Баллада о читательских претензиях
У белорусского писателя Владимира Короткевича есть роман «Христос приземлися в Гродно».
Короткевичу явно не давали спать лавры де Костера - и он поступил, как поступает всякий порядочный лаврозавистник. Взял и написал не хуже. Белоруссия, 16 век, город Гродно и школяр Юрась Братчык, которого по сложному стечению обстоятельств одни приняли, а другие заставили выдавать себя за сошедшего на землю Христа (особенно приятно, что до конца книги сохраняется вероятность, что добрые горожане не так уж ошиблись. Или не ошиблись вообще.) Приняли со всеми вытекающими - от чудес до разгрома татарской орды и крестьянского восстания.
Книжка, повторяю, прекрасно придумана, прекрасно написана и всячески рекомендуется. Не без, как выражался автор, «паршивого белорусского романтизма» - но тут уж предмет обязывает.
Но у нас на эту книжку вырос зуб. Дело в том, что есть там такой второстепенный персонаж - Кашпар Бекеш. Молодой человек, дворянин, вольнодумец, поклонник Леонардо да Винчи, которого вся эта история превращает из наблюдателя в деятеля. С подобающими драматическими эффектами в духе уже не де Костера, а советской его интерпретации.
Сюжет, конечно, чего-то подобного требовал. Короткевичу нужен был посторонний человек, способный понять, что, собственно, случилось в Гродно и с Гродно - ну он и привлек ближайшее историческое лицо, которое вообще могло сделать нужные автору выводы. Беда только в том, что для этого пришлось сильно покалечить оное лицо - потому как исторический Бекеш наблюдателем не остался бы и минуты.
Потому что дело было так. В начале было никакого белоруса Кашпара Бекеша. Был венгр, Гаспар де Корняти Бекеш. Из магнатского рода, воспитанник Петра Петровича, трансильванского казначея. 1520 года рождения. Времена для Венгрии не просто невеселые, а хуже некуда. В 1526 под Мохачем стотысячная армия Сулеймана разнесла в мелкую щепу много уступавшее численностью венгерское войско. Король Лайош (Людовик) погиб. Королем венгерским назвал себя трансильванский магнат Янош Заполяи (Саполяи, Заполя), к сражению опоздавший. Говорили, что опоздал он не зря. Говорили об измене и договоре с султаном. Сколько тут правды - непонятно, под Мохачем погиб любимый брат Яноша, но за корону отдавали и большее. Одновременно на венгерскую территорию вломились австрийцы. Венгрия была разделена на три части, причем собственно венгерская неуклонно сокращалась. Через несколько лет после смерти Яноша Заполяи турки обманом взяли Буду. Местная знать, хм... маневрировала. Маневры эти были такого свойства, что у дантовского Люцифера возникли сложности с жилплощадью в Коците. Трансильвания и Семиградье какое-то время были независимы, потом их прихватили австрийцы, потом вышел мятеж, потом его подавили...
Наш фигурант в это время учился в Италии, потом воевал - а на карте толком проявился в 1556, когда в Трансильвании опять вышло восстание - и на этот раз успешное. В страну призвали шестнадцатилетнего сына покойного Заполяи, Яноша Жигмонта - и вот для него и взял 36-летний Гаспар Бекеш крепость Хуст. И вот тут началось самое интересное. Поскольку примерно с этого момента Бекеш становится вторым лицом в стране - и обеими руками молодого короля. До самой смерти Яноша Жигмонта 15 лет спустя.
Про их отношения какие только не ходили слухи. Вплоть до. Да, именно - поскольку король так и не женился и не оставил наследника. (У этого обстоятельства были и причины политико-религиозного свойства. Венгрию как раз тогда захлестнуло волной реформации. При этом, различные протестантские направления гоняли друг дружку не менее весело, чем католики протестантов. Янош Жигмонт честно пытался разобраться в ситуации, вводил ограничения, проводил диспуты (на этих диспутах часто председательствовал Бекеш, как лицо заведомо незаинтересованное - как-никак открытый атеист) - и кончил тем, что в 1569 сам обратился в унитарианство. Обычно в таких случаях чья власть, того и вера - но в Трансильвании и Семиградье вышло несколько иначе. Сменив религию, Янош Жигмонт разразился первым в мире законом о свободе веры. Не о терпимости - а именно о свободе. Всяк веруй, как хочешь, только другим не мешай, а государству до веры дела нет. С такой политикой Янош Жигмонт прослыл еретиком не только в католических государствах, но и в протестантских. Поэтому с внешним браком возникли некоторые сложности. А брать жену внутри страны с трудом балансировавший между знатными родами Янош Жигмонт не хотел.)
