"Дом особого назначения" Валентина Сперанского (Париж, 1929)
Продолжение. ( Предыдущая часть)
В предисловии книги «Дом особого назначения» Сперанский пишет, что весной 1924 года он провел свое собственное секретное расследование в Екатеринбурге и его окрестностях. «В отличие от гг. Дидерихса (так!), Жильяра, Вильтона и Соколова я был вынужден действовать, соблюдая строгую секретность». Обращает на себя внимание ошибка в фамилии Дитерихса. Она повторяет ошибку в статье 1921 года большевика Петра Быкова. Ср.:
«Генерал Дидерихс, которому Колчак поручил общее руководство следствием по делу расстрела Романовых оффициально заявил, что вся семья Романовых расстреляна и трупы уничтожены без остатка.
Вот выдержка из оффициальной беседы генерала Дидерихса, помещенной во всех белогвардейских газетах колчаковского времени:
Владивосток 27 II (Р. Т. А).
В беседе с сотрудниками местных газет находящийся во Владивостоке генерал Дидерихс на вопрос о целях приезда во Владивосток сообщил следующее:
«Находясь на фронте, руководя фронтовыми действиями, я параллельно изучал причины убийства царской семьи.
На меня Верховным Правителем была возложена задача обследования убийства царской семьи, а также собирание материалов фактического подтверждения этого убийства. Вся царская семья и великие князья убиты. Первые в Екатеринбурге, вторые в Алапаевске в 60 верстах от Екатеринбурга. Царская семья убита по постановлению Уральского Областного Совета в ночь с 16-го на 17-ое апреля». (Рабочая революция на Урале, с.24).
Как видим, Быков делает регулярную ошибку в написании фамилии Дитерихса. Кстати, сам генерал Дитерихс был очень чувствителен к ошибкам в написании своей фамилии, и Павел Булыгин даже должен был извиняться на страницах газеты «Сегодня» перед Дитерихсом за закравшуюся по вине редакции ошибку («Дитрихс»).
Если Сперанский ошибся в написании фамилии генерала, пользуясь «Рабочей революцией», значит на момент написания своей книги (в конце текста дата 28 февраля 1928), он книгу Дитерихса в руках не держал.
Сперанский пишет, что власти Екатеринбурга не выпускали его из виду, и после 5 публичной лекции дальнейшие выступления его в городе были запрещены.
Он шутит, что как циклоп пообещал Одиссею в подарок съесть его последним, так и большевики могли готовить такой подарок ему, не трогая до поры.
В предисловии он пишет, что постарался донести до читателя прямую неприкрашенную речь его собеседников и что целью его работы является воссоздание психологической стороны злодеяния. «Больше всего меня интересует психологическая и моральная сторона екатеринбургской трагедии.» Это совпадает с моим впечатлением от чтения книги. Любитель литературного анекдота и красного словца ради красоты слога готов вживаться в образы участников этой драмы, психологически воссоздавать не только сами события, но и прямую речь - от простонародной до рафинированной - , а оправданием такого полета фантазии является то, что автор нигде не отходит от фактов следствия. Поклонник и великолепный знаток Достоевского, бывший декан Психо-неврологического института очень увлекался психологией, считал ее своим коньком.
В предисловии автор обещает нам показать целую вереницу собеседников. Но количество их в самой книге невелико - всего несколько человек. Скорее всего предисловие писалось первым и первоначальный объем книги предполагался быть большим.
Кроме того, в предисловии есть очень странный пассаж. Автор благодарит некоего «инженера-технолога Евгения Платоновича N...», «который любезно предоставил ему часть своего секретного расследования, проводившегося в течение 6 лет (1918 - 1924); я получил в Ревеле 2 февраля 1925 года первую часть его рукописи из Харбина, а 6 мая 1926 года в Париже - вторую половину из Нью-Йорка. Я воспользовался его воспоминаниями, особенно в главе о самом преступлении. Только этот исследователь, благодаря своей бесконечной настойчивости, сумел в течение 6 лет тщательно допросить Петра Войкова (комиссара снабжения области, позднее посла в Варшаве), начальника охраны «дома особого назначения» Павла Медведева, шофера Сергея Люханова и других, которые принимали прямое участие в Екатеринбургской трагедии».
