На этотъ разъ прогулка моя была грустнѣе обыкновеннаго; я пришелъ проститься съ этой рощею. «Быть можетъ», думалъ я, садясь на скамью подлѣ бесѣдки, «быть можетъ, завтра взойду я на корабль, который умчитъ меня за тридевять земель, въ другую часть свѣта; быть можетъ, я навсегда разстанусь съ Европою и забуду даже, что на ея сѣверѣ есть могучее царство, которое я называлъ нѣкогда моимъ отечествомъ... Забуду!... Да развѣ это возможно? Да развѣ кровь, которая течетъ въ моихъ жилахъ - не русская кровь?.. О, нѣтъ, нѣтъ! Никогда не перестану я любить тебя, мое отечество! Мысль о твоемъ могуществѣ и величіи будетъ всегда наполнять радостію мою душу. Гдѣ-бы я ни былъ, хотя на краю свѣта, но пока живъ, я стану за одно, и горевать, и радоваться вмѣстѣ съ тобою; твоя честь-моя честь, твоя слава-моя слава. Гдѣ-бъ я ни былъ, вездѣ злодѣй и хулитель моей родины найдетъ во мнѣ врага, вездѣ протяну я братскую руку тому, кто скажетъ доброе слово о святой Руси.
Да, да! при ея священномъ имени, въ минуту смерти воспрянетъ и взыграетъ новой жизнію душа моя! О, милая моя родина! На поляхъ твоихъ, обширныхъ какъ цѣлые царства, не растутъ померанцевыя деревья, небеса твои часто покрываются тучами; но ты гостепріимна, спокойна и счастлива; ты не гордишься своимъ земнымъ просвѣщеніемъ, но ты любишь Бога и Помазанниковъ Его, Православныхъ Царей Русскихъ. Тебя упрекаютъ, что ты отстала отъ дряхлѣющаго запада - тѣмъ лучше: онъ отживаетъ свой вѣкъ, а ты начинаешь только чувствовать всю твою силу, юная царица сѣвера, благочестивая, самобытная Русь!... И я одинъ изъ сыновъ твоихъ, добровольный изгнанникъ, живу на чужбинѣ и могу только издалека смотрѣть на тебя, родимая, любоваться, какъ ты растешь не по днямъ, а по часамъ; какъ двуглавый орелъ твой собираетъ подъ свои мощныя крылья единокровныя племена и народы, отторгнутые отъ тебя въ годину бѣдствій... Нѣтъ! я не разстанусь навсегда съ тобою, моя родина! Когда время и отсутствіе излѣчутъ меня отъ этой постыдной страсти, когда мнѣ можно будетъ встрѣтиться съ Софьей Николаевной и равнодушно спросить ее о здоровьѣ мужа, тогда я возвращусь опять въ мое отечество... Но когда это будетъ?... Развѣ тогда, когда сердце мое перестанетъ биться!... Зачѣмъ себя обманывать. Я не хочу забыть ее- не хочу!... И если жизнь не совсѣмъ еще мнѣ опротивѣла, если я не молю Бога о смерти, такъ это потому только, что могу думать объ этой измѣнницѣ, могу представлять себѣ ея плѣнительную улыбку, въ которой я видѣлъ мой рай земной, вспоминать ея очаровательный голосъ, который и теперь еще раздается въ ушахъ моихъ! Да! и теперь еще я слышу этотъ голосъ... я вижу передъ собою эту Клязьму, этотъ зеленый лугъ, эту березовую рощу... Нѣтъ!.. видно мнѣ суждено умереть на чужой сторонѣ!.. Никогда еще душа моя не была преисполнена такою скорбію; все прошедшее оживилось въ моей памяти; въ ней воскресли даже первые года моей жизни. Вотъ тихій пріютъ моего дѣтства - это село на высокомъ берегу Оки; вотъ луговая сторона, на которую я бывало гляжу и не нагляжусь весною, когда полноводная рѣка заливаетъ своими волнами поемные луга, лѣса и степи; вотъ эта смиренная сельская церковь, въ которой добрая мать моя учила меня молиться Господу; вотъ ея древній иконостасъ съ чудотворнымъ образомъ Божіей Матери; вотъ домъ нашъ и обширный дворъ, на которомъ я такъ часто игралъ въ горѣлки; а вотъ крутая тропинка, по которой мы сходили на берегъ Оки, гдѣ ожидала насъ большая лодка съ зеленымъ наметомъ. Какъ теперь гляжу, бывало, покойный мой батюшка сядетъ самъ править рулемъ; мы выѣдемъ на середину рѣки и хоръ лихихъ пѣсельниковъ грянетъ любимую его пѣсню: «Какъ по матушкѣ по Волгѣ»... Все это прошло и никогда не воротится!... Неужели я не услышу болѣе этотъ милый родной языкъ, эти родные напѣвы, то грустные, то удалые; не увижу этотъ умный, добрый и веселый русскій народъ?.. Ахъ Софья, Софья! для чего ты меня обманула?.. Я и такъ былъ сиротою, такъ зачѣмъ же ты отняла у меня послѣднюю отраду сироты - надежду умереть на своей родимой сторонѣ и лечь костьми подлѣ отца своего и матери!
Мнѣ часъ-отъ-часу становилось грустнѣе и эта грусть готова была превратиться въ отчаяніе; душа моя разрывалась, но я не могъ плакать. Вдругъ отдаленные звуки пролетѣли мимо ушей моихъ, я вздрогнулъ; въ этихъ звукахъ было что-то знакомое; отъ нихъ какъ будто бы повѣяло на меня какой-то родной прохладою. Я сталъ прислушиваться. Такъ точно! Вдали поютъ цѣлымъ хоромъ... Но въ этомъ напѣвѣ нѣтъ ничего испанскаго; это не андалузская пѣсня... Нѣтъ! - Я вскочилъ и пошелъ въ ту сторону, гдѣ раздавались голоса... Они начинаютъ приближаться... Боже мой!.. Нѣтъ, я ошибаюсь - это невозможно!... Но отчего же сердце мое такъ сильно бьется? Отчего оно рвется изъ груди?.. Вотъ пахнулъ вѣтерокъ съ моря... Пѣнье становится слышнѣе... Это не сонъ, не мечта!.. Вотъ тотъ знакомый напѣвъ, съ которымъ я свыкся еще въ ребячествѣ... Это цѣлый хоръ пѣсельниковъ... И они... Боже мой, Боже мой!.. они поютъ: «Внизъ по матушкѣ по Волгѣ»!.. Русскіе, русскіе!.. Здѣсь, подлѣ меня!
(Загоскин. "Тоска по родине")