Ниппонское чудотворительное
Жил-был некогда на горе Нариай отшельник по имени Сайон Дзэндзи. Фиксирован данный отшельник был на богине Каннон, отвечающей в японском пантеоне за милосердие. И, надо сказать, богиня Каннон вполне этого стоила. Пропустим лицо, дышащее свежестью вечной молодости, хотя какой мужчина равнодушен к этому качеству в своей избраннице. Мне очень нравится чувство юмора Каннон. На голове богиня носит роскошную тиару с десятью миниатюрными изображениями самой себи. Причем
- три лика - сострадательные,
- три лика - гневные,
- еще три лика - свирепые,
- и один - смеющийся.
Ну, сами понимаете, с такой женщиной не соскучишься. Что и узнал на собственной шкуре отшельник Сайон Дзэндзи. Жил он, как мы помним, на горе, где возвел небольшое святилище милосердной Каннон, ставшее местом паломничества для всех окрестных жителей. Так что отшельничество отшельника было, скажем так, не очень уж невыносимым.
Но однажды выдалась не такая зима, как у нас в Питере в этом году, а настоящая, снежная, долгая и вредная, а также белая и пушистая. Снегопад как начался, так все и не переставал. Хижина отшельника вместе со святилищем оказались напрочь отрезанными от Большой Земли. И ладно бы дело только в скуке, так еще и жрачка у Сайона стремительно заканчивалась. А снег все падал и падал. И Сайон затягивал поясок - или что у этих японских монахов там в районе талии? - все круче.
Но в конце концов совсем изголодавшийся отшельник понял, что все равно пропадать, так лучше быстро в дороге, чем в хижине от голода. Йех! - сказал он, бросил последний взгляд на статую любимой Каннон и вышел, так сказать, в последнюю дорогу.
Но не успел бедняга Сайон пройти и нескольких шагов, как обо что-то конкретно споткнулся. И оказалось это "что-то" ничем иным, как тушей замерзшего оленя. Свежее мясо, много свежего замороженного мяса! - возликовала часть Сайона, любящая пожрать. В то время как другая, порядочно-отшельническая, часть немедленно напомнила, что последователи Каннон мясо не едят! Милосердие так ко всем милосердие.
Тут, надо полагать, части Сайона устроили меж собою длительную дискуссию. Но поскольку японцы народ вежливый, даже с самими собою, части не изничтожили друг друга, а успешно договорились до следующего. Если Сайон возьмет не всего оленя, а только чуть-чуть, ровно столько, сколько требуется, чтобы выжить, он сможет пережить ненастье и будет способен и впредь творить обеты во славу Каннон.
Так что Сайон отрезал от оленя не слишком большой кусок, вернулся в хижину, приготовил себе обед, частично его съел и пошел отнюдь не дрыхнуть, но возносить богине благодарственные молитвы, ибо он был честный отшельник.
Вскоре ужасный снегопад закончился, и местные крестьяне потянулись по сугробам к святилищу. Как гласит правдивая хроника, мало кто из них верил, что застанет отшельника в живых - уж очень долго на сей раз свирепствовала непогода. Но еще издалека сострадательные пейзане с неимоверным удивлением и радостию услышали, как отшельник звучным голосом читает буддийскую молитву. Экий крепкий курилка, удивились крестьяне и ломанулись в святилище массово посмотреть на голодоустойчивого Сайона.
Тот не ударил лицом в грязь. Дождавшись, пока все соберутся, рассядутся и перестанут шуршать программками, Сайон поведал публике чудесную историю своего спасения. И даже показал глиняный горшок, куда сложил оставшееся после трапезы мясо.
Ну, вы понимаете, что желающих немедленно заглянуть в горшок оказалось хоть отбавляй. Но вместо мяса в глиняном горшке лежал... позолоченный деревянный брусочек. Вот так, и не меньше. Народ сел и конкретно задумался. Отшельник был живой и в общем вменяемый, но от жевания дерева, даже позолоченного, как известно, во время длительной голодухи толку мало.
Но тут взгляд народный упал на статую Каннон, стоявшую в святилище. И он (народ, а не взгляд!) издал возглас изумления - на бедре богини зияла глубокая рана, своей формой в точности соответствовавшая тому брусочку, что лежал в горшке.
Тут уж даже самые тупые сообразили, что, во-первых, надо немедленно приложить брусочек к ране Каннон. Что и было сделано - и рана тотчас затянулась. А во-вторых, свидетели чуда немедленно постигли, что в образе оленя отшельнику явилась самолично Каннон, не пожалевшая даже своей плоти ради спасения Сайоновой жизни, и вообще нигде ни разу не формалистка, а напротив, истинная японка.
