Зорю бьют… из рук моих Ветхий Данте выпадает...
Все романы Петра Николаевича Краснова музыкальны. Значимо музыкальны. Музыкальные цитаты дают объемность, кинематографичность повествованию. Но для неискушенного читателя звучащий эпизод становится темным местом, неясным, своей неясностью раздражающим. Пару лет назад я не поленился и «озвучил» музыкальные фразы в романе «Ложь». Герои сразу стали живыми. Довоенные Берлин и Париж одушевились в сознании.
Прекрасным «музыкальным» местом в романе «Белая Свитка» является мелодия в парке, которую слышит умирающий в немецком санатории персонаж, бывший офицер генерального штаба, запятнавший свой серебряный аксельбант добровольной службой большевикам.
«За окном, в курзале парка, заиграла музыка. Шарканье ног по панели усилилось. С улицы доходили голоса. Этот уличный шум и музыка подчеркивали ощущение тишины и покоя в комнате, и Бахолдин стал чувствовать облегчение. Он потянулся, стараясь задремать.
Вдруг странные, стрекочущие, экзотические, азиатские звуки беспокойно понеслись от оркестра. Они точно разбудили Бахолдина, заставив его прислушаться. Потом...
Было то сном или явью?
Плавный, торжественный, красивый, слишком знакомый напев внезапно вырвался из оркестра и с грозною силою наполнил комнату. Бахолдин невольно спустил ноги и сел на постели.
«Боже, Царя храни,- неслось из оркестра.- Сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам...»
Где, когда в первый раз услышал эти волнующие, поднимающие душу ноты Бахолдин? Ему было лет восемь. Он с отцом и матерью, со старою тетею и гувернанткой сидел в ложе Большого театра. Вдруг все встали. Взвился занавес. Маленький Алеша Бахолдин увидал, что вся громадная сцена была полна людьми. Солистки и солисты, певцы и певицы, женский и мужской хор в блистающих русских костюмах, в цветных сарафанах и кокошниках наполняли сцену. И тогда-то полились эти прекрасные звуки. Был Царский «табельный» день в старой Императорской России. Было празднично, тепло и уютно, и властным призывом гремел русский народный гимн.
В окно, сквозь сиреневые кусты, продолжали входить мощные голоса инструментов:
«Царствуй на страх врагам...»
В последний раз Бахолдин слышал гимн лет десять тому назад. Была зима. Замерзшее поле с угловатыми скользкими комьями земли было припорошено снегом. Серые квадраты резервных колонн полков стояли под печальным зимним небом. Тучи нависли низко. Припархивал редкий снежок. В солдатских рядах уже ощущалась небрежность усталости. Неоднообразно были надеты грязные серые папахи. Кое-кто в рядах был укручен башлыком. Не на всех ружьях были погонные ремни, кое-где висели мокрые, прокисшие веревки. На ногах вместо сапог были башмаки с обмотками. Бахолдин был на фланге, на мохнатой лошади, присланной из драгунского полка. Тогда эти мощные звуки сменили печальное завывание труб армейского похода.
Бахолдин ехал сзади Государя. Он видел его спину, и была тогда в этой чуть согнутой спине, под шинелью солдатского сукна без складок, какая-то печаль обреченности. Бахолдин уже знал тогда о заговоре и сам связывал нити между подымавшим мятежную голову Петроградом и еще верной Государю Ставкой.
С тех пор он больше не слыхал русского гимна. России не стало. Гимна нигде не смели играть. Даже, говорят, и у «белых». Никто и нигде не мог возбуждать чувства:
- славы нам,
- страха врагам...
Не стало ни Бога, ни Царя... Пропала тогда и русская слава, сгинул и страх врагов. Сгибла сама Россия.
Кто же теперь посмел из тьмы небытия вырвать эти звуки - звуки мощи и силы былой Императорской России? Или это приснилось? Или это дьявольское наваждение, подобное тому шуму невидимых крыльев в самоедском чуме, когда прилетели туда духи, вызванные шаманом?
