Десять лет
Весь день мучительно пытаюсь вспомнить ту кружку с трещиной на боку.
Толстой керамики кружка, большая, тёмная... Теперь таких полно на любом прилавке всех форм и расцветок.
Мучительно сосредотачиваюсь.
Помню свет из окна, угловая комната, четыреста вторая, кажется. Его сосед, молчаливый и застенчивый отрок собирает книги и направляется к двери. Я торопливо говорю, что зашла на минутку, по делу. У меня и правда какой-то пустяковый разговор. Что-то про "Нонсенс", что-то я намерена уточнить, по поводу очередных внутритеатральных неразрешимых конфликтов космического масштаба и вселенской важности.
На минутку не получается. Потому что внезапно, поддавшись порыву я вдруг затеваю разговор о А.Д. - я всё никак не могу решить - гений он или графоман - сколько ни читаю его стихи, которые нравятся всем поголовно и перманентно вызывают нешуточные бурления эмоций то здесь, то там, так вот, сколько ни читаю - не могу решить что это? Потому что я чувствую себя идиоткой, которая - единственная из всех - не чувствует ничего. Он смотрит на меня с весёлым недоумением. Комично разводит руками и предлагает чаю.
Там и тогда это была важная проблема - почему я не чувствую ничего. Достойная внимания, разговора, рассмотрения - блаженные, мучительные, прозрачные, бурные, горячие воды того времени.
Он разливает чай по разномастным кружкам. Перед ним - большая, толстой керамики, тёмная (синяя? чёрная?) кружка, привезённая им из Праги, из армиии (была ли надпись на боку? картинка?). Как странно, я помню только тонкую волосяную трещину во всю высоту кружки от самого верха до дна, через которую медленно просачивалась влага. Он расстраивался, что она треснула - может, никакой Праги больше не будет в его жизни. Даже почти наверняка. А я говорила, что нуужно заварить прямо крепкий-крепкий чай, как чифирь, и оставить в кружке на несколько дней и трещина зацементируется, потому что в трещине есть поры - это же керамика, а в чае куча ксяких правильных для этого процесса веществ - поэтому и чашки после крепкого чая не отмоешь.
Почему, зачем именно сегодня выплыл этот ничтожный эпизод? Мучительно пытаюсь вспомнить ту кружку. А мозг жульнически подбрасывает миллион разных кружек - от тёмных с надписью "Я люблю Нью-Йорк", где люблю заменено на идиотское сердечко, до округлых пивных уютных огромных коллекционных кружек с видами Праги и серебряной крышкой на шарнире.
Ничего не удержать навсегда. Воспоминания осыпаются, как гуашевые пересохшие рисунки дества, блёкнут, истлевают. Я помню трещину, его голос, наш разговор, свет из окна, запах сосновой хвои и дождя, вкус чая с сахаром (боже, тогда я пила чай с сахаром). Но так и не получается восстановить по памяти точный образ той самой кружки. И это мучительно, потому что кажется очень важным, как будто если я её вспомню, то пойму что-то важное, или спасусь наконец от безысходного вопроса - почему самые лучшие и светлые уходят первыми? Почему бесконечная и волшебная жизнь вдруг оказывается такой короткой и до обидного обыкновенной? Почему пустота, оставшаяся после его ухода не может заполнится ничем вот уже десять лет.
Завтра - ровная дата. Последний день июля. Ровно десять лет. Не могу осознать этот промежуток.
Кажется, что вчера мы стояли под дождём обнявшись и пытались объяснить друг другу что-то главное про любовь и предопределённость, в полной уверенности, что нам предопределено жить слишком долго и любить безответно до самого предела пределов и мы уговаривали друг друга мужественно нести свой крест. Ведь важно только одно - чтобы тот, кого мы любим, был бы счастлив.
До его предела пределов в тот вечер оставалось чуть больше месяца.
Холодно, зябко, несмотря на духоту летней ночи. Бессонно смотрю в окно и думаю - удалось ли ему унести в пригоршне свою безумную, обречённую и прекрасную в этой обречённости любовь? Мне - уже не удастся. Моя жизнь оказалась длиннее любви.
