попытаться всем колхозом вытянуть из кузова и попробовать установить на твёрдой поверхности старую и драную армейскую палатку, точнее, даже две. Одну, как водится, под начальство - поменьше и поновее, другую, постарее и побольше - под всех остальных.
Палатка, хм… интересно. Может, там и печка заимеется с небольшим запасом дровишек?
Для меня это выглядит диковато - установка палатки не в яме, не в безопасной зоне, а, прямо, на виду у изумлённой публики, напротив предполагаемого места битвы. Загорать голышом на пасеке - то ещё занятие, очень на любителя. По крайней мере, действия синекамуфлированных мужиков выглядят именно, так - одинокая палатка в зоне предполагаемой спецоперации, которая не обкопана, не укреплена и простреливается даже из рогатки.
Мы, как всегда, традиционно жмёмся поближе к матушке - Природе, поэтому, надо озадачивать народ строительством каких-никаких укрытий для ночлега или возможных непогодных событий. Но в данном конкретном случае отработанная годами, система дала непредвиденный сбой.
- Командир, тут вода! - Чихрам, как заправский и опытнейший землекоп-пулемётчик вопросительно смотрит на меня, держа в руках солдатскую подругу-лопатку. Голос у него удивлённо-радостный - копать воду ему, явно, не прикажут и выдумать что-либо в такой ситуации командиру крайне сложно. Соответственно - можно будет не копать, это самое любимое солдатское занятие, в списке - после курения, обеда и сна.
Я подхожу к ямке, которая по первоначальному замыслу должна была превратиться с помощью Чихрама в огневую точку, совмещённую с укрытием-ночлежкой. Да, так и есть, на дне, глубиною в сантиметров, тридцать, уже выступила мутная бурая жижа. Грунтовая вода, получается, совсем рядом. Кстати, мы где-то недалеко от Терека, и наличие выступающей из земли влаги на маленькой глубине, вполне логично. Блин, ну не настолько же! Машины в эту болотину не провалились бы…
- Так, хер с ними, с окопами, теперь задача другая - нарезать дёрна, обложить лёжки полукругом потолще, замаскировать! - отдаю более новый и свежий приказ. Укрытие может быть и не заглубленным, а выступающим над поверхностью. Инженерная подготовка же, мать наша!
- Двое работают, третий - наблюдает. Оружие, разгрузки - на себе. Перекуры - на усмотрение сержантов! Вперёд. Времени на всё - сорок минут, танки Гудериана на подходе.
Отдав важные и грозные распоряжения, я иду на разведку местности и обстановки, надо же и мне понимать - что, как и в каком виде в округе творится. Без этого понятия жить дальше будет менее комфортно и более тревожно, а разведчик всегда должен быть уравновешен и спокоен.
Подхожу к, стоящей неподалёку, толпе энергично дискутирующих полководцев, вперемешку - наших и милиционерских. У них идёт оживлённая беседа на вечную тему «Кто виноват и что при этом делать и чего при этом не делать?»
Андрюха с тоскливым выражением лица вываливается из этой кучи и идёт ко мне, даже не закуривая, видимо, диспут не удался.
- Ничего хорошего, Старый. Всё, как обычно - бестолково, поперёк и кверху задом - Андрюха нагнетает с серьёзным видом. Я, как всегда, в таких ситуациях, молча и флегматично, оцениваю поступающий поток информации.
- Смысл информации такой: была оперативка (оперативная информация) о том, что здесь в лесу имеется какой-то запасной район базирования боевиков.
Я удивлённо поднимаю брови. Да неужто? Сдали сердешных, как стеклотару в понедельник, или, обидели злыдни кого из местных ненароком?
- Хер его знает, где им тут базироваться - лес всего, пять на восемь кэмэ, да ещё и прижатый к реке. Вокруг поля, до гор далеко и по равнине. Село пророссийское, лояльное, ламроёв* нет, дороги просматриваются насквозь, заглублёнку* не выкопать.
Но, тем не менее, отряд пошёл досматривать район, наткнулись на басмачей, потеряли двоих. Навалили, якобы, в ответ, кучу духов (непонятно, правда, где они есть - наваленные, но - допустим). Сейчас организуется операция по блокированию района, окрестные дороги перекрыты, в сёлах будут зачистки (вэвэшники стоят тут где-то недалеко), нас же, как обычно, посылают в самый центр ануса - прочесать тот самый Старощедринский лес и найти возможное место базирования, а так же, определить пути возможного выхода боевиков из леса и закрыть их засадами. Выходим через час, ну, или, быть точнее - когда рассеется туман. Готовимся, короче говоря, в ближайшее время выйти и найти. Вопросы есть?
Я соображаю, что и в какой последовательности скомандовать своему народу, что и где можно оставить и не тащить на своём горбу из нашего фронтового скарба, надо ли тащить пулемётчикам дополнительный запас патронов, нужны ли в лесу РПГ и много разных других военных вещей, идей, мыслей и соображений.
Андрюха связывается с отрядом, оттуда ему сообщают о том, что к нам выезжает лично сам комбат, руководить операцией, а пока что, мы должны подхватив сопровождение из приданных милиционеров, немедля выдвигаться в лес. По информации Разведотдела группировки, боевиков не более десятка, они дезорганизованы, рассеяны по лесу и среди них имеются раненые.
Ну что ж, идёт охота на волков, как спел Владимир Семёнович. Пошли, ребята, флажки развешивать.
* * *
В очередной раз идём навстречу неизвестности. В этом случае - идём, довольно-таки, бестолково и неорганизованно, что меня совсем не радует. Нет никакой уточняющей информации - кого конкретно искать, где, в каком виде. Нет информации о вооружении и составе противника. Нет карты района. Нет никакого налаженного взаимодействия между нами, разведкой, и остальными структурами - милицией, Внутренними войсками, пехотой, нет поддержки артиллерии, авиации, нет поддержки наших отрядов, много ещё чего нет.
Нас буквально, пнули вперёд, под вражьи танки, словно, торопясь отстоять Москву и немедля доложить Верховному главнокомандованию об успешной операции, чтобы получить, наконец, давно ожидаемую порцию очередных регалий и ништяков. Складывается впечатление, что процесс для руководства становится важнее результата.
