Война и міръ
Вошедшую в станицу Константиновскую "красную армию" возглавлял местный хулиган Константин Пулаткин, еще до революции изгнанный из реального училища.
Вступив в станицу во главе армады рабоче-крестьянского войска сей воевода (от роду 23 года), первым делом послал некоей константиновской барышне, за которой он ухаживал прежде и был отвергнут, следующую цидулу амурного характера: "Дорогая Леля! Предлагаю Вам руку и сердце. В случае отказа - расстрел!" Барышня, естественно, ответила согласием, но поставила неприменным условием венчание в церкви. Костька условие принял, заявив "что он и сам собачьего обычая не хочет и не терпит". Обстоятельства свадьбы - нечто гомерическое. Костька прибыл в церковь в фаэтоне директора того самого реального училища, из коего его некогда выставили, запряженном тройкою белых коней и покрытом коврами. Причем рядом с Костькой стоял граммофон, который все время заводимый Костькой гремел "Славься ты, славься, наш русский царь". После свадьбы состоялось грандиозное пьянство, кончившееся скандалом. Молодой произнес тост за революцию, закончив его патетическим возгласом: "Бей жидов!" и немедленным выявлением сего принципа в действии - задушением сидевшего рядом с ним еврея-комиссарчика. Возникла перестрелка, во время которой двое было тяжело ранено и изрядно поцарапана новоиспеченная мадам Пулаткина.
(haeldar)
===
Миномёт и махараджа.
...
Армия стояла в траншеях под бомбомётами германцев, взывая об оружии отмщения. Уже в январе 1915 гда, мистер Уилфред Стокс, фабрикант сельскохозяйственных машин из западной Англии предложил военному министерству траншейную мортирку удивительно простого устройства - бомбу с прикреплённым у основания взрывным патроном роняют в обычную металлическую трубу, патрон накалывается на боёк внизу ствола и взрыв уносит снаряд во вражескую траншею. Скорострельность орудия ограничивает одна лишь расторопность заряжающего.
Военное министерство не одобрило взрывателя бомбы и отвергло изобретение. Стокс подал его повторно, в марте, и снова получил отказ.
До меня дошли благоприятные отзывы об орудии Стокса и я распорядился о демонстрации. Показ состоялся 30 июня, в Вормвуд Скрабс. С мной были военный секретарь нового министерства генерал-майор Айвор Филипс; мы в равной степени восхитились достоинствами устройства. Оно просто поразило меня.
В то время закон ограничивал деятельность моего министерства одним лишь производством вооружений по запросам армии. Я не мог притвориться, что конструкция Стокса одобрена военными - на деле, они дважды отвергли орудие.
К счастью и чуть ли не накануне я получил доброхотный дар от некоторого индийского махараджи - 20000 фунтов на любое, по моему выбору, дело особенно нужное Империи. Итак, у меня были деньги и я начал работу вопреки отказам военного ведомства - приказал изготовить 1000 мортир и 100000 бомб с усовершенствованными и удовлетворительными взрывателями и, между тем, уговорил отдел генерал-фельдцейхмейстера вновь вернуться к вопросу.
Ко второй неделе августа миномёты были готовы… Военных пригласили на испытания в Шуберинессе. После демонстрации, артиллерийский отдел военного министерства доложил, что новые орудия лучше производимых теперь для армии 3,7-дюймовых траншейных мортир и, 22 августа, официально одобрил новую разработку.
...Из 19000 траншейных мортир и гаубиц, переданных в войска за время войны, 11500 - орудия конструкции Стокса.
Лорд Четуинд и шпионы.
...
Удача явилась в лице лорда Четуинда - мистер Эллис рекомендовал его мне, как наилучшего человека в возникших затруднениях. Четуинду предстояло обеспечить снаряжение боеприпасов взрывчаткой. Он - насколько я помню - никогда до этого не работал с взрывчатыми веществами, но был невероятно сообразителен и изобретателен. Меня предупредили, что Четуинд не приемлет никакого контроля со стороны чиновных бюрократов.