Сколько в том правды, сказать не берусь. Бекеш был редкостно хорош собой - тут Короткевич не преувеличивал - и пока не женился, судя по легендам, спал со всем, что движется. А после свадьбы по сторонам не глядел вовсе. А вот у короля с противоположным полом как-то не складывалось. Так что темна вода.
Но окружающих, в основном, беспокоили не эти обстоятельства, а то, что милая пара король-канцлер всерьез задалась целью вернуть Венгрию, «где стояла». Так что эти 15 лет были годами объявленных, необъявленных и полуобъявленных войн, посольских мероприятий (ничем от военных конфликтов не отличающихся) и подковерных операций. Король благополучно пережил девять покушений. Канцлер - одиннадцать. Одна из таких затей сорвалась, потому что две группы охотничков разного происхождения помешали друг другу.
В 1570 ушантажированный в стену австрийский кайзер Максимилиан признал Яноша Жигмонта королем. А в 1571 Бекеш вернулся из поездки по германским княжествам и узнал, что Янош Жигмонт умер. Просто-напросто перевернулась карета на дороге. Ушиб, внутреннее кровотечение. Тридцать один год. Наследника нет. Родни - полстраны.
Итак, возвратился ночью мельник...
Король мертв. Плохо.
Явного наследника нет, претендентов - переизбыток. Беда.
Нет, говорят ему, явный наследник есть. Его величество успел составить завещание и назвать преемника.
Уф. Обошлось. А кого?
Канцлера Гаспара де Корняти. То есть вас.
(пауза) Чем-чем вы сказали он ударился?
Вот все остальные тоже так подумали. Поэтому советская малина (то есть, трансильванские и семиградские магнаты), которой перспектива получить трансильванским воеводой, а потом и королем Венгрии «эту нечисть» казалась столь же радужной, что и самой нечисти, собралась на совет (то есть, на сейм) и сказала гаду нет. И выбрала правителем Иштвана Батори, сына предыдущего, до обоих Яношей еще, трансильванского воеводы.
Иштван, говорите, Батори? Хороший род, учился в той же Падуе, католик, но из вменяемых, отличный полководец, прекрасный организатор, дипломат... так себе дипломат, но правитель же не обязан все делать сам. А главное, магнаты на нем _сошлись_, то есть войны не будет. Значит, все-таки обошлось.
Нет, говорят ему. Потому что протестанты, испугавшись, что католик отменит закон от 1569, тут же подняли восстание в пользу законного наследника. То есть вас.
Господи, тебя же нету, что ж ты, зараза крылатая, делаешь...
И император Максимилиан, которому страшно не понравилось, что султан Селим тут же признал Батори, открыто поддержал восставших. Максимилиан достаточно плохо относился к крайним протестантам, а лично Бекеша неоднократно пытался увидеть в гробу, но вот союз Трансильвании с Османской империей ему нравился еще меньше.
А вот тут мысли бывшего канцлера приняли характер вполне непечатный. Потому что до этого момента был еще шанс договориться миром. Максимилиан, вступив в игру, этот шанс похоронил. Теперь Батори придется браться за мятежников всерьез - чтобы в Буде и Стамбуле не решили, что он морочит им голову - и не двинули войска, когда еще ничего не готово.
В общем, Бекеш помянул все, что в этой ситуации может помянуть атеист, и отправился искать своих «сторонников», ни дна им, ни покрышки.
А дальше имела место гражданская война, как выглядит гражданская война между двумя поклонниками Чезаре Борджа, которые стремятся, с одной стороны, покалечить как можно меньше народу, а с другой - закончить эту войну как побыстрее.
Результат не вполне описывается словами «порядок бьет класс», потому что с классом у Иштвана Батори тоже обстояло неплохо. Просто с порядком у него было много лучше.