Группам теоретически придали по нескольку человек милиционеров, из тех, кто не устанавливал палатки, не разжигал печки и не организовывал пахучее варево в большом, закопченном котле, явно - трофейном, то есть - самых бездельников. Точнее - их полководец, тыкая чистым длинным пальцем, сообщил:
- Ты, ты и ты - вон, к тем, вы - вон к тем, вы - к тем, там на месте разберитесь, оружие не порастеряйте, мне потом писать - списать его хер получится. Если что - я на базе, связь - через спецов.
Что должно обозначать последнее его уточнение - непонятно.
У нас, таким образом, бредут в хвосте группы, четверо - двое участковых-анискиных*, один - опрер-уголовник (как он представился), и один - «из управления», в подробности мы не вникали, чего он там и чем управлял. У участковых - два АКСУ, запасных магазинов нет. Опер, традиционно, носит кобуру под мышкой со штатным ПМом, в кармане - граната. Зачем она ему - не очень ясно, ведь, штурмовать вражеские окопы товарищ не будет.
Более всех вооружён управленец - новеньким, точнее - недавно снятым с хранения АКМом с четырьмя магазинами в немятом подсумке, пахнущим свежим довоенным брезентом.
Карты района нет и Андрюха задаёт маршрут по листку с рисунком местности, который ему набросали на тетрадном листочке в штабной палатке - «А чё там ходить? Вот лес, вот река, вот деревня. Пройдёте отсюда досюда, вернётесь так вот, да и всё. Духи уже давно ушли отсюда и в горах шашлык доедают, не ссыте пацаны»
Мы идём по большой и широкой поляне «вилами» - четыре группы параллельно, в пределах видимости, двигаемся навстречу смутно выступающему из тумана, зеленовато-серому гребню леса. Это не очень грамотно с тактической точки зрения и различными руководствами по разведке такие порядки не приветствуются. Нам, тем не менее, наплевать на тактические идеи окружающих полководцев и их видение ситуации, у нас задача одна - обнаружить противника, уничтожить его и остаться при этом в живых. Если кто-то из ненашего командования желает подрихтовать или покритиковать наши действия - милости просим в наши стройные ряды, вакантное место в головном дозоре всегда найдётся.
Входим в лес.
Сыро и мокро, туман понемногу редеет, мы увеличиваем интервалы между группами. Дунул бы ветерок какой, он разнёс бы эту серую мокрую вату и позволил бы проветрить местность от влажного удушающего испарения, перемешанного с запахами прелой растительности и затхлой влаги. Мы разошлись бы нормально по территории, не кучей бестолкового народа, а стройным и тактически грамотным боевым порядком, отослали бы в тыл своих сопровождающих сопящих и пыхтящих от усердия милиционеров, да и прочесали бы эту рощицу насквозь до конца дня, умыли и причесали бы всех, в ней находящихся.
Но - нет, ползём не спеша, как виноградные улитки по упавшему в траву, листу, туман висит, время идёт, срок командировки капает.
Под ногами начинает неприятно и мокро почавкивать. С веток деревьев постоянно капают огромадные и тяжёлые капли свинцовой воды и ударяются с гулким шумом о наши буйные головушки. Не слышно ни птиц, ни шума деревни, ничего. Вата.
Связист периодически общается с коллегами по поискам из соседних наших групп, у них - то же самое - бредут, не понять, куда и ощущения бредущих в неизвестность бойцов, полностью совпадают до мелочей.
Бродим так до обеда, периодически останавливаясь, оглядываясь и следя за тем, чтобы наши временные спутники ненароком не отстали и не потерялись в этом сыром пространстве, напоминающем какой-то подзабытый фэнтэзийный фильмец.
Курить нельзя, обедать, спать, сидеть, разговаривать - тоже. Можно только, идти или стоять - увы, разнообразием наша работа не отличается.
Воды вокруг уже по края берцев* и она, как будто бы, всё время прибывает. Хм…да…где это мы?
Видимо, в верховьях Терека идут затяжные дожди и он переполняется, подтапливая низины и равнины. Это нам совсем некстати - небольшое локальное наводненьице без лодок и спасательных кругов.
Где-то тут поблизости должна была быть какая-то старая советская дамба, она - наш ориентир и путеводитель, расположена вдоль берега и, достигнув её, надо разворачиваться назад. Три таких разворота - и лес, можно сказать, прочёсан.
Но дамбы всё нет. Вместо неё из тумана всё гуще и гуще выстраиваются гигантские монстроподобные заросли какого-то местного кустарника, более всего похожего на иву, но - колючего и жёсткого, пробираться через который, опять же, всё труднее. Вода уже достигает колен и мы идём, как американские рейнджеры по вьетнамскому болоту в худшие свои времена. Во Вьетнаме, однако, было гораздо теплее, поэтому, по тем болотам можно было бродить такое долгое время. Вот, если бы, рейнджеры забрели на досуге в наши Васюганские болота, которые находятся сразу же за Томском и тянутся до самой тундры…..
Пачку промокшей «Примы» я бы на их жизнь и здоровье не поставил бы. За пару часов в тех местах можно утопить с гарантией весь американский экспедиционный корпус, а за пару дней - всю американскую же, армию. В Сибири мелочиться не принято.
Вдруг, опер кричит громко и неожиданно, прямо в ухо Чихраму, стоящему рядом и разглядывающему бело-серые окрестности: «Змея!!»
Чихрам моментально с резкого разворота, наводит на него свой пулемёт и, чуть было, не даёт длинную очередь на крик - нервы у всех нас на пределе и малейший шум может послужить спусковым крючком к немалым событиям и проблемам.
Я с опаской приближаюсь к оперу - чего это он такой нервный, змей, что ли, никогда не видел? И, правда - змеюка-змейка-Жужа, сидит на кусте, обвив ветку, и слегка покачивает укоризненно узенькой узорчатой головкой: вот, кто вы такие и, что, мол, за пингвины-то, и зачем вы припёрлись сюда, а? Занесла вас нелёгкая в чужие владения…сейчас начнёте махать палками и руками….мать вашу, человеки….шли бы вы отсюда…
Опера заметно трясёт. Я успокаивающе кладу ему руку на плечо, но он со злобой смахивает её. Похоже, что у него истерика, переработал человек.
- Зачем мы сюда залезли, а? Что тут в этом болоте делать? Кого тут искать? Здесь нет никого, и не было никогда! Короче, пошли вы все в жопу, я - назад возвращаюсь. Парни - он обращается к участковым - пошли сами, нехер тут делать, пусть эти идиоты тут бродят , хоть, неделю, хоть, две.