Мораль же сей сказки, думается мне, такова: умная женщина вполне может иногда разрешить своему мужчине сделать что-нибудь ею строго-настрого запрещенное! Но она сумеет обставить это так, чтобы нарушитель чувствовал себя по гроб жизни ей обязанным. И весьма умно это.
(anna_y)
- три лика - сострадательные,
- три лика - гневные,
- еще три лика - свирепые,
- и один - смеющийся.
Ну, сами понимаете, с такой женщиной не соскучишься. Что и узнал на собственной шкуре отшельник Сайон Дзэндзи. Жил он, как мы помним, на горе, где возвел небольшое святилище милосердной Каннон, ставшее местом паломничества для всех окрестных жителей. Так что отшельничество отшельника было, скажем так, не очень уж невыносимым.
Но однажды выдалась не такая зима, как у нас в Питере в этом году, а настоящая, снежная, долгая и вредная, а также белая и пушистая. Снегопад как начался, так все и не переставал. Хижина отшельника вместе со святилищем оказались напрочь отрезанными от Большой Земли. И ладно бы дело только в скуке, так еще и жрачка у Сайона стремительно заканчивалась. А снег все падал и падал. И Сайон затягивал поясок - или что у этих японских монахов там в районе талии? - все круче.
Но в конце концов совсем изголодавшийся отшельник понял, что все равно пропадать, так лучше быстро в дороге, чем в хижине от голода. Йех! - сказал он, бросил последний взгляд на статую любимой Каннон и вышел, так сказать, в последнюю дорогу.
Но не успел бедняга Сайон пройти и нескольких шагов, как обо что-то конкретно споткнулся. И оказалось это "что-то" ничем иным, как тушей замерзшего оленя. Свежее мясо, много свежего замороженного мяса! - возликовала часть Сайона, любящая пожрать. В то время как другая, порядочно-отшельническая, часть немедленно напомнила, что последователи Каннон мясо не едят! Милосердие так ко всем милосердие.
Тут, надо полагать, части Сайона устроили меж собою длительную дискуссию. Но поскольку японцы народ вежливый, даже с самими собою, части не изничтожили друг друга, а успешно договорились до следующего. Если Сайон возьмет не всего оленя, а только чуть-чуть, ровно столько, сколько требуется, чтобы выжить, он сможет пережить ненастье и будет способен и впредь творить обеты во славу Каннон.
Так что Сайон отрезал от оленя не слишком большой кусок, вернулся в хижину, приготовил себе обед, частично его съел и пошел отнюдь не дрыхнуть, но возносить богине благодарственные молитвы, ибо он был честный отшельник.
Вскоре ужасный снегопад закончился, и местные крестьяне потянулись по сугробам к святилищу. Как гласит правдивая хроника, мало кто из них верил, что застанет отшельника в живых - уж очень долго на сей раз свирепствовала непогода. Но еще издалека сострадательные пейзане с неимоверным удивлением и радостию услышали, как отшельник звучным голосом читает буддийскую молитву. Экий крепкий курилка, удивились крестьяне и ломанулись в святилище массово посмотреть на голодоустойчивого Сайона.
Тот не ударил лицом в грязь. Дождавшись, пока все соберутся, рассядутся и перестанут шуршать программками, Сайон поведал публике чудесную историю своего спасения. И даже показал глиняный горшок, куда сложил оставшееся после трапезы мясо.
Ну, вы понимаете, что желающих немедленно заглянуть в горшок оказалось хоть отбавляй. Но вместо мяса в глиняном горшке лежал... позолоченный деревянный брусочек. Вот так, и не меньше. Народ сел и конкретно задумался. Отшельник был живой и в общем вменяемый, но от жевания дерева, даже позолоченного, как известно, во время длительной голодухи толку мало.
Но тут взгляд народный упал на статую Каннон, стоявшую в святилище. И он (народ, а не взгляд!) издал возглас изумления - на бедре богини зияла глубокая рана, своей формой в точности соответствовавшая тому брусочку, что лежал в горшке.
Тут уж даже самые тупые сообразили, что, во-первых, надо немедленно приложить брусочек к ране Каннон. Что и было сделано - и рана тотчас затянулась. А во-вторых, свидетели чуда немедленно постигли, что в образе оленя отшельнику явилась самолично Каннон, не пожалевшая даже своей плоти ради спасения Сайоновой жизни, и вообще нигде ни разу не формалистка, а напротив, истинная японка.
Мораль же сей сказки, думается мне, такова: умная женщина вполне может иногда разрешить своему мужчине сделать что-нибудь ею строго-настрого запрещенное! Но она сумеет обставить это так, чтобы нарушитель чувствовал себя по гроб жизни ей обязанным. И весьма умно это.
(anna_y)