Это очень странное заявление. Шофер Сергей Люханов (рабочий злоказовского завода, родственник Авдеева, вначале был включен в охрану дома Ипатьева вместе со своим сыном Валентином, затем стал водителем при доме Ипатьева, ездил на желтой легковой машине, а после убийства был за рулем грузового «Фиата», который отвез трупы к «Четырем Братьям») ушел с красными и тем самым не попал в руки следствия.
Сведения о нем Сперанский мог найти в книге Соколова:
«Le chauffeur de l'auto était Serge Lioukhanof. L'auto sortit sur la perspective, puis suivit la ruelle Voznessensky, le long de la maison Popof.» (с. 262). «Firent partie de la garde intérieure : <...> 8° Serge Ivanovitch Lioukhanof, chauffeur de profession, district d'Ekatérinenbourg ; 9° son fils Valentine» (с. 160) - и еще в нескольких местах, просто по фамилии, без упоминания имени. Вряд ли этот тип согласился бы давать какие-либо показания кому-либо кроме партийцев и чекистов. Но кто знает? Теоретически не исключено, что вернувшись в город с красными, какие-то угрызения могли мучить этого человека. Но тогда он бы мог рассказать много интересного о поездках и встречах Юровского, личным водителем которого он был в самые трагические дни. Ничего этого нет в книге.
Упоминание Павла Медведева среди людей, лично опрошенных «инженером-технологом» совсем странно, поскольку Медведев «умер от тифа» в тюрьме.
А уж «допрос Войкова» «секретным частным следователем Евгением Платоновичем N.» представляется вообще странным.
Таким образом, концы с концами не сходятся. Если некое любительское расследование в Екатеринбурге после прихода красных было, в нем никак не мог принимать участие Павел Медведев (но зато мог его «однофамилец» - участник расстрела чекист Михаил Кудрин (псевдоним «Медведев»). Этот много чего мог рассказать - и рассказывал на хрущевском «следствии» 60-х годов. Если это так, то сцена расстрела, описанная Сперанским, может быть близка к истине.
Вряд ли Сперанский выдумал сам факт наличия документов от «Евгения Платоновича». Это как-то не вписывается в его облик. Приврать мог, но солгать - вряд ли. Это не Беседовский.
Здесь возможны несколько версий.
1). Действительно, в городе нашелся человек, работавший в советских организациях, тайно собиравший и записывавший слухи и разговоры, касающиеся содержания Августейшей Семьи в доме Ипатьева и ее казни. Это мне представляется наиболее вероятным.
2). Сперанскому подсунули очередную большевицкую фальшивку. О, на это они были большие умельцы. Осенью 1918 года, в разгар гражданской войны они подсунули в Екатеринбурге ловко сработанные воспоминания «царского камердинера Домнина» американскому журналисту Карлу Аккерману, ставшему впоследствии гуру американской журналистики. Аккерман, оставивший интереснейшие воспоминания о своем пребывании в Екатеринбурге, наживку проглотил, поверив версии о чудесном спасении Семьи. Я читал этот опус. Интересно, что к нему прилагается «неподписанная конституция» 1906 года. Очень лихо. Похоже, сам товаришч Покровский резвился. Эта версия мне представляется мало вероятной, поскольку тогда в книге Сперанского были бы фальшивые факты и версии - а их нет.
3). Он действительно получил документы следствия из Харбина и Нью-Йорка, но они не касались секретного расследования в красном Екатеринбурге, а были просто документами следствия Соколова. Это возможно. И тогда «Евгением Платоновичем» был никто иной, как бывший министр внутренних дел Тельберг.
Сперанский считает, что все инициативы по переводу Царской Семьи в Екатеринбург и расправы над всей семьей могли исходить только из Москвы, лично от Ленина и Дзержинского, а уральцы могли только покорно выполнять волю центра.
В одном из примечаний к предисловию Сперанский рассказывает об одном интересном факте. Белобородов, один из цареубийц, потом ушел на повышение и занял пост наркома внутренних дел. В ознаменование его заслуг Дворцовая улица Царского Села была названа улицей Белобородова. Но уже к моменту издания книги эта тварь за связи с «оппозицией» была снята со всех постов и отправлена в ссылку.
Книгу Сперанский посвящает памяти своего отца Николая Васильевича. «Я хотел на всех страницах этой книги остаться верным моральным заветам своего отца».
(Продолжение следует)