В его голосе нотки паники, страха и истерики, руки заметно подрагивают, судорожно перебирая отвороты бушлата.
Парни-коллеги сочувственно глядят на оратора, в их глазах читается полная поддержка и понимание ситуации и желание присоединиться к пожеланию трудящегося правоохранителя. Да, не всем под силу и по вкусу спецназовский хлеб, это верно. Но, паника на корабле ещё страшнее, поэтому Андрюха резко и по-командирски, берёт вожжи на себя.
- Послушай сюда, гвардеец - свистящим негромким, но, очень убедительным голосом начинает он.
- У меня имеется боевая задача и боевой приказ, он записан в блокноте у радиста и его подтвердил наш штаб по связи. Соответственно, все, кто помешает мне этот приказ выполнить, могут быть уничтожены и меня за это только наградят. Но мне не хочется стрелять тебе в голову или в колено здесь, это могут сделать и без меня, в любое время, желающие в округе имеются. Тебе я ничего сейчас не сделаю, потому что, иначе - мне придётся тащить твоё дохлое туловище в лагерь, а у пацанов сил осталось не очень много, нести тебя - надо четверых. Но ты можешь не сомневаться - понадобится - я тебя пристрелю. Потом вернёмся, утащим. Попозже. Запомни, гвардеец - мы никого никогда не обманываем.
Опер с ненавистью глядит на Андрюху. Я некстати вспоминаю об оперской гранате в кармане синего камуфляжа, которую Опер может, теоретически, выудить на божий свет и попытаться развить восходящее движение в свою пользу. Ситуацию, однако, грамотно разряжает Управленец, неожиданно и твёрдо. Подойдя к Оперу, он, довольно-таки, мощно и крепко берёт того за подбородок, не обращая внимание на подёргивание и попытки освободиться, долго и внимательно смотрит в серые и тоскливые оперские глаза несколько минут, потом вопрошает:
- Всё?
Опер кивает согласно и, тяжко вздохнув, в очередной раз, начинает переставлять онемевшие от ледяной воды, конечности, чавкая грязью и рассекая воду, как заправский болотоходец.
Андрюха переключает внимание на меня:
- Старый, давай, заканчивай гулянку, гони отсюда побыстрее, на берег! Вода уже по яйца, а ты тут Дерсу Узала всё изображаешь! Утонем же, нахер! Давай, нажимай!
Если рядом где-нибудь есть боевики, то они изрядно повеселились, глядя на наш внезапный и бодрый концерт. Им достаточно пару раз пальнуть вверх, чтобы потом помереть от хохота, глядя на то, как мы будем приседать в это болото, глупо тараща глаза и держа над головой оружие.
* * *
Жму в полном соответствии с приказом, шумно, как лось, несущийся по тайге, пру в направлении, как мне кажется - правильном и верном. Вроде бы, помелело. Но, зато - потемнело на улице. И, кажется, опять же - туман пошёл вверх. Это, явно - к дождю. Выползаю на торчащий из воды, травянистый бугорок-проплешинку, ноги - как две неродные деревяшки, мокрые, холодные и усталые, идти дальше не хотят. Меня трясёт мелкой и противной дрожью и я всерьёз подумываю о том, чтобы засадить грамм пятьдесят спиртяги из заветной замковской фляжки, чтобы окончательно не окочуриться от холода.
Группа подтягивается на спасительный бугорок, как зайцы из детской байки про Мазая, перерыв случился очень кстати, вдруг и экспромтом. Лица у бойцов белые с синими кругами под глазами, губы трясутся, пальцы со сморщенной от воды, кожей, шатаются и колышутся откровенно - холодно всем и везде, до жути.
Менты, приплясывая и потряхиваясь, молча принимают все превратности судьбы, понимая, что только мы сейчас можем вывести их из этого гиблого места и претензии к нам необходимо отложить до лучших времён.
Андрюха пытается выйти по связи на лагерь, чтобы они дали ракету, по которой мы сможем сориентировать себя в пространстве и определить направление дальнейшего движения по этим туманным и неприветливым джунглям. Лагерь долго молчит, потом какой-то весёлый голос из наушника посылает Андрюху « к двести тридцатому» испросить разрешения на пуск.
Андрюха, жуя зубы и рыча под опавшие усы, сообщает корреспонденту, что придя в лагерь, связиста-весельчака найдёт и утопит в болоте, сам лично. Лагерь строгим и нудным голосом предлагает, в свою очередь, перестать нарушать правила радиообмена и засорять эфир.
Через десять минут мы видим взлетевшую в тумане, яркую зелёную звёздочку. А через несколько секунд - ещё одну, но - совсем в другом направлении. И ещё одну.
Андрюха в ярости материт в эфир ракетомётчиков и переходит в общении на кодовую таблицу, с помощью которой определяет цвет ракеты и время запуска. Это плохая примета - три ракеты с разных сторон. То ли народ там тупой, то ли, кто-то очень внимательно слушает наши разговоры. Надеюсь на первое, хотя - зря, видимо…
Взлетает сразу три ракеты, а через паузу - ещё одна, все, более менее - с одного направления. Шифр сработал.
Нам везёт - лагерь от нас всего в паре километров, прямо по курсу. Я молодец и выбрал правильный маршрут, гордость заполняет непромёрзшие остатки моего самолюбия и придаёт немного, резвости одеревеневшим ступням. Остальные группы тянутся за нами по болоту, сворачивая напрямки и ускоряя движение к лагерю.
Выползаем мы из леса всем колхозом под самый фиолетовый вечер, когда светлого дня остаётся совсем немного. Шумно дыша и отфыркивая, как коняги, идущие с покоса, мы ускоренным маршем подходим к двум свежеустановленным палаткам, окружённым машинами и бронёй*.
Лагерь уже, вполне себе, обжит и по-деревенски, хлопотен. Палатки обложены широкими черно-зелёными пластами дёрна, из труб валит дымок, витают запахи жареного и свежезаваренного, висят чьи-то портянки, водители вкружке, сидя на микроскопических скамеечках, не спеша покуривают и потягивают чаёк из дымящихся кружек.
На нас никто не обращает ни малейшего внимания. Ну, пришли, ну - проходите.
Сопровождающие нас, менты, быстренько разбредаются, на ходу снимая с себя промокшие бушлаты, из палатки раздаётся призывное ржание их коллег, которые с радостным гиканьем встречают вернувшихся из сурового боя, товарищей.
