Отражаясь в миллионах лиц...
Мы живем не среди предметов, а среди ощущений, поставляемых нашими органами чувств. То, что мы принимаем за звезды, заборы и лопухи, есть просто набор нервных стимулов. Мы наглухо заперты в теле, а то, что кажется нам реальностью - просто интерпретация электрических сигналов, приходящих в мозг. Мы получаем фотографии внешнего мира от органов чувств. А сами сидим внутри полого шара, стены которого оклеены этими фотографиями. Этот полый шар и есть наш мир, из которого мы никуда не можем выйти при всем желании. Все фотографии вместе образуют картину мира, который, как мы верим, находится снаружи.
Виктор Пелевин («Ампир «В»)
Понять что-то новое о себе и мире, прочувствовать, - главное достоинство жизни. Из него проистекают все остальные…
Это грустный пост. Грустный, потому что я в нем ничего не решаю, а просто констатирую к своему стыду. Это надо было понять-прочувствовать в школьные годы, а мозг решил догнать только сейчас.
Недавно посмотрела передачу про Николая Караченцева. Он, конечно, прекрасно держится после аварии - хвала ему, хвала его супруге! - но как грустно видеть, что этот не тот Петрович, вернее, тот самый, но внутри тела, которое не выражает в полной мере, которое гасит свет его необыкновенной личности. Помню, когда я была ребенком, то постоянно выдавала маму замуж за Николая Петровича. В нем мне все нравилось и казалось, что такой человек-праздник - большая удача в жизни каждой семьи… И вот теперь он скован собой же.
Хотя на самом деле ему несказанно повезло с собой. Ведь эта травма случилась не в детстве, и все его физические и умственные параметры соответствовали тому, чтобы выразить себя именно так, снискав любовь публики, а может даже они пропустили его душу через увеличительное стекло, показав миру больше того, что имелось в нем?
Наверно, глядя на дядю Колю и понимая весь этот грандиозный путь от пламенного мотора до заключенного в себе человека, я осознала печальную вещь: мы - все такие. Мы говорим «А» и титанически стараемся с дикцией, а другие слышат «Б». И ребенок, родившийся с ДЦП, внутри себя - олимпийский чемпион по бегу, прыжкам и т.д. Какое-нибудь неожиданное впечатление в раннем отрочестве - и Нобелевская уйдет к другому. Мы не можем говорить с миром на равных. Внутри себя мы одни, а снаружи - совершенно другие. Мы в душе произносим одно, а в словах слышится другое. После этой передачи я стала многое вспоминать СКОПОМ: как мне приписывали корысть, которой я не имела; как считали идиоткой, когда я, вложив в школьный учебник математики Юнга, с упоением зачитывалась им; как искренне и безумно любила, а мне не верили; как хотела помочь, а про меня думали всякую пакость; как наивно полагала, что близкие люди гордятся моими успехами, а это вызывало зависть и раздражение; как хотела понравиться, а провоцировала своими действиями лишь дикие подозрения. Какая жуткая неуклюжесть… до содрогания. Однако сказать, что не воображали меня сверхсуществом в иные периоды, я не могу, хотя меня это бесило и отравляло не меньше (льстивые дивиденды от иных персон равны позору). Потому что ни в одном из таких случаев я не находила своего действительного отражения. И сама не знала и не знаю - каково же оно - быть собой в чужих глазах.
В общем, этот вязкий белый шум между людьми показался мне просто пуленепробиваемым, вообще, непробиваемым. И так ведь с каждым. Каждый из нас живет за кривым стеклом, которое выпячивает у одного достоинства, у другого недостатки, у третьего - ничего, и что одному простят - за то казнят другого, за что одного полюбят - другого возненавидят… И мы зачастую неравны сами по себе настолько же в душах, сколько равны в несчастьях и счастьях.
Мы ведь любим Петровича за то, что знаем, что он может эдак. А что если и другие могут также, только не могут? Могут, но никак не могут, потому что у них нет его лица, голоса, его родителей, его случая? Могут, но не могут быть любимыми столькими, сколькими любим дядя Коля и такие же «реальные» парни, без которых мы плохо кашку кушали.
