Andes lo que andes
Эдуардо Галеано, из книги "Дни и ночи любви и войны"
... Но я предпочитаю свечение людей
1.
"Предатель", - сказал я ему. И показал вырезку из кубинской газеты: он в костюме питчера играет в бейсбол. Помню, он рассмеялся, рассмеялись мы оба; не помню, ответил ли он. Наш разговор, как мячик в пинг-понге, перескакивал с одной темы на другую.
- Не хочу, чтобы каждый кубинец мечтал быть Рокфеллером, - сказал он мне. Социализм имеет смысл, если очищает людей, выталкивает их из эгоизма, спасает от конкуренции и жадности.
Он рассказал, что, будучи Президентом Центрального банка, в шутку подписывал купюры прозвищем "Че", и что деньги, дерьмовый фетиш, должны быть безобразными.
Че Гевару, как всех нас, выдавали глаза. Я помню его чистый, как рассвет, взгляд: взгляд верующих.
2.
За разговором можно было позабыть, что этот человек прибыл на Кубу, объехав Латинскую Америку вдоль и поперек. Он видел - и не как турист - вихрь боливийской революции и агонию гватемальской. Он грузил бананы в Центральной Америке и фотографировал на площадях Мехико, чтобы заработать на жизнь, а потом поставить ее на кон в авантюре с "Гранмой".
Он не был кабинетным ученым. Рано или поздно это должно было кончиться взрывом, это напряжение льва в клетке, копившееся в нем уже во время нашей встречи в середине 1964 года.
Единственный случай - покинуть революцию, уже сделанную тобой и горстью безумцев, и броситься делать другую. Он жил не победой, а битвой, той самой вечно необходимой битвой за человеческое достоинство.
Кандела, мой шофер в ту первую встречу с Кубой, звал его "Конем". Эту типично кубинскую похвалу он приберегал для троих - для Фиделя, Че и Шекспира.
3.
Через три года я застыл, вперив взор в первые страницы газет. Фотографии представляли недвижное тело под всеми возможными углами. Диктатура генерала Баррьентоса хвасталась перед миром своим великим трофеем.
Я долго смотрел на его улыбку, ироническую и нежную, и вспоминал фразы из разговора 64-го года, о мире ("У одних правота, у других вещи"), о революции ("Куба будет не витриной социализма, а живым примером") и о себе самом ("Я много ошибался, но верю, что...").
И я подумал: "Он потерпел поражение. Он мертв". И тут же: "Он никогда не проиграет. Никогда не умрет". Я смотрел на это лицо буэнос-айресского Христа и больше всего желал его поздравить.
... Но я предпочитаю свечение людей
1.
"Предатель", - сказал я ему. И показал вырезку из кубинской газеты: он в костюме питчера играет в бейсбол. Помню, он рассмеялся, рассмеялись мы оба; не помню, ответил ли он. Наш разговор, как мячик в пинг-понге, перескакивал с одной темы на другую.
- Не хочу, чтобы каждый кубинец мечтал быть Рокфеллером, - сказал он мне. Социализм имеет смысл, если очищает людей, выталкивает их из эгоизма, спасает от конкуренции и жадности.
Он рассказал, что, будучи Президентом Центрального банка, в шутку подписывал купюры прозвищем "Че", и что деньги, дерьмовый фетиш, должны быть безобразными.
Че Гевару, как всех нас, выдавали глаза. Я помню его чистый, как рассвет, взгляд: взгляд верующих.
2.
За разговором можно было позабыть, что этот человек прибыл на Кубу, объехав Латинскую Америку вдоль и поперек. Он видел - и не как турист - вихрь боливийской революции и агонию гватемальской. Он грузил бананы в Центральной Америке и фотографировал на площадях Мехико, чтобы заработать на жизнь, а потом поставить ее на кон в авантюре с "Гранмой".
Он не был кабинетным ученым. Рано или поздно это должно было кончиться взрывом, это напряжение льва в клетке, копившееся в нем уже во время нашей встречи в середине 1964 года.
Единственный случай - покинуть революцию, уже сделанную тобой и горстью безумцев, и броситься делать другую. Он жил не победой, а битвой, той самой вечно необходимой битвой за человеческое достоинство.
Кандела, мой шофер в ту первую встречу с Кубой, звал его "Конем". Эту типично кубинскую похвалу он приберегал для троих - для Фиделя, Че и Шекспира.
3.
Через три года я застыл, вперив взор в первые страницы газет. Фотографии представляли недвижное тело под всеми возможными углами. Диктатура генерала Баррьентоса хвасталась перед миром своим великим трофеем.
Я долго смотрел на его улыбку, ироническую и нежную, и вспоминал фразы из разговора 64-го года, о мире ("У одних правота, у других вещи"), о революции ("Куба будет не витриной социализма, а живым примером") и о себе самом ("Я много ошибался, но верю, что...").
И я подумал: "Он потерпел поражение. Он мертв". И тут же: "Он никогда не проиграет. Никогда не умрет". Я смотрел на это лицо буэнос-айресского Христа и больше всего желал его поздравить.
Click to view