Котелки и кружки наполнены, ящики, заменяющие столы и стулья, сдвинуты, еда готова, питьё - разумеется, что ещё надо, чтобы встретить добрым ужином и хорошим разговором следующий, очередной военный вечер?
Нас старательно игнорируют все - от милицейского начальства до рядовых извозчиков-водителей. Видимо, что-то и где-то пошло не так, и наша боевая ценность упала в глазах окружающего коллектива до нуля. Это иногда бывает, и мы не копчёная колбаса, чтобы всем окружающим себя, нравится. Погодите дети, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток. И копчёная колбаса тоже будет.
Ночевать нам негде - все вещи, включая спальники и плащ-палатки, промокли насквозь, напитались щедро водой и ночью превратятся в ледяную фанеру. Спать на земле - в принципе, можно, но я боюсь, что утром половина бойцов не встанет, а если и встанет - то ненадолго, здесь дело пахнет очень хорошей пневмонией и потерей боеспособности группы. Надо обсохнуть и обогреться, хоть немного, до приемлемых величин.
Дров в округе нет, для нас сейчас, по крайней мере. Возвращаться в чернеющую в километре, полоску леса, чтобы наломать веток - нереально и никто не пойдёт.
* * *
Конца и края этому возвратно-поступательному движению не видно, сознание периодически отключает мой уставший мозг для необходимого сна, который сразу же прерывается очередной кочкой, ямой или выбоиной и надо очень сильно держать челюсть, чтобы не растерять в этой поздней гонке в стиле Безумного Макса, собственные зубы. Они и без того побиты и потрачены жизнью, следует их поберечь до лучших времён, так как это - не возобновляемый ресурс.
Мы едем ночью, что очень нехарактерно, да что там - не бывало такого совсем никогда за всю мою длительную военную карьеру, чтобы по рокадке* на войне катались ночью но всё когда-то происходит впервые.
По ночам, в основном, ездят бандиты, воры и прочий тёмный народ, которому днём пути-дороги заказаны. Теперь, наконец, и наша очередь - ступить на эту скользкую и ненадёжную непредсказуемую ночную тропу.
Возвратясь накануне вечером в гостеприимный и тёплый блокпост, откуда началась намедни наша короткая предгорная эпопея, мы застали там обширную и очень активную деятельность, похожую на растревоженный муравейник.
Во-первых, там, на поляне возле блокпоста, стояла прибывшая откуда ни возьмись, колонна техники, самого разного вида и назначения - потрепанный долгой жизнью, усталый советско-российский танк, с обрывками масксети на стволе и новеньким длинноствольным пулемётом на серо-зелёной башне, несколько разнокалиберных и очень грязных пехотных БТРов и БМП, новые, красивые и блестящие изумрудными пуленепробиваемыми стёклами, бронированные «Уралы», которые только начали поступать в Группировку и мною доселе не виданные.
Из обычных, небронированных, очень разболтанных и древних, выпрыгивали незнакомые бойцы, в касках и без, выгружались, в большом количестве, ящики с боеприпасами и скарбом, разворачивались антенны радиостанций и яростно матерились полководцы всех видов и рангов.
В проёме блокпоста стоял, разинув рот, наш давнишний благодеятель-хозяин объекта, широко открыв рот и почёсывая в недоумении затылок, соображая - что же это вдруг за напасть такая внезапная и зачем она свалилась на его деревенскую идиллию, нарушив покой и перспективные планы отряда ОМОНа из города средней полосы России.
Во-вторых, наши ранее прибывшие группы уже были рассажены и распиханы по ураловским железным коробам, за синеватыми бронестёклами кабин виднелись напряжённые лица водителей, а командиры, по традиции, собравшись кружком, обсуждали потихоньку, предстоящие передвижения и потенциальные героические победы над супостатом. Попыхивал в сторонке особнячком старенький облупленный БТР с небрежно замалёванной эмблемой Внутренних войск, на его грязно-буром хребте сидели несколько равнодушных бойцов в касках-сферах, куря в кулаки и выставив окрест пару пулемётов с облезлыми стволами.
Мы с Андрюхой были последними, кого не хватало в этой картине уходящего апрельского дня, завершающим мазком, так сказать, который художник кладёт на холст, перед тем, как сказать «Готово!». Скорыми и лёгкими вольными птахами мы вспорхнули в высоко расположенные, попрежь обычных, кузова, позакидывали свои рюкзаки - мародёры под лавки, Чихрам нажал на кнопку сигнала, в далёкой тесноте надёжной бронированной кабины что-то пискнуло в ответ, и мы поехали.
Хорошо, что не пошли пешком, а то с наших вышележащих полководцев станется и не такое….
Больше всего меня удивил сам факт предстоящей ночной движухи - в то суровое время это была очень большая редкость и положение на том конце нашего маршрута, видимо, было очень серьёзным, если нам дали сопровождение, новенькие, только с завода, бронированные Уралы, и отправили в тёмную и страшную военную ночь, с приказом к утру быть на месте выполнения задачи. Так-то, мы катались всегда на обычных «Уралах» и «Камазах», «с утеплёнными дугами» - как весело и точно шутил военный народ.
Сильно, видимо, мы там, в районе, понадобились и без нашего маленького оркестрика музыка у местных складываться не желала. Карту района предстоящего похода, правда, при этом, опять же, зажилили, что было не очень хорошей приметой.
* * *
Что ж, сказано - сделано, и в итоге, стынущим и туманным апрельским утром мы добрались-таки, до места назначения, ткнувшись могучим капотом в прозрачную светло-серую дымку и громко пискнув сжатым автомобильным воздухом. Накрапывал мелкий дождик.
Покинув гостеприимную холоднючую бронированную коробку свежезелёного армейского цвета, группа выползла на свет Божий, активно растирая сонные лица и задубелые задницы, закуривая и вытаскивая рюкзаки, одновременно. Трезвон и топот по железу, негромкий мат-перемат, помогающий от веку, солдату таскать и катать, суета и напряжение незнакомого места, тревожное предчувствие чего-то грозного и неотвратимого, что, вдруг, резко и громко, вот-вот, выскочит из тумана и навалится на тебя, не отпуская - вот первые ощущения от начала операции.