В империи Бекешу делать было нечего и он уехал в Речь Посполиту.
А в РП в то время как раз бескоролевье.
Вернее, не просто бескоролевье, а опять бескоролевье. Поскольку после смерти Жигмонта Августа на польский престол уже избрали Генриха Валуа. Но Генрих (который Генрих III французский) оказался, как говорят поляки, самым умным польским королем за всю историю страны. Он приехал, осмотрелся - и тут же сбежал.
Так что сейму пришлось искать нового кандидата. Кое-кто, как Иван Грозный с тем же Максимилианом Вторым, выдвинул себя сам (причем, в одинаковом формате: «выбирайте добром, а то хуже будет»), кого-то соседи посоветовали, как Сигизмунда Вазу, кого-то и соседи, и местные - как Яна Костку, воеводу Сандомирского, того же Иштвана Батори и... да-да. Именно.
Что думал Гаспар де Корняти о вероятности попадания двух корон в одну воронку, неизвестно. Зато совершенно точно известно, что он сделал. Он пришел к Иштвану Батори и поинтересовался, не нужно ли тому оружие для левой руки. А Иштван Батори, который нам больше известен в польской транскрипции, был Иштван Батори. Поэтому он ответил «Да», не поинтересовавшись, сколько такое оружие может стоить. И Бекеш поехал в Княжество - обеспечивать победу Батория на выборах. И обеспечил - не без некоторого количества битой посуды - ну и немедленно сложившегося общего убеждения, что тут не без нечистой силы.
Надо сказать, поляков такой полный поворот кругом от смертной вражды к безоблачному сотрудничеству несколько ошеломил - целый ряд хронистов потом в том или ином виде зафиксировал эту историю. Впрочем, Бекеш - к тому времени уже окончательно и бесповоротно «Кашпар Бекеш» - вообще произвел сильное впечатление на местное население. Вплоть до поговорки «Когда Бекеш бросает монету, она падает на ребро». Он снял для Батория осаду с Эльблонга. Он взял ему Данциг. Он вел переговоры с членами сейма о создании регулярной армии - и не все собеседники эти переговоры пережили, а «кварцяное» войско из крестьян действительно было создано. После истории со взятием Полоцка литовская шляхта вписала его в реестр как нобиля (Само внесение в реестр было знаком почтения. Многие вельможи с польской стороны страшно обиделись, что им предпочли буквально черт знает кого. Нобилитат давал множество привилегий - и получить его, согласно традиции, можно было только за какие-то уж вовсе невероятно доблестные дела. Впрочем, с невероятностью там все было в порядке). И, надо сказать, было за что - это была песня, а не штурм, как в инженерном смысле, так и в смысле проявленной личной храбрости. Он угодил под суд за ересь и был оправдан, потому что ему удалось доказать, что он атеист. Он стал постоянным поводом для конфликтов между королем и коронными вельможами - вплоть до официального запроса о статусе Бекеша. На этот запрос Баторий дал совершенно издевательский ответ - заявил, что он, король, еще не очень хорошо владеет польским, нуждается в переводчике... а потому слова Бекеша следует считать словами самого короля. Элемент издевательства заключался в том, что Штефан Баторий вообще-то был, среди прочего, полиглотом - и по-польски говорил прекрасно. Разве что с акцентом.
В общем, Бекеш за несколько лет умудрился при жизни сделаться местным фольклорным персонажем. Настолько привычным, что последующие поколения вообще начисто забыли, что он - венгр, и считали его «тутэшним», гродненским.
А при штурме не то Великих Лук, не то уже Пскова (тут есть некоторая путаница) удача кончилась. Бекеш, по обыкновению, совался в совсем уж узкие места - ну и вышел из одного из них не целиком. Баторий, человек набожный и действительно искренне беспокоившийся о посмертной судьбе своей левой руки (правой все же следует считать еще одного «падуанца», Замойского - что-то сильно не так было с тем университетом), уговорил Бекеша принять священника. Поскольку Бекеш на самом деле был атеистом, он согласился - убудет от него, что ли? На баториево несчастье, священник оказался не очень великого ума - и принялся объяснять будущему покойнику, что тот покидает юдоль скорбей и пристанище праха, так что все хорошо. По легенде, Бекеш слушал-слушал, потом приподнялся и сказал «Пшел вон, дурак. Жизнь прекрасна». С чем и умер.