Последние торжественные звуки замирали вдали и их снова перебивали стрекочущие звуки экзотической, азиатской музыки.
Бахолдин сильно надавил на кнопку электрического звонка. В дверь сейчас же постучали. Дежурная девушка вошла в комнату и остановилась, вопросительно глядя на гостя.
- Фрейлейн,- сказал Бахолдин, трясущейся рукой доставая серебряные монеты.- Вот вам две... нет, три марки... Бегите скорее, принесите мне программу того, что играет оркестр, и узнайте, какой номер играли сейчас... сию минуту.
Девушка ушла, а Бахолдин стал ходить взад и вперед. Он спотыкался о ковер. У него кружилась голова. Сердце бурно колотилось. Кто смел вызвать эти призраки? Что умерло, то умерло. Императорская Россия не встанет никогда. Вечно, вечно будет союз советских социалистических республик с суками вместо женщин, с алиментами вместо детей, с беспризорными, с комсомольцами, рабфаковцами и шкрабами вместо учеников и учителей и с тревожным Интернационалом вместо плавного русского гимна... Кто смел там играть?.. Чего смотрит Пац?.. О чем думают Руѳ Фишер [= Рут Фишер] и Клара Цеткина?.. Конечно, это приснилось.
Он ждал. Ему казалось, что девушка ушла давно. Между тем не прошло и двух минут, как она постучала вновь.
- Herein.
Горничная подала ему свежий Badeblatt.
- Ну?.. Какой номер?
Она показала пальцем место на программе и сказала: «шестой». Потом протянула ему сдачу.
- Возьмите это себе... Это вам...
- Как, все?... Тут две марки восемьдесят пфеннигов. Программа стоит двадцать пфеннигов.
- Все, все вам... - Бахолдин торопился... - Да, еще. Дайте мне чего-нибудь поесть.
- Прикажете кофе?
- Да, кофе.
- И шлаг-зане [взбитые сливки]?.. Может быть, масла с хлебом?.. Сухарей?
- Да... да... Скорее... Он читал программу.
«Nachmittags 4 Uhr im Kurhaus: Konzert des Kurorchesters. Leitung: Musikdirektor Willy Naue»
Шестой, предпоследний номер:
«C. Machts: Tscherkessischer Zapfenstreich» - черкесская заря. Вечерняя заря русских черкесов... Русских?.. Да, русских... Разве они все эти доблестные Султан-Гиреи, лихие Улагаи, все эти мужественные люди с благородным характером не были русскими, верными слугами своего Государя?
Бахолдин смотрел дальше программу: «P. Tschaikowsky: Andante cantabile a. d. Streichquartett D-dur op. 11».
Чайковский?.. Русское искусство, русский гимн живы? Они, загнанные в подполье, они, забитые <...> и хамами, смененные джаз-бандами негров и пролетарской музыкой, они все еще живут здесь?.. Тоже попали в эмиграцию. Что же выходит? Он, Бахолдин, умрет... И Пац умрет, или, может быть, его придушит где-нибудь Белая Свитка. А они не умрут. Россия не умрет.
Они вечны.
Или правилен тот девиз, что он с негодованием увидел однажды на первой странице подпольного белогвардейского журнала, подброшенного кем-то в его комиссариат: - «Коммунизм умрет - Россия не умрет»?.. Журнал назывался «Русская Правда»... Значит, есть русская правда?.. Не все коммунистическая ложь?
Ему стало холодно. Горячий кофе с пышно взбитыми нежными сливками не мог подкрепить и согреть его. Его трясла лихорадка.»
Что такое Tscherkessischer Zapfenstreich? И почему исполнение этой музыки произвело на героя такое впечатление? Zapfenstreich - это вечерняя заря, сигнал к отбою, существующий во всех регулярных армиях мира. Но в Русской Императорской Армии вечерняя заря была не просто сигналом, а целым военным ритуалом. После сигнала горниста и команды «На молитву шапки долой» исполнялся Государственный Гимн: «Коль славен...», а потом «Боже, Царя храни!».
