Александр Салтыков о великой войне
Въ самомъ началѣ войны (сентябрь 1914 года) въ миланскомъ Corriere della Sera появилась поистинѣ вѣщая статья на тему: это не война, а революція. Но до сихъ поръ никѣмъ не была затронута еще болѣе глубокая, еще болѣе вѣщая тема; ничей взоръ не разгляделъ еще за призраками «имперіализма» и экономическаго соревнованія державъ, за призраками «противорѣчій» капитализма, будто бы приведшихъ къ войнѣ, - а вмѣстѣ съ тѣмъ, и за дѣйствительной неспособностью государственныхъ людей большинства европейскихъ государствъ не предотвратившихъ конфликта 1914 года, - никто не разглядѣлъ того, что обусловило эту неспособность, а вмѣстѣ съ нею и самый «имперіализмъ» европейскихъ правительствъ: глубокого революціоннаго кризиса, въ который Европа вступила уже задолго до 1914 года.
Была ли революція послѣдствіемъ войны, или, наоборогь, была ли сама война лишь послѣдствіемъ давней уже европейской революціи (олицетворяемой, главнымъ образомъ, соціалистическими партіями всѣхъ странъ, но далеко не ими одними)? Въ этомъ вопросѣ и заключена та глубокая тема, на которую мы только что намекнули. Мы не предполагаемъ раскрыть ее въ этомъ очеркѣ, а лишь попутно ее намѣчаемъ. Но даже и не опредѣляя ближайшимъ образомъ характера взаимоотношеній между войною и революціей въ порядкѣ ихъ психологической связности, даже разсматривая ихъ въ упрощенномъ планѣ послѣдовательности хронологической, всетаки нельзя отрицать тѣснѣйшей связи между обѣими этими силами новой Европы, т. е. войною и революціей, настолько эта связь бросается въ глаза.
Болѣе того: въ самой войнѣ, въ самомъ способѣ ея веденія, въ гекатомбахъ ея жертвъ, въ изувѣрскомъ отказѣ отъ традиціонно-выработаннаго, какъ ни какъ, ея права, въ обращеніи къ способамъ первобытно - варварскимъ ея веденія, а вмѣстѣ съ тѣмъ въ разрушеніи войной традиціонныхъ основъ самихъ производства и обращенія, - сказались уже съ самаго начала заложенные въ войнѣ пути и цѣли революціи, и даже самый подлинный большевизмъ! Вмѣстѣ съ тѣмъ, война даже не скрывала - въ обоихъ лагеряхъ - что цѣли ея революціонныя. Война утверждала, что она ведется ad majorem gloriam принциповъ демократіи и самоопредѣленія народовъ. И то, что въ этомъ ея самоутвержденіи заключалось недоразумѣніе (ибо, какъ извѣстно, подъ понятіе «демократіи» можно подвести все, что угодно, а съ другой стороны совершенно неизвѣстно, что такое есть «свободное самоопредѣленіе»), - нисколько не мѣняетъ революціонной сущности войны. Какъ извѣстно, она и закончилась крушеніемъ трехъ монархій, т. е. крушеніемъ многовѣковыхъ устоевъ не только традиціонной европейской политики, но и самой европейской жизни, даже въ весьма значительной степени самой европейской цивилизаціи...
Далеко не случайнымъ является, т. е. далеко не является только послѣдствіемъ особой психики или психоза войны, то обстоятельство, что по ея окончаніи оказалась подъ угрозой болѣе иди менѣе во всѣхъ странахъ, сама традиціонная европейская цивилизація. Мы этимъ хотимъ сказать, что въ войнѣ - не только въ способахъ ея веденія, но и во вдохновлявшихъ ее идеяхъ и страстяхъ - заключены были революціонпыя силы, направленныя, въ конечномъ счетѣ, противъ европейской цивилизаціи.
Есть указаніе на то, что именно военно-хозяйственный этатизмъ, проведенный Германіей несомнѣнно успѣшно въ первый періодъ войны, окончательно убѣдилъ Ленина въ жизненной правдивости и практической осуществимости его теоретическихъ взглядовъ. Причины, почему большевизмъ могъ овладѣть властью именно въ Россіи, достаточно ясны. Но Лениныхъ «im werden», людей убежденныхъ, что дѣйствительно наступила какая то новая эра, что кончился «органическій» періодъ исторіи и что міръ шагнулъ изъ «царства необходимости» въ то, что Ленины называютъ «царствомъ свободы», такихъ людей было, по окончаніи войны, сколько угодно во всѣхъ странахъ Европы.
Да и въ самомъ дѣле: развѣ не рушился тогда ея старый міръ? Развѣ не были уничтожены войною традиціонныя основы ея производства и вообще національнаго труда, - его психологія, - а вмѣстѣ съ нею въ весьма значительной степени - и всѣ основы прежней жизни? Развѣ не переродилось тогда европейское человѣчество? Развѣ уже не зарождалось изъ его развалинъ, или по крайней мѣрѣ не казалось, что зарождается, новое человѣчество? И развѣ не обнаружило уже себя это человѣчество въ цѣломъ рядѣ идеологичекихъ изувѣрствъ, въ пробужденіи всѣхъ низменныхъ инстинктовъ, въ общемъ одичаніи?
Принципы имеютъ внутреннюю логику, вполнѣ независимую отъ воли своихъ провозвѣстниковъ. Варварскіе пріемы войны, варварское отношеніе къ народамъ вражескаго стана довольно естественно перелились послѣ ея окончанія во вражду между различными классами одной и той же страны (а крушеніе міровыхъ монархій привело къ крушенію государственнаго авторитета во всѣхъ вообще странахъ). «Смерть старому государсгву» и «война дворцамь» не были объявлены повсюду офиціальными лозунгами, какь въ Россіи, но аналогичный сдвигь произошелъ несомнѣнно и внѣ ея. Рабочіе классы, народные низы, чуждые традиціямъ прошлого и не имѣющіе уваженія къ старымъ авторитетамъ, стали почти повсемѣстно притязать, если и не прямо на господствующее положеніе, то во всякомъ случаѣ на полное и безудержное удовлетвореніе своихъ матеріальныхъ потребностей и вдругъ пробудившихся разнообразныхъ аппетитовъ. Война выдвинула множество людей, не захотѣвшихъ вернуться въ прежнее свое состояніе и властно требовавшихъ повышенія прежняго уровня жизни. Вмѣстѣ съ тѣмъ звачительно ослабѣло столь характерное, особенно для занадныхъ странъ, чувство соціальной іерархіи и классовыхъ оттѣнковъ. Казалось, произошло крушеніе всего прежняго міросозерцанія простолюдина Европы, вмѣстѣ съ ослабленіемъ ея матеріальнаго могущества падалъ и моральный авторитетъ всѣхъ традицій прошлаго. «Старый міръ» дѣйствительно казался обреченнымъ. Слагалось представленіе о закатѣ Европы. Удивительно ли, что многимъ наймирнѣйшимъ гражданамъ разныхъ странъ - особенно Германіи - большевизмъ рисовался тогда пріемлемымъ, даже неизбѣжнымъ, исходомъ.
(Изъ статьи "Крушенiе и возстановленiе Европы" - «Возрожденіе» № 1184, 29 августа 1928)