Поскольку засчитать эту реплику за примирение с верой было никак нельзя, то и хоронить Бекеша дружно отказались все имевшиеся тогда в РП конфессии. Тут Баторий перестал огорчаться и пришел в некоторое раздражение. В каковом и приказал похоронить Кашпара Бекеша, старосту ланцкоронского, воеводу гродненского, гетмана венгерского и своего личного друга, на горе над Вильно. Над могилой поставили восьмигранную башенку в 31 локоть высотой. Ну не крест же там было возводить, в самом деле. Особенно учитывая надпись на могиле: «O niebo nie stoje, piekla sie nie boje» - и так далее. Гору, естественно, тут же начали называть Бекешевой, так что, полагаю, кое-кто горько пожалел о том, что не дал тихо закопать клятого атеиста на кладбище.
Век спустя, во время «потопа», чье-то шальное ядро угодило в памятник и проделало дыру. Все согласились, что ничего хорошего это шведам не обещает, поскольку покойник и при жизни-то был человеком, с которым не стоило связываться, а после смерти характер у него, наверное, испортился окончательно. Ну а уж после того, как одного из шведских полковников нашли мертвым с очень характерным колотым ранением (ну кто же в нынешние времена корд носит?), гипотеза приобрела статус факта. Впоследствии, дыру, проделанную ядром, и вовсе принимали за вход - и рассказывали, что шведы этот вход неосторожно распечатали. Такая себе 1001 ночь вильнюсского образца.
В Вильно бытовала легенда, что похоронили его именно там, потому что Бекеш как-то поспорил, что верхом спрыгнет с тамошнего обрыва в реку и ничего ему не будет. Потом от этой истории и песня отпочковалась - уже не имеющая никакого отношения к реальным событиям.
А склон там действительно головоломный. Не то что спрыгнуть - там съезжать непонятно, как.
А в русский язык и культуру Бекеш попал благодаря еще одному своему качеству - щегольству. Да-да. Так что зачином «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» мы именно ему обязаны.
(c) el_d с http://www.wirade.ru/cgi-bin/wirade/YaBB.pl
Короткевичу явно не давали спать лавры де Костера - и он поступил, как поступает всякий порядочный лаврозавистник. Взял и написал не хуже. Белоруссия, 16 век, город Гродно и школяр Юрась Братчык, которого по сложному стечению обстоятельств одни приняли, а другие заставили выдавать себя за сошедшего на землю Христа (особенно приятно, что до конца книги сохраняется вероятность, что добрые горожане не так уж ошиблись. Или не ошиблись вообще.) Приняли со всеми вытекающими - от чудес до разгрома татарской орды и крестьянского восстания.
Книжка, повторяю, прекрасно придумана, прекрасно написана и всячески рекомендуется. Не без, как выражался автор, «паршивого белорусского романтизма» - но тут уж предмет обязывает.
Но у нас на эту книжку вырос зуб. Дело в том, что есть там такой второстепенный персонаж - Кашпар Бекеш. Молодой человек, дворянин, вольнодумец, поклонник Леонардо да Винчи, которого вся эта история превращает из наблюдателя в деятеля. С подобающими драматическими эффектами в духе уже не де Костера, а советской его интерпретации.
Сюжет, конечно, чего-то подобного требовал. Короткевичу нужен был посторонний человек, способный понять, что, собственно, случилось в Гродно и с Гродно - ну он и привлек ближайшее историческое лицо, которое вообще могло сделать нужные автору выводы. Беда только в том, что для этого пришлось сильно покалечить оное лицо - потому как исторический Бекеш наблюдателем не остался бы и минуты.