Эта церемония произвела на прусского короля Фридриха Вильгельма III столь сильное впечатление, что ее аналог был введен в прусской армии, был расширен церемониальным факельным маршем, а немецкие композиторы стали писать музыку для вечерней зари.
Дирижер и композитор Карл Махтс родился 16 июня 1846 года в Веймаре, был дирижером в Билефельде, а затем на протяжении многих лет дирижером и театральным капельмейстером в Риге, после Риги он некоторое время служил дирижером в Йене, а затем в течение 25 лет дирижером курортного оркестра в Бад-Наугейме. Умер в Ганновере в феврале 1903 года. Интересно, что действие романа происходит именно в Бад-Наугейме (точное географическое указание - гора Йоханнисберг, возвышающаяся над курортом). Поэтому скорее всего, эпизод с шокирующим впечатлением от исполнения русского императорского гимна курортным оркестром автобиографичен. Краснов именно там услышал Черкесскую вечернюю зорю. Найти сведения о Карле Махтсе ему было бы нелегко - короткие сообщения в несколько строк были помещены только в 2 малоизвестных ежегодниках за 1904 год, а редчайшие сведения о рижском периоде мне с трудом удалось обнаружить в одном немецком музыкальном журнале второй половины 1880-х годов. Наверное, что-то можно обнаружить в рижских архивах - этим никто не занимался. Портрета его я тоже не нашел.
В 1910 году грампластинка с записью «Черкесской вечерней зори» (а на обратной стороне «Боже, Царя храни») была выпущена фирмой «Турмафон», скорее всего в период потепления отношений между континентальными державами. В 1932 году новая запись «Зори» была выпущена фирмой «Телефункен» в исполнении оркестра Карла Войтшаха, музыкального директора фирмы. Мне не удалось найти в интернете эти аудиозаписи, но я заказал в Швейцарии современный диск с немецкими военными маршами, где есть «Черкесская вечерняя зоря», пока не получил ответа о наличии этого диска.
Судя по яркому описанию Краснова, это произведение представляет собой экзотический марш горской конницы, чередующийся и завершающийся плавными величавыми фразами Русского Гимна. Поскольку в период работы Карла Махтса в России единственным в Русской Армии мусульманским кавказским подразделением был Лейб-гвардии Кавказский горский эскадрон Собственного Его Величества Конвоя, можно предположить, что марш является заказным, написанным по какому-то важному поводу, например, к торжествам по случаю победы в войне 1877-78 годов, в которых горский эскадрон принимал участие. Грандиозные парады прошли в Сан-Стефано (нынешний Ешилькёй) и в Петербурге. Александр III не разделял любви своего отца к горскому конвою и в 1881 году было принято решение о расформировании эскадрона, прекратившего свое существование в 1882 году. По данным каталога "Телефункен" "Черкесская вечерняя заря" обозначена как опус 85 Карла Махтса. Архивные разыскания могут пролить свет на историю марша, возможное его исполнение в Русской Армии, работу Карла Махтса в России и популярность марша в Германии.
Встроенность Русского Императорского Гимна в произведение немецкого автора позволила атаману Краснову сделать композицию гимном казачьих соединений во второй мировой войне. На прекрасном немецком сайте, посвященном казачьим формированиям вермахта говорится, что фон Паннвиц, понимая особенности психологии своих подчиненных много заботился об их духовных потребностях. Была создана служба полковых православных священников, регулярно устраивались концерты казачьих хоров. «Боже, Царя храни» был в репертуаре этих выступлений, но «Черкесская вечерняя зоря» стала официальным гимном 15-го казачьего корпуса, образовавшегося от слияния казачьих дивизий и подчиненного КОНР. Это уникальный случай, когда Русский Национальный Гимн, пусть и в такой оригинальной трактовке австрийско-русско-немецкого композитора стал официальным гимном войск вермахта.