Толстой керамики кружка, большая, тёмная... Теперь таких полно на любом прилавке всех форм и расцветок.
Мучительно сосредотачиваюсь.
Помню свет из окна, угловая комната, четыреста вторая, кажется. Его сосед, молчаливый и застенчивый отрок собирает книги и направляется к двери. Я торопливо говорю, что зашла на минутку, по делу. У меня и правда какой-то пустяковый разговор. Что-то про "Нонсенс", что-то я намерена уточнить, по поводу очередных внутритеатральных неразрешимых конфликтов космического масштаба и вселенской важности.
На минутку не получается. Потому что внезапно, поддавшись порыву я вдруг затеваю разговор о А.Д. - я всё никак не могу решить - гений он или графоман - сколько ни читаю его стихи, которые нравятся всем поголовно и перманентно вызывают нешуточные бурления эмоций то здесь, то там, так вот, сколько ни читаю - не могу решить что это? Потому что я чувствую себя идиоткой, которая - единственная из всех - не чувствует ничего. Он смотрит на меня с весёлым недоумением. Комично разводит руками и предлагает чаю.
Там и тогда это была важная проблема - почему я не чувствую ничего. Достойная внимания, разговора, рассмотрения - блаженные, мучительные, прозрачные, бурные, горячие воды того времени.
Он разливает чай по разномастным кружкам. Перед ним - большая, толстой керамики, тёмная (синяя? чёрная?) кружка, привезённая им из Праги, из армиии (была ли надпись на боку? картинка?). Как странно, я помню только тонкую волосяную трещину во всю высоту кружки от самого верха до дна, через которую медленно просачивалась влага. Он расстраивался, что она треснула - может, никакой Праги больше не будет в его жизни. Даже почти наверняка. А я говорила, что нуужно заварить прямо крепкий-крепкий чай, как чифирь, и оставить в кружке на несколько дней и трещина зацементируется, потому что в трещине есть поры - это же керамика, а в чае куча ксяких правильных для этого процесса веществ - поэтому и чашки после крепкого чая не отмоешь.
Почему, зачем именно сегодня выплыл этот ничтожный эпизод? Мучительно пытаюсь вспомнить ту кружку. А мозг жульнически подбрасывает миллион разных кружек - от тёмных с надписью "Я люблю Нью-Йорк", где люблю заменено на идиотское сердечко, до округлых пивных уютных огромных коллекционных кружек с видами Праги и серебряной крышкой на шарнире.
Ничего не удержать навсегда. Воспоминания осыпаются, как гуашевые пересохшие рисунки дества, блёкнут, истлевают. Я помню трещину, его голос, наш разговор, свет из окна, запах сосновой хвои и дождя, вкус чая с сахаром (боже, тогда я пила чай с сахаром). Но так и не получается восстановить по памяти точный образ той самой кружки. И это мучительно, потому что кажется очень важным, как будто если я её вспомню, то пойму что-то важное, или спасусь наконец от безысходного вопроса - почему самые лучшие и светлые уходят первыми? Почему бесконечная и волшебная жизнь вдруг оказывается такой короткой и до обидного обыкновенной? Почему пустота, оставшаяся после его ухода не может заполнится ничем вот уже десять лет.
Завтра - ровная дата. Последний день июля. Ровно десять лет. Не могу осознать этот промежуток.
Кажется, что вчера мы стояли под дождём обнявшись и пытались объяснить друг другу что-то главное про любовь и предопределённость, в полной уверенности, что нам предопределено жить слишком долго и любить безответно до самого предела пределов и мы уговаривали друг друга мужественно нести свой крест. Ведь важно только одно - чтобы тот, кого мы любим, был бы счастлив.
До его предела пределов в тот вечер оставалось чуть больше месяца.
Холодно, зябко, несмотря на духоту летней ночи. Бессонно смотрю в окно и думаю - удалось ли ему унести в пригоршне свою безумную, обречённую и прекрасную в этой обречённости любовь? Мне - уже не удастся. Моя жизнь оказалась длиннее любви.