Александр Ширвиндт.
Нашла обычное, "шикарное"интервью от 2006 года.
АЛЕКСАНДР ШИРВИНДТ: СКЛЕРОЗ - ДРУГ МЕМУАРИСТА
- КАК ЭТА РУБРИКА-ТО У ВАС НАЗЫВАЕТСЯ? - УСМЕХАЕТСЯ АЛЕКСАНДР ШИРВИНДТ, УСАЖИВАЯСЬ ЗА МАССИВНЫМ СТОЛОМ СВОЕГО КАБИНЕТА. - ВСТРЕЧА С ИНТЕРЕСНЫМ СТАРИЧКОМ? НЕТ, ДОРОГОЙ АЛЕКСАНДР АНАТОЛЬЕВИЧ. ПОВОД ТАКОЙ: НАРОД ЗАЧИТЫВАЕТСЯ ВАШИМ НОВЫМ ОПУСОМ ПОД НАЗВАНИЕМ «ШИРВИНДТ, СТЕРТЫЙ С ЛИЦА ЗЕМЛИ». ДЛЯ ТЕХ, КТО НЕ ЧИТАЛ, СООБЩАЮ, ЧТО ШИРВИНДТ А.А. ПО-ПРЕЖНЕМУ НА МЕСТЕ - РУЛИТ РОДНЫМ ТЕАТРОМ САТИРЫ, А «ШИРВИНДТ СТЕРТЫЙ» - ЭТО ГОРОД, БЫВШИЙ НЕКОГДА САМЫМ ВОСТОЧНЫМ В ГЕРМАНИИ И ПРЕКРАТИВШИЙ СВОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ - ЕГО ПЕРЕИМЕНОВАЛИ В ПОСЕЛОК КУТУЗОВО КАЛИНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ…
- Почему вы не стали писателем, Александр Анатольевич?
- Потому, что поздно понял, что я - писатель.
- А вступать в ряды Союза писателей пойдете?
- В ряды мне когда-то предлагали, но сейчас, кажется, Союз писателей совершенно накрылся? Вот Дом литераторов меня как-то звал в члены Дома. Но я и так член этого дома всю жизнь. Раньше было престижно - Союз писателей, Литфонд… Все хотели в Переделкино. А сейчас стимула нет стать писателем, вот что я тебе скажу.
- Почему вы издаете только мемуары и не издадите, например, свои стихи?
- Да я и мемуары-то издал только потому, что меня дожали с этой книжечкой Юлия Ларина и Юрий Кушак (обозреватель журнала «Огонек»и главный редактор «Антологии сатиры и юмора России ХХ века». - Ред.). Это меня стимулировало, и я на Валдае за полтора месяца все написал. Что-то вспомнил, что-то подыскал в папках. А просто писать «я встретил Васю» мне не интересно. Когда я был на встрече с читателями в книжном магазине «Москва», я там пошастал по залу и меня удивило то, что масса народу покупает книги. Масса! Я-то думал, что покупают только пиво, сникерсы и, кто пошикарней, эти самые… «Хаммеры». Нет! Покупают книжки. И там огромный отсек этой литературы: «я о себе», «они обо мне»… Кстати, «я об них» почти нет, ну не важно. Дикое количество всего! Многие мемуары я перелистал - есть симпатичные. Но в основном это такое страшное графоманское «яканье», и, главное, ужасно много вранья. Везде-то они были, эти «воспоминатели», все видели, и начинается: Женька Вахтангов, Вова Высоцкий, Гриша Горин, Олежка Даль.… Когда читаю бред, нахальную ложь про ситуацию, свидетелем которой я был, то уже ничему дальше не верю. Единственное, что могу сказать про свою книжку, - вранья в ней нет. Но ужас всей этой мемуаристики в том, что правд-то несколько: если подойти к тому же факту с черного входа, то все будет другим! Извечный спор: нужно ли людям знать, что у гения воротнички были грязные? Я склоняюсь к тому, что не нужно. Потому что в первом случае у пишущего подспудно возникает ощущение, что он-то чище. Так что, на мой взгляд, лучше писать воспоминания со стороны парадного входа. Но не врать.
- Как вам удалось столько сохранить в памяти?
- Кое-что у меня было зафиксировано к случаю, какие-то набросочки фактологические были. А когда на меня насели, я отряхнул пыль веков и все это вынул. Вспомнил еще что-то - и записал.
- А вообще, склероз - друг или враг мемуариста?
- Все-таки, очевидно, друг... (К слову, в этой книжке Александр Анатольевич мимоходом дал свое определение склерозу: это не когда ты что-то забыл, а когда забыл, где записал, чтоб не забыть. А?!)
- Склероз очень дисциплинирует, все время думаешь: ой, не забыть бы… И тогда, зная, что ты старый склеротик, записываешь, что пришло в голову.
- Сочинительство для вас утомительное занятие?
- Если знаешь, ЧТО писать, тогда ничего. А когда не знаешь и вымучиваешь - вот это каторга! К юбилеям, к каким-то датам - тяжело. Но главные проблемы все-таки с посадкой за стол.
