первая любовь
не спится. напишу про костер. про тот костер, вместе с которым горели синим пламенем мои подростково-гормональные мечты в тех далеких 80-х.
я была не вмеру развитой девочкой. тогда, когда мои сверстницы спокойно прыгали с мячом на физкультуре, мне хотелось скрыться от пытливых мальчишеских глаз. из-за развитости. гормональной, разумеется. я рано начала пользоваться косметикой, рано закурила, рано... все было слишком рано по критериям моей страты. и за словом я в карман не лезла. карманы были всегда драные и сквозь них просачивался опыт выживания в каждой новой школе и в каждом новом ребяческом сообществе, куда я попадала каждые полтора года. мне необходимо было приспосабливаться и я приспосабливалась. как могла. состав семьи менялся каждый год, место жительства менялось раз в полтора года, и только ссылки на Алтай, на лето, оставались неизменными. и питали мой словарно-душевный запас. а папа был всегда полон идей и обвешан связями. вот эти самые связи и привели меня в пионерлагерь Юбилейный в Московской области.
ну что вам сказать про этот лагерь? лагерь как лагерь, пионерский, от НИИ какого-то там строения. в лагере дети инженеров и работников лагеря, их дворовые приятели, собранные в кучу отрядов, клуб самодеятельности, взрослые ребята в вожатых и старшем отряде, дискотеки, сгущенка и килька в томате. все, как полагается. и, конечно же, пряная, томительная подростковая любовь, как же без нее.
лагерные девочки, пока не знакомились со мной поближе, считали меня прорвой. в фантазиях лагерных мальчиков я представлялась эффектной ведьмой в блестках. ведьмой, которая питается исключительно мальчишескими, разбитыми на куски, сердцами. как выяснилось позже, это амплуа привлекло ко мне спортивный мальчишеский интерес одного известного ловеласа и прохвоста, прославившего своими похождениями наш пионерский лагерь. звали его скромно, Сергеем. и фамилия у него тоже была скромная - Терехов. он, ко всему прочему, немного заикался, хотя это нисколечки не мешало ему питаться, разбитыми на мелкие кусочки, девичьими сердцами. даже наоборот, молчание и заикание этого сексапильного молодого человека, придавало ему дополнительный шарм и загадочность.
и мне не повезло. потому, что вечноголодный Терехов на первой же дискотеке учуял мое сердце и захотел его. и с этого момента участь моя была предопределена. учуял Сережка мое сердце не сам, его на меня навели. по случайному, но фатальному стечению обстоятельств, в один лагерь мо мной попал мой близкий приятель и защитник моих дворовых прав Лешка Г. зачем было Лешке плести про меня ерунду - не знаю, но отозвав Терехова в сторонку, Лешка нарассказывал ему таких сказок про мою псевдо-популярность и коварство, что Терехов... влюбился в придуманный Лешкой образ сразу и ненавсегда. и моментально принялся меня окучивать, как ту картошку, на которую меня выгоняли каждое лето на Алтае. ну, разве что, с большим удовольствием и в радостном предвкушении нелегкой, но заслуженной победы.
надо сказать, что я, хоть и вращалась преимущественно в мужских дворовых коллективах, но не обладала этой самой, ценной и подкармливаемой обществом, девичьей гордостью. ну не было ее у меня, отсутствовала, как удаленная почка. с парнями у меня были проверенные временем, синяками и ссадинами, побегами от сторожа гаражного кооператива, выпитым совместно жигулевским пивом и просмотром таинственного и страшного порно, устоявшиеся приятельско-пацанские отношения. за мной никто никогда не ухаживал, не до этого было. надо было в лосинку сгонять на скейтах с великами, новые записи гражданской обороны достать, посплетничать, наконец. какие уж тут ухаживания? поэтому Тереховский подход был для меня нов и экзотичен. тоесть я знала, в кино видела, что взрослые мужчины, они так себя иногда ведут с теми, к кому проникаются высоким и прочным чувством. а в жизни ничего подобного я не наблюдала. разве что у мамы с папой в периоды шаткого перемирия. вы уже предвидите начало конца? он не за горами.
Терехов не долго меня ломал. слабая система защиты, вшитый в ведущую микросхему чип с базовым доверием к миру и гормональный дисбаланс сделали свое дело. я стала его девушкой. на четыре дня. это были восхитительные дни, полные сенсорных впечатлений (много), нежных бесед (мало) и новых ощущений в стиле "мы". Лешка тоже нашел себе пару: девочку Иру: искреннюю и утонченную. и валялся с ней на футбольном поле, прямо в снегу, лицом то друг в друга, то к звездам. а Терехов, с наступлением отбоя, приходил в девичью палату и устраивался у меня на кровати, прямо как у себя дома. кровать была одной из 12 девичьих лежбищ в нашей палате. сказать, что подобного рода внимание молодого и решительно настроенного человека мне одновременно было лестно и неловко - это значит ничего не сказать. в фильмах про высокие чувства совершенно ничего не говорилось про 22 глаза и 22 уха, которые в темноте пытались бы разобрать и расслышать, чем именно мы с Малышевым занимаемся под покровом ночи. неподготовленная к подобному обороту событий девичья гордость, также посеянная фильмами про высокие чувства, вдруг проснулась и вылилась в громкое сопротивление. Терехов сначала хихикал, потом грустил, а потом...