Потому что дело было так. В начале было никакого белоруса Кашпара Бекеша. Был венгр, Гаспар де Корняти Бекеш. Из магнатского рода, воспитанник Петра Петровича, трансильванского казначея. 1520 года рождения. Времена для Венгрии не просто невеселые, а хуже некуда. В 1526 под Мохачем стотысячная армия Сулеймана разнесла в мелкую щепу много уступавшее численностью венгерское войско. Король Лайош (Людовик) погиб. Королем венгерским назвал себя трансильванский магнат Янош Заполяи (Саполяи, Заполя), к сражению опоздавший. Говорили, что опоздал он не зря. Говорили об измене и договоре с султаном. Сколько тут правды - непонятно, под Мохачем погиб любимый брат Яноша, но за корону отдавали и большее. Одновременно на венгерскую территорию вломились австрийцы. Венгрия была разделена на три части, причем собственно венгерская неуклонно сокращалась. Через несколько лет после смерти Яноша Заполяи турки обманом взяли Буду. Местная знать, хм... маневрировала. Маневры эти были такого свойства, что у дантовского Люцифера возникли сложности с жилплощадью в Коците. Трансильвания и Семиградье какое-то время были независимы, потом их прихватили австрийцы, потом вышел мятеж, потом его подавили...
Наш фигурант в это время учился в Италии, потом воевал - а на карте толком проявился в 1556, когда в Трансильвании опять вышло восстание - и на этот раз успешное. В страну призвали шестнадцатилетнего сына покойного Заполяи, Яноша Жигмонта - и вот для него и взял 36-летний Гаспар Бекеш крепость Хуст. И вот тут началось самое интересное. Поскольку примерно с этого момента Бекеш становится вторым лицом в стране - и обеими руками молодого короля. До самой смерти Яноша Жигмонта 15 лет спустя.
Про их отношения какие только не ходили слухи. Вплоть до. Да, именно - поскольку король так и не женился и не оставил наследника. (У этого обстоятельства были и причины политико-религиозного свойства. Венгрию как раз тогда захлестнуло волной реформации. При этом, различные протестантские направления гоняли друг дружку не менее весело, чем католики протестантов. Янош Жигмонт честно пытался разобраться в ситуации, вводил ограничения, проводил диспуты (на этих диспутах часто председательствовал Бекеш, как лицо заведомо незаинтересованное - как-никак открытый атеист) - и кончил тем, что в 1569 сам обратился в унитарианство. Обычно в таких случаях чья власть, того и вера - но в Трансильвании и Семиградье вышло несколько иначе. Сменив религию, Янош Жигмонт разразился первым в мире законом о свободе веры. Не о терпимости - а именно о свободе. Всяк веруй, как хочешь, только другим не мешай, а государству до веры дела нет. С такой политикой Янош Жигмонт прослыл еретиком не только в католических государствах, но и в протестантских. Поэтому с внешним браком возникли некоторые сложности. А брать жену внутри страны с трудом балансировавший между знатными родами Янош Жигмонт не хотел.)
Сколько в том правды, сказать не берусь. Бекеш был редкостно хорош собой - тут Короткевич не преувеличивал - и пока не женился, судя по легендам, спал со всем, что движется. А после свадьбы по сторонам не глядел вовсе. А вот у короля с противоположным полом как-то не складывалось. Так что темна вода.
Но окружающих, в основном, беспокоили не эти обстоятельства, а то, что милая пара король-канцлер всерьез задалась целью вернуть Венгрию, «где стояла». Так что эти 15 лет были годами объявленных, необъявленных и полуобъявленных войн, посольских мероприятий (ничем от военных конфликтов не отличающихся) и подковерных операций. Король благополучно пережил девять покушений. Канцлер - одиннадцать. Одна из таких затей сорвалась, потому что две группы охотничков разного происхождения помешали друг другу.
В 1570 ушантажированный в стену австрийский кайзер Максимилиан признал Яноша Жигмонта королем. А в 1571 Бекеш вернулся из поездки по германским княжествам и узнал, что Янош Жигмонт умер. Просто-напросто перевернулась карета на дороге. Ушиб, внутреннее кровотечение. Тридцать один год. Наследника нет. Родни - полстраны.
Итак, возвратился ночью мельник...
Король мертв. Плохо.
Явного наследника нет, претендентов - переизбыток. Беда.
Нет, говорят ему, явный наследник есть. Его величество успел составить завещание и назвать преемника.
Уф. Обошлось. А кого?
Канцлера Гаспара де Корняти. То есть вас.
(пауза) Чем-чем вы сказали он ударился?
