(no subject)
про литературу, про то, где прилично, а где неприлично печататься, про рукопожатие/рукопожатность - отсюда
" Журналы либеральные исчезают точно так же, как журналы патриотические. Продать наполненный любовью к власти роман так же сложно, как роман, сочащийся ненавистью к ней. Книготорговцы цинично относятся как к людям верноподданным, так и оппозиционным. Все, сталкивавшиеся на переделкинских дорожках оппоненты, принялись валиться в единую яму забвения. Чем далее, тем более современная жизнь лишает писателя денежного мотива."
"А писатель хочет быть прочитанным, он часто забывает о том, что литература, как смерть, дело одинокое, хочется рукопожатий, застолий и вообще любви. И вот он начинает метаться, пытаясь прибиться к какой-нибудь стае. Даже если он думает, что делает это медленно и аккуратно, то со стороны всё равно это видно. Если на свою стаю начать оглядываться, ждать разрешения, то жди беды. Ведь Мандельштам всё уже сказал: «Все стихи я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые - это мразь, вторые - ворованный воздух»"
" Именно поэтому перед тем, как исчезнешь, нужно писать так, как слышишь, и бросать написанное в бутылках любой формы в море неизвестности. Иначе, уже в горизонтальном положении, вдруг поймёшь, что стакана воды в этой групповой комфортности ты пить уже и не хочешь, а жизнь была ради неё переменена."
" Нет, никто не спасёт, никто не приголубит, пряников не то, что не хватает на всех, - они уже кончились.
Но писателю получить по шее - святая обязанность, так уж лучше получить, набрав ворованного воздуха в лёгкие."
" Журналы либеральные исчезают точно так же, как журналы патриотические. Продать наполненный любовью к власти роман так же сложно, как роман, сочащийся ненавистью к ней. Книготорговцы цинично относятся как к людям верноподданным, так и оппозиционным. Все, сталкивавшиеся на переделкинских дорожках оппоненты, принялись валиться в единую яму забвения. Чем далее, тем более современная жизнь лишает писателя денежного мотива."
"А писатель хочет быть прочитанным, он часто забывает о том, что литература, как смерть, дело одинокое, хочется рукопожатий, застолий и вообще любви. И вот он начинает метаться, пытаясь прибиться к какой-нибудь стае. Даже если он думает, что делает это медленно и аккуратно, то со стороны всё равно это видно. Если на свою стаю начать оглядываться, ждать разрешения, то жди беды. Ведь Мандельштам всё уже сказал: «Все стихи я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые - это мразь, вторые - ворованный воздух»"
" Именно поэтому перед тем, как исчезнешь, нужно писать так, как слышишь, и бросать написанное в бутылках любой формы в море неизвестности. Иначе, уже в горизонтальном положении, вдруг поймёшь, что стакана воды в этой групповой комфортности ты пить уже и не хочешь, а жизнь была ради неё переменена."
" Нет, никто не спасёт, никто не приголубит, пряников не то, что не хватает на всех, - они уже кончились.
Но писателю получить по шее - святая обязанность, так уж лучше получить, набрав ворованного воздуха в лёгкие."