Перезагрузка.
Когда закончился первый сезон Совка, мне было 11 лет.
Помню, как было страшно. Мир рушился, мать потеряла работу, отцу месяцами не платили зарплату.
Женщины сильнее. Это непреложный факт. Ибо женщина создает жизнь, а мужчина отнимает, пусть и не по своему желанию, а токмо волей пославшейся мя Родины. Когда ж они так задолжать ей успели, болезные...
Не суть. Мать скребла подъезды, считала копейки и плакала от того, что не на что кормить своих детей, а ее жизнь, такая еще молодая и многообещающая, летела с головокружительной скоростью поезда, сорвавшегося в пропасть: разверстую, бездонную, безнадежную.
Отец лежал на диване и, смурной, темный, небритый, пялился в телевизор, в котором бесконечно крутился артхаус окружающего бытия, но титры с именами режиссеров, сценаристов и продюсеров сего шедевра, так и не поплыли вверх по экрану.
Я моталась по магазинам, чтобы успеть отоварить талоны, металлические пустые прилавки, толпы человеков без лиц, желтое, тошнотное самоощущение вечного, непроходящего полусна-полуобморока, Господи, помоги, дай мне очнуться, мне же так мало лет, за какие грехи, Боже мой?
Потом, постепенно, медленно, с оттяжкой, с бесконечными откатами, но все как-то стало налаживаться, у людей прорезались глаза, а однажды даже вышло солнце, мы попривыкли, отошли, отъелись и продолжили жить.
Все еще было впереди. Там. За горизонтом. Годы шли и жизнь менялась. Надежда на лучшее. Танцующий Ельцин. "Плывите, ихтиандры хуевы". Данила Багров. Отсутствие цензуры. Курящие в кадре. Свобода.
И это были хорошие тридцать лет. Разные, конечно, со своими взлетами и падениями, радостями и горестями, зимами и веснами.
Нельзя винить обывателя за то, что он хочет жить. Уютно и достойно. Не считая копейки. Не задумываясь о грядущем. Вне политики. Вне моды. Вне социума. В своем мирке.
Нас таких большинство.
У всех одна жизнь.
Своя.
Единственная.
Такая, какая есть.
Без головокружительных взлетов и ошеломительных падений.
Но изо дня в день.
До самого конца.
Который един для всех.
И неизбежен.
Никто не хочет жить плохо.
Каждый стремился быть собой.
Без лжи.
И жить своей жизнью.
Своими радостями.
В собственном маленьком пузыре.
Но существовать вне окружающего мира, политики, общества, заведенного бытия невозможно.
Для этого нужно быть совершенно сумасшедшим или же просто мертвым.
То есть, не быть вообще.
Твоей жизни все равно коснется. Подомнет ее под себя. Изуродует. Сломает. Развернет. И ткнет носом в землю, а то и в дерьмо, но тут уж как сложится.
И ты будешь плакать, содрогаться, сопротивляться, извиваться.
Но выхода нет.
Бесполезно.
Некуда бежать.
От себя не убежишь.
Войны не начинаются сами по себе. Всегда это кому-то выгодно. Обыватель со своего муравьиного роста никогда не узнает зачем и кому, да это и не облегчит его бытия.
Ничего не изменит.
Войны заканчивают лишь те, кто их начал.
Наши жизни - колода карт в чьих-то руках. Их разменяют, откинут в сторону. Бито. Зевнув, похрустят пальцами. Скучно.
Второй сезон. Занавес поднят и увертюра уже отыграла.
Кордебалет, на выход!
Помню, как было страшно. Мир рушился, мать потеряла работу, отцу месяцами не платили зарплату.
Женщины сильнее. Это непреложный факт. Ибо женщина создает жизнь, а мужчина отнимает, пусть и не по своему желанию, а токмо волей пославшейся мя Родины. Когда ж они так задолжать ей успели, болезные...
Не суть. Мать скребла подъезды, считала копейки и плакала от того, что не на что кормить своих детей, а ее жизнь, такая еще молодая и многообещающая, летела с головокружительной скоростью поезда, сорвавшегося в пропасть: разверстую, бездонную, безнадежную.
Отец лежал на диване и, смурной, темный, небритый, пялился в телевизор, в котором бесконечно крутился артхаус окружающего бытия, но титры с именами режиссеров, сценаристов и продюсеров сего шедевра, так и не поплыли вверх по экрану.
Я моталась по магазинам, чтобы успеть отоварить талоны, металлические пустые прилавки, толпы человеков без лиц, желтое, тошнотное самоощущение вечного, непроходящего полусна-полуобморока, Господи, помоги, дай мне очнуться, мне же так мало лет, за какие грехи, Боже мой?
Потом, постепенно, медленно, с оттяжкой, с бесконечными откатами, но все как-то стало налаживаться, у людей прорезались глаза, а однажды даже вышло солнце, мы попривыкли, отошли, отъелись и продолжили жить.
Все еще было впереди. Там. За горизонтом. Годы шли и жизнь менялась. Надежда на лучшее. Танцующий Ельцин. "Плывите, ихтиандры хуевы". Данила Багров. Отсутствие цензуры. Курящие в кадре. Свобода.
И это были хорошие тридцать лет. Разные, конечно, со своими взлетами и падениями, радостями и горестями, зимами и веснами.
Нельзя винить обывателя за то, что он хочет жить. Уютно и достойно. Не считая копейки. Не задумываясь о грядущем. Вне политики. Вне моды. Вне социума. В своем мирке.
Нас таких большинство.
У всех одна жизнь.
Своя.
Единственная.
Такая, какая есть.
Без головокружительных взлетов и ошеломительных падений.
Но изо дня в день.
До самого конца.
Который един для всех.
И неизбежен.
Никто не хочет жить плохо.
Каждый стремился быть собой.
Без лжи.
И жить своей жизнью.
Своими радостями.
В собственном маленьком пузыре.
Но существовать вне окружающего мира, политики, общества, заведенного бытия невозможно.
Для этого нужно быть совершенно сумасшедшим или же просто мертвым.
То есть, не быть вообще.
Твоей жизни все равно коснется. Подомнет ее под себя. Изуродует. Сломает. Развернет. И ткнет носом в землю, а то и в дерьмо, но тут уж как сложится.
И ты будешь плакать, содрогаться, сопротивляться, извиваться.
Но выхода нет.
Бесполезно.
Некуда бежать.
От себя не убежишь.
Войны не начинаются сами по себе. Всегда это кому-то выгодно. Обыватель со своего муравьиного роста никогда не узнает зачем и кому, да это и не облегчит его бытия.
Ничего не изменит.
Войны заканчивают лишь те, кто их начал.
Наши жизни - колода карт в чьих-то руках. Их разменяют, откинут в сторону. Бито. Зевнув, похрустят пальцами. Скучно.
Второй сезон. Занавес поднят и увертюра уже отыграла.
Кордебалет, на выход!