Мы объявили, что хотим построить и запустить фабрику для снаряжения бризантных снарядов - тысяча тонн взрывчатки в неделю. Четуинд потребовал полной свободы рук: никаких департаментских, министерских клерков-надсмотрщиков... и получил полную свободу действий. Он выстроил фабрику в Чилвеле, у Ноттинхема [...] удивительное место, где опаснейшие взрывчатые вещества размалывались и смешивались подобно простой муке. Четуинд сам разработал технологические процессы, всегда простые, эффективные, полностью механизированные, с расчётом на массовый выпуск продукции. Он прогонял исходные компоненты через машины, позаимствованные отовсюду: угле- и камнедробилки, сушилки, устройства для изготовления красок и просеивания сахара; размалывал тринитротолуол фарфоровыми мукомольными жерновами и смешивал взрывчатку на хлебопекарном оборудовании...
Работники понимали всю опасность столь бесцеремонного обращения со смертельно опасными веществами; чтобы их опасения не мешали делу, лорд Четуинд специально перевёл собственную лабораторию в дом, примыкавший к последнему из цехов - участку готовой продукции и воодушевил мастеровых словами: «Если кому-то и суждено взорваться, я буду первым».
В январскую ночь 1916 года над Трентом появился цеппелин - пилот попытался найти и бомбить фабрику, но был перехвачен и сбит. На следующий день по фабрике пошли приличествующие войне слухи - лорд Четуинд, де, лично поймал трёх германских шпионов за подачей цеппелину световых сигналов и уложил их на месте собственною рукой. Четуинд нашёлся немедленно. Он выставил полисмена караулить дверь совершенно пустой комнаты, и полицейский простоял на виду целый день, а к ночи приказал вырыть на склоне холма три могилы, положил в них камни, засыпал и установил в голове каждой позорную табличку. Теперь слух стал несомненным фактом. Все возможные шпионы и просто зеваки уже не осмеливались рыскать у фабрики.
Вейцман и ацетон.
Среди всяческих, интересных примеров развития химии в военное время, я должен отдельно помянуть историю с ацетоном. И здесь мы оказались в беде из-за нехватки предусмотрительности. Этот химикат, незаменимый при изготовлении кордита для малых и больших боеприпасов традиционно получали дистилляцией древесины. … Для производства одной тонны ацетона требуется очень много дерева, но Англия небогата лесами и мы попали в более чем серьёзную зависимость от американского импорта.
К весне 1915 года на ацетоновом рынке США сложилась щекотливейшая ситуация. Британские кордитовые фирмы конкурировали друг с другом и торговыми агентами союзнических стран. Цены взлетели. Американские поставщики продавали одни и те же объёмы по два раза, вопреки всем договорным обязательствам и шли даже дальше - настаивали на предоплате по текущим контрактам с правительством Британии без возврата денег в случае срыва поставок.
...
Я принялся искать выход и обратился к другу, в мудрость которого безоговорочно верил - мистеру Скотту, редактору «Манчестер Гардиан». … Скотт ответил, что знает одного профессора химии из Манчестерского университета. Учёный выказывал желание послужить государству, но - по словам моего друга - «родился где-то на Висле и я не уверен, на том ли берегу. Его зовут Вейцман». Скотт, впрочем, гарантировал благонадёжность профессора; где бы Вейцман ни родился, он был предан одной лишь идее сионизма и видел надежду своего народа только в победе союзников. Я отличал мистера Скотта как проницательного знатока людей… и не сомневался в его патриотизме. Профессор Вейцман приехал в Лондон, я принял его немедленно. Теперь он известен всему миру, тогда же - не ведом почти никому, но я немедленно увидел в нём выдающуюся личность. У Вейцмана было замечательное лицо, он сочетал интеллект с откровенностью, искренностью. Я рассказал профессору о наших химических трудностях и попросил о помощи...