Интересно, как часто мы кормим с рук чудовищ и уводим на бойню пегасов… Ведь этот «белый шум» и есть тьма врага рода человеческого: в нем мы не видим ни других настоящих, ни себя настоящего, ни мира, каков он есть. И все друг о друге допридумываем, и отражаем мир собственной кривизной. Этот соблазн возникает потому, что знание настоящего отразит и нас настоящих, а от этого серьезно пострадают амбиции многих, кто надеется, что мир отразит их в выгодном свете, наградит, пожалеет, полюбит... найдет за что любить и полюбит.
Николай Петрович, наверно, после всех этих впечатлений и обстоятельств играет в себе и даже помимо себя в душе что-то безумно гениальное, но этого нельзя увидеть - и допридумать фантазии не хватит. А где-нибудь умирает второй Шекспир - уже миллионный по счету. А двое любят друг друга до гроба, но он думает, что ей нужно только одно, а другая рисуется, чтобы понравится, и всё этим портит. Или наоборот. И у них ничего не получится… И вся жизнь в битвах тотальных не-до-разумений одних с другими. Грущу.
ПРОСТИТЕ МЕНЯ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ, ЗА ЭТУ КАКУ! Просто очень хочется, чтоб это ушло из моей головы, и я сидела на стульчике, полагала, что вызываю в людях то, что хочу вызывать, и всему и там, и тут соответствую… И было бы мне хорошо - прям звезда-звезда, как ребенок, которого любят не за хорошо рассказанный стишок, а за то, что маленький, милый и «обязательно станет хорошим человеком».
Может, мне вообразилось так, но вдруг по-настоящему мы будем расти только после своей смерти. Заберем ли мы неравенство и несовпадение в мире с собой? И вдруг пока мы - дети, а философия Хайдеггера - только писк младенца в руках акушера... Поэтому и неуклюжи, поэтому и дураки… всегда.
Читал ли кто-то дневники ребят-Даунов? Милорад Павич нервно и далеко курит в сторонке! А это разница в одну хромосому. Допустим, (популярный сюжет!) прилетят инопланетяны... Разница во много хромосом. Прежде чем вступить в диалог цивилизаций - придется выдать дельфинам паспорта...
Мои проблемы. (Из дневника Федора, подростка-Дауна.)
Я меряю мою серость ясно левым образом: серость моя - яма, чем серее, тем глубже. Я вижу свою серость в медлительности, обо всем говорить трудно, сверстников я не интересую, лишний сиволапый юродивый.
Я сегодня свел со слезами данные о моей лимитирующей мелкой моторике, которые я левой говорильней могу скрыть от себя. Я очень медленно систематически себя содержу. Особенно медленно я опыт приобретаю.
Мысли часто приходят ко мне, я даже во сне думаю. Кажется немота дырявой юбкой закрыла мне рот. Пойти если куда-нибудь, пожалуй никто не постарается меня понять. Смогу ли я стать людям понятным, посмотрим. История осмыслит мою проблему. Автор шепотом ответит на ищущие вопросы. Я радуюсь, если кто-то меня понимает. Вести нужны мне для этого новые. Указания знаки открывают говорящие. Например, нужно наружное единое: крючком ладони жест. Другой пример: знак жестовый глазами. Я шопотом не могу выражаться, но жестами могу.
Или другое:
В день рождения.
Федор не желает кого-нибудь обижать ежедневным киданием вещей. А что касается радости главной за день, то это были поздравления от любимых преподавателей. Спасибо за это огромное. Важно это для меня, даже достало до сердца. Кидать предметы тоже важно, потому что выразить себя не могу. Есть огромное желание что-то делать. Пьяная лошадиная тоска. Уважать нужно мои желания. Это просто ласковое слово, ободрение, лишний раз из хорошего отношения. Смотря по желанию хоть шутка. В общении я хочу ожидать доброту, и это ожидание жестоко обманывать достаточно часто приходится. Ах, горько мне. Разную шутливую болтовню дают другим, не мне. Радоваться людям хочу.