(В книге эти творческие муки с попыткой «подсесть к столу» Александр Анатольевич сравнивает с поведением своей собаки: «Наш покойный спаниель Ролик никогда не плюхался спать сразу. Он бесконечно долго крутил по подстилке - ходил, ходил, уже вроде бы опуская задницу, передумывал, опять кружился, понимая, что надо, что пора, что все равно придется. Но какой-то внутренний дискомфорт мешал ему решиться, ибо надежда умирает последней, а она заключается в том, что все вдруг вскочат, куда-то помчатся вместе с ним и будет не до сна»).
- Как вы думаете, кто вас читает?
- Когда я писал, то думал, что все это ляжет рядом с бесконечными: «я встретился», «я знаю», «я вышел», «я сыграл». Но странная история: они выпустили тираж 10 тысяч и через неделю уже прислали мне бумажку, что допечатывают еще 10 тысяч. А сейчас мне встречаются какие-то милые люди и спрашивают: где купить вашу книжку? Значит, она расходится! Значит, ощущение, что кругом жлобье и сникерсы - неправильное. Знаешь, когда я впервые это понял? Когда хоронили Булата Окуджаву. Он лежал в Вахтанговском театре. Стояла очередь прощаться. Плотная, толстая. До самой Смоленской. И загибалась она где-то там, на Садовом кольце. Какие замечательные были лица! И я подумал: ведь есть же! Вот я надеюсь, что кто-то из этой очереди меня покупает.
- А какие книги, на ваш взгляд, читать не нужно?
- К сожалению, сейчас ничего не могу сказать. Я читаю сонмище графоманской драматургии - по должности. Зачем ты это читаешь? - спрашивают меня. А вдруг Ломоносов?! Но их нет... Правда, читаю наискосок, но массу! Поэтому голова забита этим дерьмом круглосуточно. А для оттяжки читаю только то, что рекомендуют. Вот у Юры Полякова хороший роман прочел. Какую-то английскую даму, Сью Таунсенд, очень знаменитую, прочел. Потрясающе! Сколько иронии, жизнерадостности!
- Будете ставить в театре?
- Нет, это надо только читать. Но нельзя показывать Сашке Филиппенко (смеется), он прочтет - и через полчаса знает наизусть и тут же выходит с сольным концертом! И Мишка Козаков такой же!
- Вы читаете что-то родным, когда пишете, или показываете уже потом, когда все готово?
- Не, родня все это, по-моему, не читает. Или читали, но молчат. Они суровые, но справедливые.
- Собираетесь еще что-то написать?
- Ну! Сейчас-то, в связи с ус-пе-хом! Скорей писать! А что писать?!
- А почему бы не издать, например, ваши многочисленные сценки, смешные «капустные» номера?
- Да ведь юмор страшно устаревает. Сейчас и Чаплина можно смотреть выборочно. Я себя не сравниваю с Чаплиным, но тем не менее…
- Интересно, какие книжки вы любили в детстве, юности?
- Про пиратов! Я и до сих пор, когда никто не видит…
- А как же ваши любимые словари?
- Словари люблю всякие - и энциклопедические, и толковые. Удобная вещь. Во-первых, можно блеснуть эрудицией. Во-вторых, наводят на мысль. Скажем, идешь на день рождения Кушака. Открываешь словарь. Написано: кушак - длинный опоясывающий ремень с мягким концом. И уже есть, от чего отталкиваться.
- А в мемуарной литературе были авторы, которые произвели на вас впечатление?
- У Вертинского замечательная книжка. Огромная, толстая, скрупулезная. Ее не знаешь, как читать: лежа - она убьет, (а «засыпаемость» в мои годы уже высокая!). Сидя - некуда ее класть: она со стол. Огромная. Но книга действительно очень хорошая. И такое ощущение, что все - правда. Миша Козаков пишет очень хорошо. Настроенчески его немножко заносит то туда, то сюда с правдой его жуткой, но тем не менее словом он владеет. Танька Егорова очень хорошо пишет. Ведь это мой крест: когда-то, когда мы еще работали вместе в театре, я ее попер с каким-то рассказиком к покойному Веселовскому в «Литературку», и он первый ее опубликовал. Кончилось тем, что она написала книжку, - где я - главный злодей. Хорошая книжка у Толи Смелянского. В общем, есть люди, которые пишут не фактологическую заразу, а литературу.
- Были книги, которые вы перечитывали неоднократно?
- Что-то Гоголя. Сашу Черного - до того, как я почти всего его выучил наизусть. Из юмористики кое-что… Чаще перечитываю стихи, чем прозу. Тютчев хороший поэт. Гарика Губермана обожаю перечитывать. Забываешь - и перечитываешь, как в первый раз: «Вынесем все! И широкую, ясную грудью дорогу проложим себе. Счастье, что жить в эту пору прекрасную жить не придется ни мне, ни тебе!». Довлатова люблю. Я знал его... Интонация его мне очень импонирует.
- А с годами потребность в чтении не иссякает?
- Да нет. Правда, сейчас чтение превратилось в снотворное: какая бы шикарная книжка ни была, десять страниц - и все. А если это Вертинский - то летальный исход!
Источник: Лица
30 августа 2006