Доктор Вейцман сказал, что пока уверенности нет, но он постарается. Он изготавливал ацетон посредством ферментации, но только в лаборатории и мог гарантировать возможность промышленного производства лишь через несколько времени.
- Когда вы дадите ответ? - спросил я - Мы не можем долго ждать. Это неотложное дело.
Вейцман ответил:
- Я буду работать днём и ночью.
Через несколько недель он вернулся и сообщил: «Проблема решена». Прежде Вейцман тщательно изучил микрофлору, обитающую на кукурузе, прочих зерновых и в почве; ему удалось выделить микроорганизм, способный перерабатывать крахмал злаков - особенно маиса - в смесь ацетона с бутиловым спиртом. Но поколение таких бактерий очень быстро умирало и Вейцман, работая без отдыха и срока - как и обещал - смог за короткое время получить культуру, способную выделять для наших нужд ацетон из маиса.
Кукуруза на две трети состоит из крахмала, теперь мы располагали обширным источником сырья и могли производить значительное количество необходимого химиката. Сегодня на этом открытии работает важная отрасль промышленности.
...
В 1917 году, сокращение морского оборота вынудило нас отказаться от всякого, сверх необходимости, импорта, и пуститься в дальнейшие эксперименты. Осень принесла богатый урожай конских каштанов; мы нашли в них замену маису и организовали сбор важных теперь плодов в национальном масштабе. ...Процесс Вейцмана превращал каштаны в ацетон вплоть до конца войны.
Гений доктора Вейцмана выручил нас, и я сказал профессору:
- Вы оказали огромную услугу государству; я попрошу премьера рекомендовать вас королю. Вы получите награду.
Вейцман ответил:
- Мне ничего не нужно.
- Неужто мы не можем ничего для вас сделать? Вы очень помогли стране.
Тогда он сказал:
- Да, вы можете помочь моему народу.
...Я обратился к Бальфуру - главе Форин Офиса - как только стал премьер-министром. Сам Бальфур был учёный и очень заинтересовался достижениями доктора Вейцмана. ...Я представил их друг-другу. Так было положено начало Хартии сионистского движения - после долгих обсуждений и изучения вопроса на свет появилась Декларация Бальфура. Открытие профессора Вейцмана не только помогло нам в войне, но навсегда осталось на карте мира.
(Ллойд-Джордж, "Военные мемуары", взято у cruzoe)
===
Есть мнение, что история ничему не учит, поскольку не повторяется. Но как говаривал Ежи Лец, «история хотя и не повторяется, но нередко рифмуется».
20 апреля 1792 года Национальное собрание Франции объявило войну австрийцам. Так в Европе начался 25-летний период, который позже назовут эпохой наполеоновских войн. Надо сказать, что никакой объективной причины объявлять войну Австрии у французов не было - по крайней мере причины внешнеполитической. Другое дело внутренние дела. Бриссо, видный жирондист (партия, которая и настояла на ультиматуме австрийцам), писал: "Наша честь, наш общественный кредит, необходимость упрочить нашу революцию - все диктует войну". В краткосрочной перспективе жирондисты своей цели добились: король отправил в отставку умеренный кабинет и поручил им создание нового. Правда. через год - уже при якобинской диктатуре - большинство членов жирондистского правительства отправились на гильотину.
А 18 апреля 1917 года министр иностранных дело Временного правительства Милюков отправил союзникам ноту, в которой обещал, что Россия будет сражаться до победного конца.
Вопреки расхожему мнению, желание продолжать войну было вызвано не только верностью идеалам Антанты или желанием заполучить черноморские проливы. «Бездеятельная армия явно разлагалась, - писал по этому поводу Станкевич. - Надо было дать армии дело. Конечно, лучшим исходом в смысле внутренней политики был бы, если наступление начинал сам противник. Но он не наступал. Значит надо было двинуться на него и ценой войны на фронте купить порядок в тылу и армии». Милюков добавлял к этому: «Память о великой Французской революции - мысли о Вальми, Дантоне - вдохновляли нас...»
