Хватит просто SJ
Пишет Педро Мигель Ламет, иезуит, писатель и журналист:
С тех пор я запомнил Хосе Марию Льяноса - седого, закутанного в пальто, выстукивающего на старом «Ундервуде» в ледяной комнатке или в душной спальне рабочего общежития. Он ошеломил меня с первой минуты. Это был живой миф, иезуит, 50 лет назад оставивший Мадрид и свое франкистское прошлое, чтобы жить с бедняками. Почему он был так резок и в то же время чувствителен? Как он прошел путь от капеллана Фаланги до «красного попа»? От утонченного поэта до рабочего лидера?
Помню, однажды я пришел на Рождество и спросил, где он. «Уфф, Льянос не выходит из своей комнаты уже три дня!» - «Почему?» - «У него из часовни украли Младенца Иисуса!» В этом он весь, взрывчатая смесь нежности и гнева, ребенка и безумца, мечты и депрессии. Его друг говорил о нем: «В Церкви есть всё. Льянос, ты - желчный пузырь Мистического Тела Церкви».
Как это сочетается с членством в Коммунистической партии и поднятым в революционном приветствии кулаком на первом разрешенном демократическом митинге? А его дружба с Пасионарией, их пение хором Cantemos al amor de los amores; или желание, чтобы на его могиле написали номер членской карточки Рабочих комиссий, а когда он понял, что умирает, сказал брату: «Хватит просто SJ (Societatis Iesu)»...
В автобусе, который связывал его район с Мадридом, половина окон были выбиты, и он платил за билет ровно половину, а за ним и остальные пассажиры. Так продолжалось, пока мэрия пустила по маршруту новый автобус. Так было с водопроводом, канализацией, новыми домами... Его район, раньше называвшийся «Колодец дядюшки Раймундо», - утопия, ставшая реальностью.
Тот самый Льянос, читавший на своих мессах псалмы и Неруду с Альберти. Тот самый, который дежурил у полицейского управления, пока не выпустили арестованного друга. Он был похож на автопортрет Рембрандта из амстердамского музея. На его похоронах одни читали Розарий, а другие пели «Интернационал».
С тех пор я запомнил Хосе Марию Льяноса - седого, закутанного в пальто, выстукивающего на старом «Ундервуде» в ледяной комнатке или в душной спальне рабочего общежития. Он ошеломил меня с первой минуты. Это был живой миф, иезуит, 50 лет назад оставивший Мадрид и свое франкистское прошлое, чтобы жить с бедняками. Почему он был так резок и в то же время чувствителен? Как он прошел путь от капеллана Фаланги до «красного попа»? От утонченного поэта до рабочего лидера?
Помню, однажды я пришел на Рождество и спросил, где он. «Уфф, Льянос не выходит из своей комнаты уже три дня!» - «Почему?» - «У него из часовни украли Младенца Иисуса!» В этом он весь, взрывчатая смесь нежности и гнева, ребенка и безумца, мечты и депрессии. Его друг говорил о нем: «В Церкви есть всё. Льянос, ты - желчный пузырь Мистического Тела Церкви».
Как это сочетается с членством в Коммунистической партии и поднятым в революционном приветствии кулаком на первом разрешенном демократическом митинге? А его дружба с Пасионарией, их пение хором Cantemos al amor de los amores; или желание, чтобы на его могиле написали номер членской карточки Рабочих комиссий, а когда он понял, что умирает, сказал брату: «Хватит просто SJ (Societatis Iesu)»...
В автобусе, который связывал его район с Мадридом, половина окон были выбиты, и он платил за билет ровно половину, а за ним и остальные пассажиры. Так продолжалось, пока мэрия пустила по маршруту новый автобус. Так было с водопроводом, канализацией, новыми домами... Его район, раньше называвшийся «Колодец дядюшки Раймундо», - утопия, ставшая реальностью.
Тот самый Льянос, читавший на своих мессах псалмы и Неруду с Альберти. Тот самый, который дежурил у полицейского управления, пока не выпустили арестованного друга. Он был похож на автопортрет Рембрандта из амстердамского музея. На его похоронах одни читали Розарий, а другие пели «Интернационал».