через два дня он был уже с другой девушкой, о чем мне сообщили заботливые сопалатницы. и не просто с девушкой, это еще было можно пережить, а со страшной-престрашной и одновременно неумной девушкой из младшего отряда! да. и с дурным характером, к тому же!
на самом деле, я вам тут пишу пособие по разбиванию девичьих сердец. прочтите и сожгите, чтобы никакому мальцу на глаза не попалось. но бросить девушку ради глупой, страшной и злобной чучундры-малолетки - это беспроигрышный вариант. сердце девушки будет разорвано на самые мельчайшие из возможных частиц. и каждая частичка будет страшно болеть и саднить. и слезы будут капать из глаз. и рот сожмется в скорбную полосочку, а у некоторых... у некоторых появятся первые седые волосинки, малозаметные постороннему наблюдателю.
была зима, зимний был лагерь, как сейчас помню. была новогодняя дискотека, на которую я, совершенно раздавленная своим подростковым горем, не пошла. был Алексей, вожатый, который вошел в палату, все увидел и понял, и молча пошел за магнитофоном. а потом выволок меня из кровати в коридор, поставил на ноги, нажал на кнопку, и... запела Патрисия Каас. а он, вожатый Алексей, держал меня крепко-крепко, как бы боясь, что мое сердце выпрыгнет из грудной клетки, выпрыгнет и упадет на пол. он держал мое сердце, и аккуратно водил меня под завывания сильной и мужественной Патрисии.
а потом пришла Марина. она говорила мало. просто достала стопку и мандаринку. налила в стопку, очистила мандаринку и протянула все это мне. "они, мужики, не стоят ни единой нашей слезинки" - серьезно сказала Марина. "пей!".
а потом был костер. костер, в который со слезами и соплями полилась моя юная душа, мое страдающее сердце. солагерники подкладывали хворост, а я топила костер собственным сердцем и оно расплавлялась и растекалась, как олово. а я чувствовала себя оловянным солдатиком, брошенным в огонь собственных эмоций. костер горел долго, а слезы все не кончались и не кончались.
пожалуй тогда, в тот самый момент, я повзрослела в первый раз.
я была не вмеру развитой девочкой. тогда, когда мои сверстницы спокойно прыгали с мячом на физкультуре, мне хотелось скрыться от пытливых мальчишеских глаз. из-за развитости. гормональной, разумеется. я рано начала пользоваться косметикой, рано закурила, рано... все было слишком рано по критериям моей страты. и за словом я в карман не лезла. карманы были всегда драные и сквозь них просачивался опыт выживания в каждой новой школе и в каждом новом ребяческом сообществе, куда я попадала каждые полтора года. мне необходимо было приспосабливаться и я приспосабливалась. как могла. состав семьи менялся каждый год, место жительства менялось раз в полтора года, и только ссылки на Алтай, на лето, оставались неизменными. и питали мой словарно-душевный запас. а папа был всегда полон идей и обвешан связями. вот эти самые связи и привели меня в пионерлагерь Юбилейный в Московской области.
ну что вам сказать про этот лагерь? лагерь как лагерь, пионерский, от НИИ какого-то там строения. в лагере дети инженеров и работников лагеря, их дворовые приятели, собранные в кучу отрядов, клуб самодеятельности, взрослые ребята в вожатых и старшем отряде, дискотеки, сгущенка и килька в томате. все, как полагается. и, конечно же, пряная, томительная подростковая любовь, как же без нее.
лагерные девочки, пока не знакомились со мной поближе, считали меня прорвой. в фантазиях лагерных мальчиков я представлялась эффектной ведьмой в блестках. ведьмой, которая питается исключительно мальчишескими, разбитыми на куски, сердцами. как выяснилось позже, это амплуа привлекло ко мне спортивный мальчишеский интерес одного известного ловеласа и прохвоста, прославившего своими похождениями наш пионерский лагерь. звали его скромно, Сергеем. и фамилия у него тоже была скромная - Терехов. он, ко всему прочему, немного заикался, хотя это нисколечки не мешало ему питаться, разбитыми на мелкие кусочки, девичьими сердцами. даже наоборот, молчание и заикание этого сексапильного молодого человека, придавало ему дополнительный шарм и загадочность.