Историю Французской революции в России вообще изучали, что называется, с лупой в руках. И прогнозы делали исходя из французской истории - чаще всего неудачные: например, все 1920 годы эммигранты ожидали пришествия российского Наполеона в Кремль. История действительно не повторяется, не повторилась в России и французская революция. Но вот Милюков в своем «вдохновительном признании» угадал совершенно точно: жирондистский кабинет министров (Временное правительство) начавшее (продолжившее) войну было через год (у нас еще раньше) сметено якобинской (большевистской) диктатурой. Дантон сложил свою голову на плахе - в случае Милюкова до этого не дошло, он отделался тем, что стал политическим трупом. Поистине, история ничему не учит - делать во время войны умеренно-буржуазную революцию решительно нет никакой возможности, и даже этот единственный урок, который можно было вынести из событий XVIII века не пошел впрок российским либералам.
Не оставляет, впрочем, мысль, что если бы Милюков тщательнее подходил в изучению истории, все могло бы повернуться по другому. С Дантоном понятно, но Вальми... Это было единственное сражение первых двух лет войны, выигранное французами - и сражение для французов чисто оборонительное. Французская армия образца 1792-93 гг., с солдатскими комитетами, выборными командованием, армия, напрямую вовлеченная в политическую борьбу - была решительно небоеспособна. Нужна была военная реформа якобинцев, чтобы привети такую армию в чувство. Да и Вальми строго говоря не столько выиграли французы, сколько проиграло бездарное командование интервентов.
Все это настолько чисто «рифмовалось» с российской ситуацией, что выводы напрашивались сами собой. Максимум на что была способна российская армия-1917 - сидеть в обороне. Кстати, аналогичный кризис в апреле 1917-го случился в армии французской, после неудачного наступления на Западном фронте. Дело дошло до солдатских мятежей, подавить которые удалось только обещанием «наступать больше не будем». Милюков же решил взнуздать клячу истории. Все остальное - Октябрь, гражданская война, диктатура пролетариата - прямо вытекает из того клочка бумаги, который он опубликовал 18 апреля.
(gaivor)
Вступив в станицу во главе армады рабоче-крестьянского войска сей воевода (от роду 23 года), первым делом послал некоей константиновской барышне, за которой он ухаживал прежде и был отвергнут, следующую цидулу амурного характера: "Дорогая Леля! Предлагаю Вам руку и сердце. В случае отказа - расстрел!" Барышня, естественно, ответила согласием, но поставила неприменным условием венчание в церкви. Костька условие принял, заявив "что он и сам собачьего обычая не хочет и не терпит". Обстоятельства свадьбы - нечто гомерическое. Костька прибыл в церковь в фаэтоне директора того самого реального училища, из коего его некогда выставили, запряженном тройкою белых коней и покрытом коврами. Причем рядом с Костькой стоял граммофон, который все время заводимый Костькой гремел "Славься ты, славься, наш русский царь". После свадьбы состоялось грандиозное пьянство, кончившееся скандалом. Молодой произнес тост за революцию, закончив его патетическим возгласом: "Бей жидов!" и немедленным выявлением сего принципа в действии - задушением сидевшего рядом с ним еврея-комиссарчика. Возникла перестрелка, во время которой двое было тяжело ранено и изрядно поцарапана новоиспеченная мадам Пулаткина.
(haeldar)
===
Миномёт и махараджа.
...
Армия стояла в траншеях под бомбомётами германцев, взывая об оружии отмщения. Уже в январе 1915 гда, мистер Уилфред Стокс, фабрикант сельскохозяйственных машин из западной Англии предложил военному министерству траншейную мортирку удивительно простого устройства - бомбу с прикреплённым у основания взрывным патроном роняют в обычную металлическую трубу, патрон накалывается на боёк внизу ствола и взрыв уносит снаряд во вражескую траншею. Скорострельность орудия ограничивает одна лишь расторопность заряжающего.
Военное министерство не одобрило взрывателя бомбы и отвергло изобретение. Стокс подал его повторно, в марте, и снова получил отказ.