Поспать в дороге не пришлось, несмотря на имеющиеся навыки и умения засыпать хоть где, в любом положении и обстановке, которыми обладает каждый военный российской армии. Все вокруг активно зевали и двигались медленно, словно в тормозящей киносъёмке плохого киноаппарата. Это надо пресечь в самом начале, ибо - фиг его знает, что тут с обстановкой и как, а зевающая разведка - это пиши пропало, сразу же.
По дороге сюда, кстати, нас ночью пару раз обстреляли из стрелковки, свои или чужие, или - и те и другие - осталось за скобками. Пули пощёлкали о железные бока, но, как-то, без энтузиазма, вяло, не то, что, в декабре девяносто четвёртого, на пути в местную столицу. И то, верно, войне пора на убыль, нечего патроны зазря переводить. К этому событию мы, на удивление, отнеслись равнодушно - машины бронированные, из гранатомёта не палят - чего, мол, беспокоиться? То, что пальнуть-таки, могли, в сонную голову проходить не хотело, списывалось на то, что ночных прицелов у супостата, скорее всего, нет, нашим будет лениво, ну и попасть ночью в движущийся транспорт, достаточно, сложно.
Водитель нашего «Урала», обойдя кузов по кругу, с уважением осмотрел пулевые вмятины на железном борту, грязно и заковыристо выругался в адрес неведомых ночных стрелков и полез в тёплую кабину наверстывать пропущенные часы сна. И, опять же, верно, нельзя водителю быть сонным, вдруг, он куда-нибудь, не туда заедет. Ищи его потом….
Андрюха пошёл уточнять обстановку и налаживать связь с командованием, прихватив с собой радиста и активно дымя сигаретой по ходу движения, как тот самый волжский пароход. Так он борется со сном и усиливает координацию мыслей в голове. Капли никотина, по его словам, лошадь в нём уже убили и теперь работают в созидательно-концентрированном режиме, пощипывая и стимулируя нейроны мозга. Мне же больше по душе крепчайший кофе с шоколадом, которого нет, и в ближайшее время не предвидится. Кофейни окрест отсутствуют как класс, и представить даже невозможно - где из них самая ближайшая. С костром, пока что - тоже проблемы.
Несмотря на недосып и усталость, координация мыслей, их скорость и чёткость - в рабочем состоянии, видимо, не успела моя буйная головушка расстроиться, поскольку, я неплохо отоспался в прошлую ночь.
Осматриваюсь вокруг, пытаясь определить места и направления наибольшей возможной опасности, хотя в этом нет никакого смысла и проку - вокруг стоит густой туман. Единственное, что мне видно - уходящая просёлочная дорога и ровная, как кухонный стол, зеленеющая свежей апрельской травой, поляна без единого деревца или кустика, на которой вразнобой стоит четыре железные туши «Уралов» и одна - грязно-неопределённая - БТР-«восьмидесятка». Пехоты с нами нет, где они - неведомо. Может быть, даже и не поехали сюда.
Непонятно даже, почему мы остановились, именно, здесь, а не полста метров дальше, например, там абсолютно такая же поляна и точно такой же туман. Леса поблизости не видно и ничего другого - тоже, не видно.
Тишина, сырость и полное дежа-вю со вчерашним утром. Осталось замычать коровам и в разрывах туманных клочьев появиться бородатому пастуху на коричневой лошади, и день пойдёт по кругу, и сало с чесноком, в итоге, придётся снова жевать на ходу…
Ладно, расслабляться, пока что, не будем, видали мы виды и поинтереснее.
Распределяю боевой народ по кругу. Десять минут даю на перекур-перекус, определяю сектора наблюдения и стрельбы, стыкуюсь с соседями, определяем с замками-прапорами-побратимами наиболее опасные места в нашей псевдообороне, порядок действий на все случаи жизни. Пока случаи не наступили - начинаем окапываться и, одновременно, готовимся подзаправиться утренней частью питательного рациона - коль скоро поспать всё равно не удастся, так хоть, не остаться голодными, пятьдесят процентов проблем сразу же отпадут. Сейчас выглянет из-за туч местное жаркое кавказское солнце и мы все будем представлять превосходную мишень для всех видов оружия со всех направлений, поскольку, тыла и фронта здесь, как таковых, не имеется, а отличная видимость - напротив, есть.
Через полчаса к нашему дружному и работящему табору подъёзжают ещё две машины, обычные Уралы, не бронированные. Оттуда синим зимним горохом высыпается очередной камуфлированный народ разного размера, толщины, снаряжённости и небритости.
Судя по внешнему виду, по которому принято от веку встречать народ на Руси - опять же, моя родная милиция. Не ОМОН, не «вованы»*, обычные городские менты. Чего им всем здесь надо? Пост ГАИ решили замутить? Выездной убойный отдел на пленэр прибыл?
Ихний краснокожий и щекастый полководец в красивой и яркой милицейской фуражке с высоченной тульей и руками в карманах, начинает громкогласно и бестолково руководить данным, синеватым не по сезону, войском. Общий смысл его ценных указаний состоит в том, чтобы никто не разбредался и не пропал без вести в окружающем тумане, а так же, надо попытаться всем колхозом вытянуть из кузова и попробовать установить на твёрдой поверхности старую и драную армейскую палатку, точнее, даже две. Одну, как водится, под начальство - поменьше и поновее, другую, постарее и побольше - под всех остальных.
Палатка, хм… интересно. Может, там и печка заимеется с небольшим запасом дровишек?
Для меня это выглядит диковато - установка палатки не в яме, не в безопасной зоне, а, прямо, на виду у изумлённой публики, напротив предполагаемого места битвы. Загорать голышом на пасеке - то ещё занятие, очень на любителя. По крайней мере, действия синекамуфлированных мужиков выглядят именно, так - одинокая палатка в зоне предполагаемой спецоперации, которая не обкопана, не укреплена и простреливается даже из рогатки.
Мы, как всегда, традиционно жмёмся поближе к матушке - Природе, поэтому, надо озадачивать народ строительством каких-никаких укрытий для ночлега или возможных непогодных событий. Но в данном конкретном случае отработанная годами, система дала непредвиденный сбой.
- Командир, тут вода! - Чихрам, как заправский и опытнейший землекоп-пулемётчик вопросительно смотрит на меня, держа в руках солдатскую подругу-лопатку. Голос у него удивлённо-радостный - копать воду ему, явно, не прикажут и выдумать что-либо в такой ситуации командиру крайне сложно. Соответственно - можно будет не копать, это самое любимое солдатское занятие, в списке - после курения, обеда и сна.
