Александр Салтыков о демократии
<...> Всякая соціальная доктрина, всякое политическое ученіе, - всегда бываютъ тѣсно связаны съ общими данностями своей эпохи, съ общимъ ея идейнымъ движеніемъ, въ частности, и съ общими историческими взглядами данной эпохи. Такъ въ свое время и принципъ народнаго суверенитета явился, въ сущности, лишь преломленіемъ и отраженіемъ въ области политическихъ теорій - общаго взгляда уходящей нынѣ эпохи, по которому за каждымъ историческимъ дѣйствіемъ, за каждою "историческою судьбою" (и, въ частности, за жизнью каждой націи, за каждою національною культурою) предполагалась творческая дѣятельность особаго массоваго дѣятеля, эту національную судьбу создающаго: народа. "Народный суверенитетъ" явился такимъ образомъ лишь функціей и логическимъ послѣдствіемъ (вполнѣ логическимъ!) творческихъ способностей, признанныхъ за "народомъ": разъ народъ былъ признанъ субъектомъ творчества жизни, субъектомъ самой исторіи, то онъ долженъ былъ явиться и субъектомъ всяческихъ правъ.
Но данный историческій взглядъ на "народъ", какъ источникъ національнаго творчества, нынѣ все болѣе утрачиваетъ права гражданства. Да и самъ этотъ терминъ все болѣе исчезаетъ изъ обиходнаго языка историческаго изслѣдованія. И поскольку этимъ терминомъ обозначаются "народныя массы", увѣренно можно сказать, что не въ нихъ источникъ того, что называется "національнымъ творчествомъ", что онѣ не субъектъ, но объектъ исторіи. И столь же увѣренно можно сказать, что по мѣрѣ укрѣпленія этого взгляда, - а онъ, несомнѣнно, укрѣпится въ мысли и чувствѣ недалекаго будущаго - окажется совершенно непоколебленной и исчезнетъ изъ жизни и теорія народнаго суверенитета.
Но параллельно съ этимъ неизбывнымъ штурмомъ основныхъ идеологическихъ позицій демократіи, - и въ ней самой происходить чреватое еще болѣе грозными для нея послѣдствіями перерожденіе. Это то перерожденіе и ведетъ къ тому, что она, въ конечномъ итогѣ, сама себя уничтожаетъ, сама себя ликвидируетъ.
Хотя демократія уже по самому своему существу и съ самаго начала основывается, какъ только что было показано, на иллюзіи, эта иллюзія, т. е. питаемый ею идеалъ, можетъ создавать, на первыхъ порахъ, крупныя творческія цѣнности. Въ эту пору демократія, въ извѣстномъ смыслѣ, является торжествомъ духа, т. е. новаго духа. Пусть она и знаменуетъ, вмѣстѣ съ наполняющей ея живое содержаніе идеей личной свободы, нѣкую оторванность, нѣкое прекращеніе почвенной связанности города (въ которомъ она и возникаетъ). Пусть она возникаетъ на смѣну и въ борьбѣ съ тѣмъ, что можетъ быть названо въ соціально-политической сферѣ - силами расы, т. е. съ традиціей, со старыми авторитетами и цѣнностями, съ прежнимъ аристократическимъ идеаломъ. Но и ея новый идеалъ есть все же идеалъ. И ея сила, есть все же сила духовнаго порыва.
Однако творцы демократическихъ конституцiй, - такъ было уже въ древности - никогда себѣ не представляли (и отчасти именно въ силу своего "идеализма"), къ чему можетъ привести дѣйствіе этихъ конституцій на практикѣ. Въ древности онѣ привели къ открытому подкупу народныхъ массъ демагогами и денежными магнатами. Но и въ новѣйшей Европѣ создалось положеніе, при которомъ дѣйствительная власть избирателей становится тѣмъ меньше, чѣмъ болѣе "всеобщимъ" является избирательное право. Принципы демократіи являются дѣйственными, въ сущности, лишь до того момента, пока не создается организованнаго водительства массами. Но какъ только таковое создается, выборы получаютъ, въ лучшемъ случаѣ, лишь чисто отрицательное значеніе своего рода "цензуры". И то не на долго. Современный избиратель не имѣетъ даже, въ сущности, права выбора между партіями. Ибо его воля направляется чрезвычайно могущественнымъ аппаратомъ "организованнаго" общественнаго мнѣнія, диктующаго свою волю и самимъ партіямъ. Такимъ образомъ, и выборы и сами партіи утрачивають въ концѣ демократическаго "Эона", свой первоначальный смыслъ. Выборы становятся малодоказательной формальною манипуляціей, а партіи, давно уже сами себя укомплектовывающія, - карьернымъ учрежденіемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ бы лишь свитою нѣсколькихъ выдѣлившихся изъ массы вождей.
Это то и является наиболѣе существеннымъ признакомъ: въ демократіи пробуждается раса. Но это пробужденіе и означаетъ конецъ демократіи. Особенно типичнымъ для нашего времени является въ этомъ отношеніи дѣйствіе нынѣшней "веймарской" конституціи Германіи. Она привела къ цезаризму партійныхъ организацiй, находящему корревтивъ лишь въ президентской диктатурѣ. Но при всемъ отличіи парламентского управленія Германіи отъ такового же Франціи, - и въ послѣдней обнаруживается аналогичная линія. Въ извѣстномъ смыслѣ, эта линія во Франціи еще рельефнѣе, ибо она и традиціонно есть страна скорѣе личностей, чѣмъ партій, что весьма ярко обнаружилъ лишній разъ недавній "Бріановскій" кризисъ... Но эта же основная линія опредѣляющаго значенія и даже прямого господства личностей вполнѣ ясна и въ древнемъ Римѣ, а именно - въ эпоху заката его демократіи.
Эта линія и означаетъ пробужденіе въ демократіи "расы", т. е. ея конецъ. Ибо какъ не называть столь ярко нынѣ обнаруживаемое въ политической жизни всѣхъ странъ господство сильныхъ личностей - диктатурой, цезаризмомъ или еще какъ нибудь иначе - трудно не видѣть, что новѣйшая Европа идетъ къ чему то, весьма напоминающему цезаризмъ древняго міра. И идетъ именно по тому самому пути, по какому шелъ къ нему этотъ міръ, т. е. по пути демократіи.
Но цезаризмъ былъ и въ древнемъ мірѣ явленіемъ преходящимъ. И инымъ онъ не можетъ быть, ибо онъ есть нѣчто безформенное. А безформенности не выносить жизнь. Въ дѣйствительности, цезаризмъ не начало, а конецъ. Въ немъ - лишь возвѣщеніе объ иныхь силахъ. О какихъ именно, - объ этомъ когда нибудь въ другой разъ...
("О монархiи, республикѣ и демократiи" - «Возрожденіе» Томъ 7 № 2223, 4 іюля 1931)