Это очень честно и умно. И иначе, чем видим мы... стандартники. Иначе в одну хромосому. Природа нарисовала кружочек и добавила неожиданно закорючку. Это красиво или некрасиво? Это правильно? Это зачем? Бог его знает, а мы нет.
Блажен видящий сердцем, блажен им говорящий. Грусть.
Остальное смотрите здесь: "Психолого-социальная работа с инвалидами..." кому интересно.
Виктор Пелевин («Ампир «В»)
Понять что-то новое о себе и мире, прочувствовать, - главное достоинство жизни. Из него проистекают все остальные…
Это грустный пост. Грустный, потому что я в нем ничего не решаю, а просто констатирую к своему стыду. Это надо было понять-прочувствовать в школьные годы, а мозг решил догнать только сейчас.
Недавно посмотрела передачу про Николая Караченцева. Он, конечно, прекрасно держится после аварии - хвала ему, хвала его супруге! - но как грустно видеть, что этот не тот Петрович, вернее, тот самый, но внутри тела, которое не выражает в полной мере, которое гасит свет его необыкновенной личности. Помню, когда я была ребенком, то постоянно выдавала маму замуж за Николая Петровича. В нем мне все нравилось и казалось, что такой человек-праздник - большая удача в жизни каждой семьи… И вот теперь он скован собой же.
Хотя на самом деле ему несказанно повезло с собой. Ведь эта травма случилась не в детстве, и все его физические и умственные параметры соответствовали тому, чтобы выразить себя именно так, снискав любовь публики, а может даже они пропустили его душу через увеличительное стекло, показав миру больше того, что имелось в нем?
Наверно, глядя на дядю Колю и понимая весь этот грандиозный путь от пламенного мотора до заключенного в себе человека, я осознала печальную вещь: мы - все такие. Мы говорим «А» и титанически стараемся с дикцией, а другие слышат «Б». И ребенок, родившийся с ДЦП, внутри себя - олимпийский чемпион по бегу, прыжкам и т.д. Какое-нибудь неожиданное впечатление в раннем отрочестве - и Нобелевская уйдет к другому. Мы не можем говорить с миром на равных. Внутри себя мы одни, а снаружи - совершенно другие. Мы в душе произносим одно, а в словах слышится другое. После этой передачи я стала многое вспоминать СКОПОМ: как мне приписывали корысть, которой я не имела; как считали идиоткой, когда я, вложив в школьный учебник математики Юнга, с упоением зачитывалась им; как искренне и безумно любила, а мне не верили; как хотела помочь, а про меня думали всякую пакость; как наивно полагала, что близкие люди гордятся моими успехами, а это вызывало зависть и раздражение; как хотела понравиться, а провоцировала своими действиями лишь дикие подозрения. Какая жуткая неуклюжесть… до содрогания. Однако сказать, что не воображали меня сверхсуществом в иные периоды, я не могу, хотя меня это бесило и отравляло не меньше (льстивые дивиденды от иных персон равны позору). Потому что ни в одном из таких случаев я не находила своего действительного отражения. И сама не знала и не знаю - каково же оно - быть собой в чужих глазах.
В общем, этот вязкий белый шум между людьми показался мне просто пуленепробиваемым, вообще, непробиваемым. И так ведь с каждым. Каждый из нас живет за кривым стеклом, которое выпячивает у одного достоинства, у другого недостатки, у третьего - ничего, и что одному простят - за то казнят другого, за что одного полюбят - другого возненавидят… И мы зачастую неравны сами по себе настолько же в душах, сколько равны в несчастьях и счастьях.
Мы ведь любим Петровича за то, что знаем, что он может эдак. А что если и другие могут также, только не могут? Могут, но никак не могут, потому что у них нет его лица, голоса, его родителей, его случая? Могут, но не могут быть любимыми столькими, сколькими любим дядя Коля и такие же «реальные» парни, без которых мы плохо кашку кушали.
Интересно, как часто мы кормим с рук чудовищ и уводим на бойню пегасов… Ведь этот «белый шум» и есть тьма врага рода человеческого: в нем мы не видим ни других настоящих, ни себя настоящего, ни мира, каков он есть. И все друг о друге допридумываем, и отражаем мир собственной кривизной. Этот соблазн возникает потому, что знание настоящего отразит и нас настоящих, а от этого серьезно пострадают амбиции многих, кто надеется, что мир отразит их в выгодном свете, наградит, пожалеет, полюбит... найдет за что любить и полюбит.