Я подхожу к ямке, которая по первоначальному замыслу должна была превратиться с помощью Чихрама в огневую точку, совмещённую с укрытием-ночлежкой. Да, так и есть, на дне, глубиною в сантиметров, тридцать, уже выступила мутная бурая жижа. Грунтовая вода, получается, совсем рядом. Кстати, мы где-то недалеко от Терека, и наличие выступающей из земли влаги на маленькой глубине, вполне логично. Блин, ну не настолько же! Машины в эту болотину не провалились бы…
- Так, хер с ними, с окопами, теперь задача другая - нарезать дёрна, обложить лёжки полукругом потолще, замаскировать! - отдаю более новый и свежий приказ. Укрытие может быть и не заглубленным, а выступающим над поверхностью. Инженерная подготовка же, мать наша!
- Двое работают, третий - наблюдает. Оружие, разгрузки - на себе. Перекуры - на усмотрение сержантов! Вперёд. Времени на всё - сорок минут, танки Гудериана на подходе.
Отдав важные и грозные распоряжения, я иду на разведку местности и обстановки, надо же и мне понимать - что, как и в каком виде в округе творится. Без этого понятия жить дальше будет менее комфортно и более тревожно, а разведчик всегда должен быть уравновешен и спокоен.
Подхожу к, стоящей неподалёку, толпе энергично дискутирующих полководцев, вперемешку - наших и милиционерских. У них идёт оживлённая беседа на вечную тему «Кто виноват и что при этом делать и чего при этом не делать?»
Андрюха с тоскливым выражением лица вываливается из этой кучи и идёт ко мне, даже не закуривая, видимо, диспут не удался.
- Ничего хорошего, Старый. Всё, как обычно - бестолково, поперёк и кверху задом - Андрюха нагнетает с серьёзным видом. Я, как всегда, в таких ситуациях, молча и флегматично, оцениваю поступающий поток информации.
- Смысл информации такой: была оперативка (оперативная информация) о том, что здесь в лесу имеется какой-то запасной район базирования боевиков.
Я удивлённо поднимаю брови. Да неужто? Сдали сердешных, как стеклотару в понедельник, или, обидели злыдни кого из местных ненароком?
- Хер его знает, где им тут базироваться - лес всего, пять на восемь кэмэ, да ещё и прижатый к реке. Вокруг поля, до гор далеко и по равнине. Село пророссийское, лояльное, ламроёв* нет, дороги просматриваются насквозь, заглублёнку* не выкопать.
Но, тем не менее, отряд пошёл досматривать район, наткнулись на басмачей, потеряли двоих. Навалили, якобы, в ответ, кучу духов (непонятно, правда, где они есть - наваленные, но - допустим). Сейчас организуется операция по блокированию района, окрестные дороги перекрыты, в сёлах будут зачистки (вэвэшники стоят тут где-то недалеко), нас же, как обычно, посылают в самый центр ануса - прочесать тот самый Старощедринский лес и найти возможное место базирования, а так же, определить пути возможного выхода боевиков из леса и закрыть их засадами. Выходим через час, ну, или, быть точнее - когда рассеется туман. Готовимся, короче говоря, в ближайшее время выйти и найти. Вопросы есть?
Я соображаю, что и в какой последовательности скомандовать своему народу, что и где можно оставить и не тащить на своём горбу из нашего фронтового скарба, надо ли тащить пулемётчикам дополнительный запас патронов, нужны ли в лесу РПГ и много разных других военных вещей, идей, мыслей и соображений.
Андрюха связывается с отрядом, оттуда ему сообщают о том, что к нам выезжает лично сам комбат, руководить операцией, а пока что, мы должны подхватив сопровождение из приданных милиционеров, немедля выдвигаться в лес. По информации Разведотдела группировки, боевиков не более десятка, они дезорганизованы, рассеяны по лесу и среди них имеются раненые.
Ну что ж, идёт охота на волков, как спел Владимир Семёнович. Пошли, ребята, флажки развешивать.
* * *
В очередной раз идём навстречу неизвестности. В этом случае - идём, довольно-таки, бестолково и неорганизованно, что меня совсем не радует. Нет никакой уточняющей информации - кого конкретно искать, где, в каком виде. Нет информации о вооружении и составе противника. Нет карты района. Нет никакого налаженного взаимодействия между нами, разведкой, и остальными структурами - милицией, Внутренними войсками, пехотой, нет поддержки артиллерии, авиации, нет поддержки наших отрядов, много ещё чего нет.
Нас буквально, пнули вперёд, под вражьи танки, словно, торопясь отстоять Москву и немедля доложить Верховному главнокомандованию об успешной операции, чтобы получить, наконец, давно ожидаемую порцию очередных регалий и ништяков. Складывается впечатление, что процесс для руководства становится важнее результата.
Группам теоретически придали по нескольку человек милиционеров, из тех, кто не устанавливал палатки, не разжигал печки и не организовывал пахучее варево в большом, закопченном котле, явно - трофейном, то есть - самых бездельников. Точнее - их полководец, тыкая чистым длинным пальцем, сообщил:
- Ты, ты и ты - вон, к тем, вы - вон к тем, вы - к тем, там на месте разберитесь, оружие не порастеряйте, мне потом писать - списать его хер получится. Если что - я на базе, связь - через спецов.
Что должно обозначать последнее его уточнение - непонятно.
У нас, таким образом, бредут в хвосте группы, четверо - двое участковых-анискиных*, один - опрер-уголовник (как он представился), и один - «из управления», в подробности мы не вникали, чего он там и чем управлял. У участковых - два АКСУ, запасных магазинов нет. Опер, традиционно, носит кобуру под мышкой со штатным ПМом, в кармане - граната. Зачем она ему - не очень ясно, ведь, штурмовать вражеские окопы товарищ не будет.
Более всех вооружён управленец - новеньким, точнее - недавно снятым с хранения АКМом с четырьмя магазинами в немятом подсумке, пахнущим свежим довоенным брезентом.