Вот все остальные тоже так подумали. Поэтому советская малина (то есть, трансильванские и семиградские магнаты), которой перспектива получить трансильванским воеводой, а потом и королем Венгрии «эту нечисть» казалась столь же радужной, что и самой нечисти, собралась на совет (то есть, на сейм) и сказала гаду нет. И выбрала правителем Иштвана Батори, сына предыдущего, до обоих Яношей еще, трансильванского воеводы.
Иштван, говорите, Батори? Хороший род, учился в той же Падуе, католик, но из вменяемых, отличный полководец, прекрасный организатор, дипломат... так себе дипломат, но правитель же не обязан все делать сам. А главное, магнаты на нем _сошлись_, то есть войны не будет. Значит, все-таки обошлось.
Нет, говорят ему. Потому что протестанты, испугавшись, что католик отменит закон от 1569, тут же подняли восстание в пользу законного наследника. То есть вас.
Господи, тебя же нету, что ж ты, зараза крылатая, делаешь...
И император Максимилиан, которому страшно не понравилось, что султан Селим тут же признал Батори, открыто поддержал восставших. Максимилиан достаточно плохо относился к крайним протестантам, а лично Бекеша неоднократно пытался увидеть в гробу, но вот союз Трансильвании с Османской империей ему нравился еще меньше.
А вот тут мысли бывшего канцлера приняли характер вполне непечатный. Потому что до этого момента был еще шанс договориться миром. Максимилиан, вступив в игру, этот шанс похоронил. Теперь Батори придется браться за мятежников всерьез - чтобы в Буде и Стамбуле не решили, что он морочит им голову - и не двинули войска, когда еще ничего не готово.
В общем, Бекеш помянул все, что в этой ситуации может помянуть атеист, и отправился искать своих «сторонников», ни дна им, ни покрышки.
А дальше имела место гражданская война, как выглядит гражданская война между двумя поклонниками Чезаре Борджа, которые стремятся, с одной стороны, покалечить как можно меньше народу, а с другой - закончить эту войну как побыстрее.
Результат не вполне описывается словами «порядок бьет класс», потому что с классом у Иштвана Батори тоже обстояло неплохо. Просто с порядком у него было много лучше.
В империи Бекешу делать было нечего и он уехал в Речь Посполиту.
А в РП в то время как раз бескоролевье.
Вернее, не просто бескоролевье, а опять бескоролевье. Поскольку после смерти Жигмонта Августа на польский престол уже избрали Генриха Валуа. Но Генрих (который Генрих III французский) оказался, как говорят поляки, самым умным польским королем за всю историю страны. Он приехал, осмотрелся - и тут же сбежал.
Так что сейму пришлось искать нового кандидата. Кое-кто, как Иван Грозный с тем же Максимилианом Вторым, выдвинул себя сам (причем, в одинаковом формате: «выбирайте добром, а то хуже будет»), кого-то соседи посоветовали, как Сигизмунда Вазу, кого-то и соседи, и местные - как Яна Костку, воеводу Сандомирского, того же Иштвана Батори и... да-да. Именно.
Что думал Гаспар де Корняти о вероятности попадания двух корон в одну воронку, неизвестно. Зато совершенно точно известно, что он сделал. Он пришел к Иштвану Батори и поинтересовался, не нужно ли тому оружие для левой руки. А Иштван Батори, который нам больше известен в польской транскрипции, был Иштван Батори. Поэтому он ответил «Да», не поинтересовавшись, сколько такое оружие может стоить. И Бекеш поехал в Княжество - обеспечивать победу Батория на выборах. И обеспечил - не без некоторого количества битой посуды - ну и немедленно сложившегося общего убеждения, что тут не без нечистой силы.