До меня дошли благоприятные отзывы об орудии Стокса и я распорядился о демонстрации. Показ состоялся 30 июня, в Вормвуд Скрабс. С мной были военный секретарь нового министерства генерал-майор Айвор Филипс; мы в равной степени восхитились достоинствами устройства. Оно просто поразило меня.
В то время закон ограничивал деятельность моего министерства одним лишь производством вооружений по запросам армии. Я не мог притвориться, что конструкция Стокса одобрена военными - на деле, они дважды отвергли орудие.
К счастью и чуть ли не накануне я получил доброхотный дар от некоторого индийского махараджи - 20000 фунтов на любое, по моему выбору, дело особенно нужное Империи. Итак, у меня были деньги и я начал работу вопреки отказам военного ведомства - приказал изготовить 1000 мортир и 100000 бомб с усовершенствованными и удовлетворительными взрывателями и, между тем, уговорил отдел генерал-фельдцейхмейстера вновь вернуться к вопросу.
Ко второй неделе августа миномёты были готовы… Военных пригласили на испытания в Шуберинессе. После демонстрации, артиллерийский отдел военного министерства доложил, что новые орудия лучше производимых теперь для армии 3,7-дюймовых траншейных мортир и, 22 августа, официально одобрил новую разработку.
...Из 19000 траншейных мортир и гаубиц, переданных в войска за время войны, 11500 - орудия конструкции Стокса.
Лорд Четуинд и шпионы.
...
Удача явилась в лице лорда Четуинда - мистер Эллис рекомендовал его мне, как наилучшего человека в возникших затруднениях. Четуинду предстояло обеспечить снаряжение боеприпасов взрывчаткой. Он - насколько я помню - никогда до этого не работал с взрывчатыми веществами, но был невероятно сообразителен и изобретателен. Меня предупредили, что Четуинд не приемлет никакого контроля со стороны чиновных бюрократов.
Мы объявили, что хотим построить и запустить фабрику для снаряжения бризантных снарядов - тысяча тонн взрывчатки в неделю. Четуинд потребовал полной свободы рук: никаких департаментских, министерских клерков-надсмотрщиков... и получил полную свободу действий. Он выстроил фабрику в Чилвеле, у Ноттинхема [...] удивительное место, где опаснейшие взрывчатые вещества размалывались и смешивались подобно простой муке. Четуинд сам разработал технологические процессы, всегда простые, эффективные, полностью механизированные, с расчётом на массовый выпуск продукции. Он прогонял исходные компоненты через машины, позаимствованные отовсюду: угле- и камнедробилки, сушилки, устройства для изготовления красок и просеивания сахара; размалывал тринитротолуол фарфоровыми мукомольными жерновами и смешивал взрывчатку на хлебопекарном оборудовании...
Работники понимали всю опасность столь бесцеремонного обращения со смертельно опасными веществами; чтобы их опасения не мешали делу, лорд Четуинд специально перевёл собственную лабораторию в дом, примыкавший к последнему из цехов - участку готовой продукции и воодушевил мастеровых словами: «Если кому-то и суждено взорваться, я буду первым».
В январскую ночь 1916 года над Трентом появился цеппелин - пилот попытался найти и бомбить фабрику, но был перехвачен и сбит. На следующий день по фабрике пошли приличествующие войне слухи - лорд Четуинд, де, лично поймал трёх германских шпионов за подачей цеппелину световых сигналов и уложил их на месте собственною рукой. Четуинд нашёлся немедленно. Он выставил полисмена караулить дверь совершенно пустой комнаты, и полицейский простоял на виду целый день, а к ночи приказал вырыть на склоне холма три могилы, положил в них камни, засыпал и установил в голове каждой позорную табличку. Теперь слух стал несомненным фактом. Все возможные шпионы и просто зеваки уже не осмеливались рыскать у фабрики.
Вейцман и ацетон.