Карты района нет и Андрюха задаёт маршрут по листку с рисунком местности, который ему набросали на тетрадном листочке в штабной палатке - «А чё там ходить? Вот лес, вот река, вот деревня. Пройдёте отсюда досюда, вернётесь так вот, да и всё. Духи уже давно ушли отсюда и в горах шашлык доедают, не ссыте пацаны»
Мы идём по большой и широкой поляне «вилами» - четыре группы параллельно, в пределах видимости, двигаемся навстречу смутно выступающему из тумана, зеленовато-серому гребню леса. Это не очень грамотно с тактической точки зрения и различными руководствами по разведке такие порядки не приветствуются. Нам, тем не менее, наплевать на тактические идеи окружающих полководцев и их видение ситуации, у нас задача одна - обнаружить противника, уничтожить его и остаться при этом в живых. Если кто-то из ненашего командования желает подрихтовать или покритиковать наши действия - милости просим в наши стройные ряды, вакантное место в головном дозоре всегда найдётся.
Входим в лес.
Сыро и мокро, туман понемногу редеет, мы увеличиваем интервалы между группами. Дунул бы ветерок какой, он разнёс бы эту серую мокрую вату и позволил бы проветрить местность от влажного удушающего испарения, перемешанного с запахами прелой растительности и затхлой влаги. Мы разошлись бы нормально по территории, не кучей бестолкового народа, а стройным и тактически грамотным боевым порядком, отослали бы в тыл своих сопровождающих сопящих и пыхтящих от усердия милиционеров, да и прочесали бы эту рощицу насквозь до конца дня, умыли и причесали бы всех, в ней находящихся.
Но - нет, ползём не спеша, как виноградные улитки по упавшему в траву, листу, туман висит, время идёт, срок командировки капает.
Под ногами начинает неприятно и мокро почавкивать. С веток деревьев постоянно капают огромадные и тяжёлые капли свинцовой воды и ударяются с гулким шумом о наши буйные головушки. Не слышно ни птиц, ни шума деревни, ничего. Вата.
Связист периодически общается с коллегами по поискам из соседних наших групп, у них - то же самое - бредут, не понять, куда и ощущения бредущих в неизвестность бойцов, полностью совпадают до мелочей.
Бродим так до обеда, периодически останавливаясь, оглядываясь и следя за тем, чтобы наши временные спутники ненароком не отстали и не потерялись в этом сыром пространстве, напоминающем какой-то подзабытый фэнтэзийный фильмец.
Курить нельзя, обедать, спать, сидеть, разговаривать - тоже. Можно только, идти или стоять - увы, разнообразием наша работа не отличается.
Воды вокруг уже по края берцев* и она, как будто бы, всё время прибывает. Хм…да…где это мы?
Видимо, в верховьях Терека идут затяжные дожди и он переполняется, подтапливая низины и равнины. Это нам совсем некстати - небольшое локальное наводненьице без лодок и спасательных кругов.
Где-то тут поблизости должна была быть какая-то старая советская дамба, она - наш ориентир и путеводитель, расположена вдоль берега и, достигнув её, надо разворачиваться назад. Три таких разворота - и лес, можно сказать, прочёсан.
Но дамбы всё нет. Вместо неё из тумана всё гуще и гуще выстраиваются гигантские монстроподобные заросли какого-то местного кустарника, более всего похожего на иву, но - колючего и жёсткого, пробираться через который, опять же, всё труднее. Вода уже достигает колен и мы идём, как американские рейнджеры по вьетнамскому болоту в худшие свои времена. Во Вьетнаме, однако, было гораздо теплее, поэтому, по тем болотам можно было бродить такое долгое время. Вот, если бы, рейнджеры забрели на досуге в наши Васюганские болота, которые находятся сразу же за Томском и тянутся до самой тундры…..
Пачку промокшей «Примы» я бы на их жизнь и здоровье не поставил бы. За пару часов в тех местах можно утопить с гарантией весь американский экспедиционный корпус, а за пару дней - всю американскую же, армию. В Сибири мелочиться не принято.
Вдруг, опер кричит громко и неожиданно, прямо в ухо Чихраму, стоящему рядом и разглядывающему бело-серые окрестности: «Змея!!»
Чихрам моментально с резкого разворота, наводит на него свой пулемёт и, чуть было, не даёт длинную очередь на крик - нервы у всех нас на пределе и малейший шум может послужить спусковым крючком к немалым событиям и проблемам.
Я с опаской приближаюсь к оперу - чего это он такой нервный, змей, что ли, никогда не видел? И, правда - змеюка-змейка-Жужа, сидит на кусте, обвив ветку, и слегка покачивает укоризненно узенькой узорчатой головкой: вот, кто вы такие и, что, мол, за пингвины-то, и зачем вы припёрлись сюда, а? Занесла вас нелёгкая в чужие владения…сейчас начнёте махать палками и руками….мать вашу, человеки….шли бы вы отсюда…
Опера заметно трясёт. Я успокаивающе кладу ему руку на плечо, но он со злобой смахивает её. Похоже, что у него истерика, переработал человек.
- Зачем мы сюда залезли, а? Что тут в этом болоте делать? Кого тут искать? Здесь нет никого, и не было никогда! Короче, пошли вы все в жопу, я - назад возвращаюсь. Парни - он обращается к участковым - пошли сами, нехер тут делать, пусть эти идиоты тут бродят , хоть, неделю, хоть, две.
В его голосе нотки паники, страха и истерики, руки заметно подрагивают, судорожно перебирая отвороты бушлата.
Парни-коллеги сочувственно глядят на оратора, в их глазах читается полная поддержка и понимание ситуации и желание присоединиться к пожеланию трудящегося правоохранителя. Да, не всем под силу и по вкусу спецназовский хлеб, это верно. Но, паника на корабле ещё страшнее, поэтому Андрюха резко и по-командирски, берёт вожжи на себя.
- Послушай сюда, гвардеец - свистящим негромким, но, очень убедительным голосом начинает он.
- У меня имеется боевая задача и боевой приказ, он записан в блокноте у радиста и его подтвердил наш штаб по связи. Соответственно, все, кто помешает мне этот приказ выполнить, могут быть уничтожены и меня за это только наградят. Но мне не хочется стрелять тебе в голову или в колено здесь, это могут сделать и без меня, в любое время, желающие в округе имеются. Тебе я ничего сейчас не сделаю, потому что, иначе - мне придётся тащить твоё дохлое туловище в лагерь, а у пацанов сил осталось не очень много, нести тебя - надо четверых. Но ты можешь не сомневаться - понадобится - я тебя пристрелю. Потом вернёмся, утащим. Попозже. Запомни, гвардеец - мы никого никогда не обманываем.