Николай Петрович, наверно, после всех этих впечатлений и обстоятельств играет в себе и даже помимо себя в душе что-то безумно гениальное, но этого нельзя увидеть - и допридумать фантазии не хватит. А где-нибудь умирает второй Шекспир - уже миллионный по счету. А двое любят друг друга до гроба, но он думает, что ей нужно только одно, а другая рисуется, чтобы понравится, и всё этим портит. Или наоборот. И у них ничего не получится… И вся жизнь в битвах тотальных не-до-разумений одних с другими. Грущу.
ПРОСТИТЕ МЕНЯ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ, ЗА ЭТУ КАКУ! Просто очень хочется, чтоб это ушло из моей головы, и я сидела на стульчике, полагала, что вызываю в людях то, что хочу вызывать, и всему и там, и тут соответствую… И было бы мне хорошо - прям звезда-звезда, как ребенок, которого любят не за хорошо рассказанный стишок, а за то, что маленький, милый и «обязательно станет хорошим человеком».
Может, мне вообразилось так, но вдруг по-настоящему мы будем расти только после своей смерти. Заберем ли мы неравенство и несовпадение в мире с собой? И вдруг пока мы - дети, а философия Хайдеггера - только писк младенца в руках акушера... Поэтому и неуклюжи, поэтому и дураки… всегда.
Читал ли кто-то дневники ребят-Даунов? Милорад Павич нервно и далеко курит в сторонке! А это разница в одну хромосому. Допустим, (популярный сюжет!) прилетят инопланетяны... Разница во много хромосом. Прежде чем вступить в диалог цивилизаций - придется выдать дельфинам паспорта...
Мои проблемы. (Из дневника Федора, подростка-Дауна.)
Я меряю мою серость ясно левым образом: серость моя - яма, чем серее, тем глубже. Я вижу свою серость в медлительности, обо всем говорить трудно, сверстников я не интересую, лишний сиволапый юродивый.
Я сегодня свел со слезами данные о моей лимитирующей мелкой моторике, которые я левой говорильней могу скрыть от себя. Я очень медленно систематически себя содержу. Особенно медленно я опыт приобретаю.
Мысли часто приходят ко мне, я даже во сне думаю. Кажется немота дырявой юбкой закрыла мне рот. Пойти если куда-нибудь, пожалуй никто не постарается меня понять. Смогу ли я стать людям понятным, посмотрим. История осмыслит мою проблему. Автор шепотом ответит на ищущие вопросы. Я радуюсь, если кто-то меня понимает. Вести нужны мне для этого новые. Указания знаки открывают говорящие. Например, нужно наружное единое: крючком ладони жест. Другой пример: знак жестовый глазами. Я шопотом не могу выражаться, но жестами могу.
Или другое:
В день рождения.
Федор не желает кого-нибудь обижать ежедневным киданием вещей. А что касается радости главной за день, то это были поздравления от любимых преподавателей. Спасибо за это огромное. Важно это для меня, даже достало до сердца. Кидать предметы тоже важно, потому что выразить себя не могу. Есть огромное желание что-то делать. Пьяная лошадиная тоска. Уважать нужно мои желания. Это просто ласковое слово, ободрение, лишний раз из хорошего отношения. Смотря по желанию хоть шутка. В общении я хочу ожидать доброту, и это ожидание жестоко обманывать достаточно часто приходится. Ах, горько мне. Разную шутливую болтовню дают другим, не мне. Радоваться людям хочу.
Это очень честно и умно. И иначе, чем видим мы... стандартники. Иначе в одну хромосому. Природа нарисовала кружочек и добавила неожиданно закорючку. Это красиво или некрасиво? Это правильно? Это зачем? Бог его знает, а мы нет.
Блажен видящий сердцем, блажен им говорящий. Грусть.
Остальное смотрите здесь: "Психолого-социальная работа с инвалидами..." кому интересно.