Среди всяческих, интересных примеров развития химии в военное время, я должен отдельно помянуть историю с ацетоном. И здесь мы оказались в беде из-за нехватки предусмотрительности. Этот химикат, незаменимый при изготовлении кордита для малых и больших боеприпасов традиционно получали дистилляцией древесины. … Для производства одной тонны ацетона требуется очень много дерева, но Англия небогата лесами и мы попали в более чем серьёзную зависимость от американского импорта.
К весне 1915 года на ацетоновом рынке США сложилась щекотливейшая ситуация. Британские кордитовые фирмы конкурировали друг с другом и торговыми агентами союзнических стран. Цены взлетели. Американские поставщики продавали одни и те же объёмы по два раза, вопреки всем договорным обязательствам и шли даже дальше - настаивали на предоплате по текущим контрактам с правительством Британии без возврата денег в случае срыва поставок.
...
Я принялся искать выход и обратился к другу, в мудрость которого безоговорочно верил - мистеру Скотту, редактору «Манчестер Гардиан». … Скотт ответил, что знает одного профессора химии из Манчестерского университета. Учёный выказывал желание послужить государству, но - по словам моего друга - «родился где-то на Висле и я не уверен, на том ли берегу. Его зовут Вейцман». Скотт, впрочем, гарантировал благонадёжность профессора; где бы Вейцман ни родился, он был предан одной лишь идее сионизма и видел надежду своего народа только в победе союзников. Я отличал мистера Скотта как проницательного знатока людей… и не сомневался в его патриотизме. Профессор Вейцман приехал в Лондон, я принял его немедленно. Теперь он известен всему миру, тогда же - не ведом почти никому, но я немедленно увидел в нём выдающуюся личность. У Вейцмана было замечательное лицо, он сочетал интеллект с откровенностью, искренностью. Я рассказал профессору о наших химических трудностях и попросил о помощи...
Доктор Вейцман сказал, что пока уверенности нет, но он постарается. Он изготавливал ацетон посредством ферментации, но только в лаборатории и мог гарантировать возможность промышленного производства лишь через несколько времени.
- Когда вы дадите ответ? - спросил я - Мы не можем долго ждать. Это неотложное дело.
Вейцман ответил:
- Я буду работать днём и ночью.
Через несколько недель он вернулся и сообщил: «Проблема решена». Прежде Вейцман тщательно изучил микрофлору, обитающую на кукурузе, прочих зерновых и в почве; ему удалось выделить микроорганизм, способный перерабатывать крахмал злаков - особенно маиса - в смесь ацетона с бутиловым спиртом. Но поколение таких бактерий очень быстро умирало и Вейцман, работая без отдыха и срока - как и обещал - смог за короткое время получить культуру, способную выделять для наших нужд ацетон из маиса.
Кукуруза на две трети состоит из крахмала, теперь мы располагали обширным источником сырья и могли производить значительное количество необходимого химиката. Сегодня на этом открытии работает важная отрасль промышленности.
...
В 1917 году, сокращение морского оборота вынудило нас отказаться от всякого, сверх необходимости, импорта, и пуститься в дальнейшие эксперименты. Осень принесла богатый урожай конских каштанов; мы нашли в них замену маису и организовали сбор важных теперь плодов в национальном масштабе. ...Процесс Вейцмана превращал каштаны в ацетон вплоть до конца войны.
Гений доктора Вейцмана выручил нас, и я сказал профессору:
- Вы оказали огромную услугу государству; я попрошу премьера рекомендовать вас королю. Вы получите награду.
Вейцман ответил:
- Мне ничего не нужно.
- Неужто мы не можем ничего для вас сделать? Вы очень помогли стране.
Тогда он сказал:
- Да, вы можете помочь моему народу.
...Я обратился к Бальфуру - главе Форин Офиса - как только стал премьер-министром. Сам Бальфур был учёный и очень заинтересовался достижениями доктора Вейцмана. ...Я представил их друг-другу. Так было положено начало Хартии сионистского движения - после долгих обсуждений и изучения вопроса на свет появилась Декларация Бальфура. Открытие профессора Вейцмана не только помогло нам в войне, но навсегда осталось на карте мира.