и мне не повезло. потому, что вечноголодный Терехов на первой же дискотеке учуял мое сердце и захотел его. и с этого момента участь моя была предопределена. учуял Сережка мое сердце не сам, его на меня навели. по случайному, но фатальному стечению обстоятельств, в один лагерь мо мной попал мой близкий приятель и защитник моих дворовых прав Лешка Г. зачем было Лешке плести про меня ерунду - не знаю, но отозвав Терехова в сторонку, Лешка нарассказывал ему таких сказок про мою псевдо-популярность и коварство, что Терехов... влюбился в придуманный Лешкой образ сразу и ненавсегда. и моментально принялся меня окучивать, как ту картошку, на которую меня выгоняли каждое лето на Алтае. ну, разве что, с большим удовольствием и в радостном предвкушении нелегкой, но заслуженной победы.
надо сказать, что я, хоть и вращалась преимущественно в мужских дворовых коллективах, но не обладала этой самой, ценной и подкармливаемой обществом, девичьей гордостью. ну не было ее у меня, отсутствовала, как удаленная почка. с парнями у меня были проверенные временем, синяками и ссадинами, побегами от сторожа гаражного кооператива, выпитым совместно жигулевским пивом и просмотром таинственного и страшного порно, устоявшиеся приятельско-пацанские отношения. за мной никто никогда не ухаживал, не до этого было. надо было в лосинку сгонять на скейтах с великами, новые записи гражданской обороны достать, посплетничать, наконец. какие уж тут ухаживания? поэтому Тереховский подход был для меня нов и экзотичен. тоесть я знала, в кино видела, что взрослые мужчины, они так себя иногда ведут с теми, к кому проникаются высоким и прочным чувством. а в жизни ничего подобного я не наблюдала. разве что у мамы с папой в периоды шаткого перемирия. вы уже предвидите начало конца? он не за горами.
Терехов не долго меня ломал. слабая система защиты, вшитый в ведущую микросхему чип с базовым доверием к миру и гормональный дисбаланс сделали свое дело. я стала его девушкой. на четыре дня. это были восхитительные дни, полные сенсорных впечатлений (много), нежных бесед (мало) и новых ощущений в стиле "мы". Лешка тоже нашел себе пару: девочку Иру: искреннюю и утонченную. и валялся с ней на футбольном поле, прямо в снегу, лицом то друг в друга, то к звездам. а Терехов, с наступлением отбоя, приходил в девичью палату и устраивался у меня на кровати, прямо как у себя дома. кровать была одной из 12 девичьих лежбищ в нашей палате. сказать, что подобного рода внимание молодого и решительно настроенного человека мне одновременно было лестно и неловко - это значит ничего не сказать. в фильмах про высокие чувства совершенно ничего не говорилось про 22 глаза и 22 уха, которые в темноте пытались бы разобрать и расслышать, чем именно мы с Малышевым занимаемся под покровом ночи. неподготовленная к подобному обороту событий девичья гордость, также посеянная фильмами про высокие чувства, вдруг проснулась и вылилась в громкое сопротивление. Терехов сначала хихикал, потом грустил, а потом...
через два дня он был уже с другой девушкой, о чем мне сообщили заботливые сопалатницы. и не просто с девушкой, это еще было можно пережить, а со страшной-престрашной и одновременно неумной девушкой из младшего отряда! да. и с дурным характером, к тому же!
на самом деле, я вам тут пишу пособие по разбиванию девичьих сердец. прочтите и сожгите, чтобы никакому мальцу на глаза не попалось. но бросить девушку ради глупой, страшной и злобной чучундры-малолетки - это беспроигрышный вариант. сердце девушки будет разорвано на самые мельчайшие из возможных частиц. и каждая частичка будет страшно болеть и саднить. и слезы будут капать из глаз. и рот сожмется в скорбную полосочку, а у некоторых... у некоторых появятся первые седые волосинки, малозаметные постороннему наблюдателю.
была зима, зимний был лагерь, как сейчас помню. была новогодняя дискотека, на которую я, совершенно раздавленная своим подростковым горем, не пошла. был Алексей, вожатый, который вошел в палату, все увидел и понял, и молча пошел за магнитофоном. а потом выволок меня из кровати в коридор, поставил на ноги, нажал на кнопку, и... запела Патрисия Каас. а он, вожатый Алексей, держал меня крепко-крепко, как бы боясь, что мое сердце выпрыгнет из грудной клетки, выпрыгнет и упадет на пол. он держал мое сердце, и аккуратно водил меня под завывания сильной и мужественной Патрисии.
а потом пришла Марина. она говорила мало. просто достала стопку и мандаринку. налила в стопку, очистила мандаринку и протянула все это мне. "они, мужики, не стоят ни единой нашей слезинки" - серьезно сказала Марина. "пей!".
а потом был костер. костер, в который со слезами и соплями полилась моя юная душа, мое страдающее сердце. солагерники подкладывали хворост, а я топила костер собственным сердцем и оно расплавлялась и растекалась, как олово. а я чувствовала себя оловянным солдатиком, брошенным в огонь собственных эмоций. костер горел долго, а слезы все не кончались и не кончались.
пожалуй тогда, в тот самый момент, я повзрослела в первый раз.