Опер с ненавистью глядит на Андрюху. Я некстати вспоминаю об оперской гранате в кармане синего камуфляжа, которую Опер может, теоретически, выудить на божий свет и попытаться развить восходящее движение в свою пользу. Ситуацию, однако, грамотно разряжает Управленец, неожиданно и твёрдо. Подойдя к Оперу, он, довольно-таки, мощно и крепко берёт того за подбородок, не обращая внимание на подёргивание и попытки освободиться, долго и внимательно смотрит в серые и тоскливые оперские глаза несколько минут, потом вопрошает:
- Всё?
Опер кивает согласно и, тяжко вздохнув, в очередной раз, начинает переставлять онемевшие от ледяной воды, конечности, чавкая грязью и рассекая воду, как заправский болотоходец.
Андрюха переключает внимание на меня:
- Старый, давай, заканчивай гулянку, гони отсюда побыстрее, на берег! Вода уже по яйца, а ты тут Дерсу Узала всё изображаешь! Утонем же, нахер! Давай, нажимай!
Если рядом где-нибудь есть боевики, то они изрядно повеселились, глядя на наш внезапный и бодрый концерт. Им достаточно пару раз пальнуть вверх, чтобы потом помереть от хохота, глядя на то, как мы будем приседать в это болото, глупо тараща глаза и держа над головой оружие.
* * *
Жму в полном соответствии с приказом, шумно, как лось, несущийся по тайге, пру в направлении, как мне кажется - правильном и верном. Вроде бы, помелело. Но, зато - потемнело на улице. И, кажется, опять же - туман пошёл вверх. Это, явно - к дождю. Выползаю на торчащий из воды, травянистый бугорок-проплешинку, ноги - как две неродные деревяшки, мокрые, холодные и усталые, идти дальше не хотят. Меня трясёт мелкой и противной дрожью и я всерьёз подумываю о том, чтобы засадить грамм пятьдесят спиртяги из заветной замковской фляжки, чтобы окончательно не окочуриться от холода.
Группа подтягивается на спасительный бугорок, как зайцы из детской байки про Мазая, перерыв случился очень кстати, вдруг и экспромтом. Лица у бойцов белые с синими кругами под глазами, губы трясутся, пальцы со сморщенной от воды, кожей, шатаются и колышутся откровенно - холодно всем и везде, до жути.
Менты, приплясывая и потряхиваясь, молча принимают все превратности судьбы, понимая, что только мы сейчас можем вывести их из этого гиблого места и претензии к нам необходимо отложить до лучших времён.
Андрюха пытается выйти по связи на лагерь, чтобы они дали ракету, по которой мы сможем сориентировать себя в пространстве и определить направление дальнейшего движения по этим туманным и неприветливым джунглям. Лагерь долго молчит, потом какой-то весёлый голос из наушника посылает Андрюху « к двести тридцатому» испросить разрешения на пуск.
Андрюха, жуя зубы и рыча под опавшие усы, сообщает корреспонденту, что придя в лагерь, связиста-весельчака найдёт и утопит в болоте, сам лично. Лагерь строгим и нудным голосом предлагает, в свою очередь, перестать нарушать правила радиообмена и засорять эфир.
Через десять минут мы видим взлетевшую в тумане, яркую зелёную звёздочку. А через несколько секунд - ещё одну, но - совсем в другом направлении. И ещё одну.
Андрюха в ярости материт в эфир ракетомётчиков и переходит в общении на кодовую таблицу, с помощью которой определяет цвет ракеты и время запуска. Это плохая примета - три ракеты с разных сторон. То ли народ там тупой, то ли, кто-то очень внимательно слушает наши разговоры. Надеюсь на первое, хотя - зря, видимо…
Взлетает сразу три ракеты, а через паузу - ещё одна, все, более менее - с одного направления. Шифр сработал.
Нам везёт - лагерь от нас всего в паре километров, прямо по курсу. Я молодец и выбрал правильный маршрут, гордость заполняет непромёрзшие остатки моего самолюбия и придаёт немного, резвости одеревеневшим ступням. Остальные группы тянутся за нами по болоту, сворачивая напрямки и ускоряя движение к лагерю.
Выползаем мы из леса всем колхозом под самый фиолетовый вечер, когда светлого дня остаётся совсем немного. Шумно дыша и отфыркивая, как коняги, идущие с покоса, мы ускоренным маршем подходим к двум свежеустановленным палаткам, окружённым машинами и бронёй*.
Лагерь уже, вполне себе, обжит и по-деревенски, хлопотен. Палатки обложены широкими черно-зелёными пластами дёрна, из труб валит дымок, витают запахи жареного и свежезаваренного, висят чьи-то портянки, водители вкружке, сидя на микроскопических скамеечках, не спеша покуривают и потягивают чаёк из дымящихся кружек.
На нас никто не обращает ни малейшего внимания. Ну, пришли, ну - проходите.
Сопровождающие нас, менты, быстренько разбредаются, на ходу снимая с себя промокшие бушлаты, из палатки раздаётся призывное ржание их коллег, которые с радостным гиканьем встречают вернувшихся из сурового боя, товарищей.
Котелки и кружки наполнены, ящики, заменяющие столы и стулья, сдвинуты, еда готова, питьё - разумеется, что ещё надо, чтобы встретить добрым ужином и хорошим разговором следующий, очередной военный вечер?
Нас старательно игнорируют все - от милицейского начальства до рядовых извозчиков-водителей. Видимо, что-то и где-то пошло не так, и наша боевая ценность упала в глазах окружающего коллектива до нуля. Это иногда бывает, и мы не копчёная колбаса, чтобы всем окружающим себя, нравится. Погодите дети, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток. И копчёная колбаса тоже будет.
Ночевать нам негде - все вещи, включая спальники и плащ-палатки, промокли насквозь, напитались щедро водой и ночью превратятся в ледяную фанеру. Спать на земле - в принципе, можно, но я боюсь, что утром половина бойцов не встанет, а если и встанет - то ненадолго, здесь дело пахнет очень хорошей пневмонией и потерей боеспособности группы. Надо обсохнуть и обогреться, хоть немного, до приемлемых величин.
Дров в округе нет, для нас сейчас, по крайней мере. Возвращаться в чернеющую в километре, полоску леса, чтобы наломать веток - нереально и никто не пойдёт.
* * *