(Ллойд-Джордж, "Военные мемуары", взято у cruzoe)
===
Есть мнение, что история ничему не учит, поскольку не повторяется. Но как говаривал Ежи Лец, «история хотя и не повторяется, но нередко рифмуется».
20 апреля 1792 года Национальное собрание Франции объявило войну австрийцам. Так в Европе начался 25-летний период, который позже назовут эпохой наполеоновских войн. Надо сказать, что никакой объективной причины объявлять войну Австрии у французов не было - по крайней мере причины внешнеполитической. Другое дело внутренние дела. Бриссо, видный жирондист (партия, которая и настояла на ультиматуме австрийцам), писал: "Наша честь, наш общественный кредит, необходимость упрочить нашу революцию - все диктует войну". В краткосрочной перспективе жирондисты своей цели добились: король отправил в отставку умеренный кабинет и поручил им создание нового. Правда. через год - уже при якобинской диктатуре - большинство членов жирондистского правительства отправились на гильотину.
А 18 апреля 1917 года министр иностранных дело Временного правительства Милюков отправил союзникам ноту, в которой обещал, что Россия будет сражаться до победного конца.
Вопреки расхожему мнению, желание продолжать войну было вызвано не только верностью идеалам Антанты или желанием заполучить черноморские проливы. «Бездеятельная армия явно разлагалась, - писал по этому поводу Станкевич. - Надо было дать армии дело. Конечно, лучшим исходом в смысле внутренней политики был бы, если наступление начинал сам противник. Но он не наступал. Значит надо было двинуться на него и ценой войны на фронте купить порядок в тылу и армии». Милюков добавлял к этому: «Память о великой Французской революции - мысли о Вальми, Дантоне - вдохновляли нас...»
Историю Французской революции в России вообще изучали, что называется, с лупой в руках. И прогнозы делали исходя из французской истории - чаще всего неудачные: например, все 1920 годы эммигранты ожидали пришествия российского Наполеона в Кремль. История действительно не повторяется, не повторилась в России и французская революция. Но вот Милюков в своем «вдохновительном признании» угадал совершенно точно: жирондистский кабинет министров (Временное правительство) начавшее (продолжившее) войну было через год (у нас еще раньше) сметено якобинской (большевистской) диктатурой. Дантон сложил свою голову на плахе - в случае Милюкова до этого не дошло, он отделался тем, что стал политическим трупом. Поистине, история ничему не учит - делать во время войны умеренно-буржуазную революцию решительно нет никакой возможности, и даже этот единственный урок, который можно было вынести из событий XVIII века не пошел впрок российским либералам.
Не оставляет, впрочем, мысль, что если бы Милюков тщательнее подходил в изучению истории, все могло бы повернуться по другому. С Дантоном понятно, но Вальми... Это было единственное сражение первых двух лет войны, выигранное французами - и сражение для французов чисто оборонительное. Французская армия образца 1792-93 гг., с солдатскими комитетами, выборными командованием, армия, напрямую вовлеченная в политическую борьбу - была решительно небоеспособна. Нужна была военная реформа якобинцев, чтобы привети такую армию в чувство. Да и Вальми строго говоря не столько выиграли французы, сколько проиграло бездарное командование интервентов.
Все это настолько чисто «рифмовалось» с российской ситуацией, что выводы напрашивались сами собой. Максимум на что была способна российская армия-1917 - сидеть в обороне. Кстати, аналогичный кризис в апреле 1917-го случился в армии французской, после неудачного наступления на Западном фронте. Дело дошло до солдатских мятежей, подавить которые удалось только обещанием «наступать больше не будем». Милюков же решил взнуздать клячу истории. Все остальное - Октябрь, гражданская война, диктатура пролетариата - прямо вытекает из того клочка бумаги, который он опубликовал 18 апреля.
(gaivor)