Надо сказать, поляков такой полный поворот кругом от смертной вражды к безоблачному сотрудничеству несколько ошеломил - целый ряд хронистов потом в том или ином виде зафиксировал эту историю. Впрочем, Бекеш - к тому времени уже окончательно и бесповоротно «Кашпар Бекеш» - вообще произвел сильное впечатление на местное население. Вплоть до поговорки «Когда Бекеш бросает монету, она падает на ребро». Он снял для Батория осаду с Эльблонга. Он взял ему Данциг. Он вел переговоры с членами сейма о создании регулярной армии - и не все собеседники эти переговоры пережили, а «кварцяное» войско из крестьян действительно было создано. После истории со взятием Полоцка литовская шляхта вписала его в реестр как нобиля (Само внесение в реестр было знаком почтения. Многие вельможи с польской стороны страшно обиделись, что им предпочли буквально черт знает кого. Нобилитат давал множество привилегий - и получить его, согласно традиции, можно было только за какие-то уж вовсе невероятно доблестные дела. Впрочем, с невероятностью там все было в порядке). И, надо сказать, было за что - это была песня, а не штурм, как в инженерном смысле, так и в смысле проявленной личной храбрости. Он угодил под суд за ересь и был оправдан, потому что ему удалось доказать, что он атеист. Он стал постоянным поводом для конфликтов между королем и коронными вельможами - вплоть до официального запроса о статусе Бекеша. На этот запрос Баторий дал совершенно издевательский ответ - заявил, что он, король, еще не очень хорошо владеет польским, нуждается в переводчике... а потому слова Бекеша следует считать словами самого короля. Элемент издевательства заключался в том, что Штефан Баторий вообще-то был, среди прочего, полиглотом - и по-польски говорил прекрасно. Разве что с акцентом.
В общем, Бекеш за несколько лет умудрился при жизни сделаться местным фольклорным персонажем. Настолько привычным, что последующие поколения вообще начисто забыли, что он - венгр, и считали его «тутэшним», гродненским.
А при штурме не то Великих Лук, не то уже Пскова (тут есть некоторая путаница) удача кончилась. Бекеш, по обыкновению, совался в совсем уж узкие места - ну и вышел из одного из них не целиком. Баторий, человек набожный и действительно искренне беспокоившийся о посмертной судьбе своей левой руки (правой все же следует считать еще одного «падуанца», Замойского - что-то сильно не так было с тем университетом), уговорил Бекеша принять священника. Поскольку Бекеш на самом деле был атеистом, он согласился - убудет от него, что ли? На баториево несчастье, священник оказался не очень великого ума - и принялся объяснять будущему покойнику, что тот покидает юдоль скорбей и пристанище праха, так что все хорошо. По легенде, Бекеш слушал-слушал, потом приподнялся и сказал «Пшел вон, дурак. Жизнь прекрасна». С чем и умер.
Поскольку засчитать эту реплику за примирение с верой было никак нельзя, то и хоронить Бекеша дружно отказались все имевшиеся тогда в РП конфессии. Тут Баторий перестал огорчаться и пришел в некоторое раздражение. В каковом и приказал похоронить Кашпара Бекеша, старосту ланцкоронского, воеводу гродненского, гетмана венгерского и своего личного друга, на горе над Вильно. Над могилой поставили восьмигранную башенку в 31 локоть высотой. Ну не крест же там было возводить, в самом деле. Особенно учитывая надпись на могиле: «O niebo nie stoje, piekla sie nie boje» - и так далее. Гору, естественно, тут же начали называть Бекешевой, так что, полагаю, кое-кто горько пожалел о том, что не дал тихо закопать клятого атеиста на кладбище.
Век спустя, во время «потопа», чье-то шальное ядро угодило в памятник и проделало дыру. Все согласились, что ничего хорошего это шведам не обещает, поскольку покойник и при жизни-то был человеком, с которым не стоило связываться, а после смерти характер у него, наверное, испортился окончательно. Ну а уж после того, как одного из шведских полковников нашли мертвым с очень характерным колотым ранением (ну кто же в нынешние времена корд носит?), гипотеза приобрела статус факта. Впоследствии, дыру, проделанную ядром, и вовсе принимали за вход - и рассказывали, что шведы этот вход неосторожно распечатали. Такая себе 1001 ночь вильнюсского образца.
В Вильно бытовала легенда, что похоронили его именно там, потому что Бекеш как-то поспорил, что верхом спрыгнет с тамошнего обрыва в реку и ничего ему не будет. Потом от этой истории и песня отпочковалась - уже не имеющая никакого отношения к реальным событиям.
А склон там действительно головоломный. Не то что спрыгнуть - там съезжать непонятно, как.
А в русский язык и культуру Бекеш попал благодаря еще одному своему качеству - щегольству. Да-да. Так что зачином «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» мы именно ему обязаны.
(c) el_d с http://www.wirade.ru/cgi-bin/wirade/YaBB.pl