Ожидают как мы воскресения
Цикл GETHSEMANÍ, KY. Эрнесто Карденаля:
1. На Пасху воскресают цикады
- 17 лет похороненные личинки -
миллионы, миллионы цикад,
они поют и поют целый день
и ночью все еще распевают.
Только самцы поют:
самки безгласны.
Но поют они не для самок:
те еще и глухие.
Целый лес трепещет от песни
и только они ничего не слышат.
Для кого же поют самцы?
И зачем поют? И что?
Поют как трапписты в хоре
с книгами псалмов и антифонов
поют Вступление Воскресения.
Потом уже песня все грустнее
и один за другим смолкают певцы,
и слышно только немногих,
и тишина. Воскресение спето.
*
2. На кладбище траппистов пришла весна,
на кладбище зеленое от первой травы
с железными крестами в ряд как посев,
где кардинал зовет невесту, а она
отвечает багряному ухажеру.
Где королек собирает веточки для гнезда
и слышен рокот желтого трактора
по ту сторону шоссе на лугу.
Вы стали фосфором, азотом и калием.
И с ночным дождем, обнажающим корни
и открывающим почки, питаете травы.
И вы питались тем, что раньше было людьми,
а раньше травами, фосфором, азотом и калием.
Но когда космос вернется в водород изначальный
- Ибо водород есмы и в водород превратимся -
воскреснете вы не одни, как лежали,
но в вашем теле воскреснет вся земля:
вчерашний дождь, гнездо королька,
черно-белая голштинская на холме корова,
любовь кардинала и майский трактор.
*
3. Как стаи уток с криком летят,
осенней ночью с криком летят
к незнакомым далеким лагунам,
не знают, кто влечет их, куда:
так нас влекло к Тебе, а мы и не знали.
И как стаи уток прилетают с юга
весной, из моей Америки,
и криком будят Кентукки ночью!
*
4. Шумят трактора на лугах.
Цветут, розовея, сливы.
Смотри: зацвели и яблони.
Возлюбленный, это пора любви.
Скворцы щебечут на яворе.
Дороги пахнут недавно политым асфальтом,
в машинах смеются девушки.
Смотри: наступила пора любви.
Все птицы летают парами.
*
5. Весна принесла свой запах в Никарагуа:
земля под дождем, запах тепла,
цветов, обнаженных корней, мокрых листьев
(я слышал мычание далекого стада...)
Или это запах любви? Но любовь - не твоя.
Любовь - собственность диктатора: он
упитан, в спортивном костюме и ковбойской шляпе,
на роскошной яхте среди твоих снов:
он любит эту землю, он ее прикарманил.
В любимой земле - диктатора мумия,
а тебя Любовь повела в изгнание.
*
6. Как совы, которые видят ночью, и как
полдень есть полночь летучих мышей,
этот светлый вечер июля: не иной ли свет,
не тьма ли всё, что мы видим:
серебристый бак для воды, закат солнца,
ласточки машут крыльями, эта книга Сузо,
самолет как рыба в июльском небе?
*
7. Машины туда-сюда по шоссе
перед новициатом, как волны моря.
Далекий шум, он растет, растет,
натужный рев мотора,
шепот шин на мокром асфальте,
потом стихает, стихает, не слышится больше.
И другой мотор начинает шуметь.
Как волны моря. И я бежал как волны
по шоссе, по асфальту, ведущему в никуда.
И кажется, я всё бегу, бегу,
и это лишь сон, что уже я где-то,
и не слежу, как пролетают машины,
а смотрю на это всё мимоходом
из окна исчезающего автомобиля.
*
8. Длинноногие водомерки
бегут по воде как по льду, по стеклу.
Бегут друг с другом, парами. Расстаются,
стремятся соединиться, снова находят пару.
Проводят жизнь, на воде танцуя.
Ты сотворил землю как свадебный танец,
и все вещи - мужья и жены.
Лишь Ты - Муж запоздавший,
а я - одинокая жена без мужа.
Брачные ложа птиц зелены,
и пары грачей летают играя,
пары черных грачей, играя
и крича: А А А А! А А А А!
*
9. 2 часа ночи. Хвалитны, и церковь
в полумраке, полная демонов.
Пора сумерек и праздников.
Час рассеянности. Возвращается прошлое.
«И грех мой всегда предо мною».
И пока мы читаем псалмы, воспоминания
входят в молитву, как легкая музыка по радио.
Вернулись старые сцены кино, ночных кошмаров, часы
одинокие в гостиницах, танцы, путешествия, поцелуи, бары.
И появляются забытые лица. Злые вещи.
Убитый Сомоса восстает из мавзолея.
(С Сигоном, царем Аморрейским, и Огом, царем Васанским).
Свет «Копакабаны» мерцает в черной воде
из канализации Манагуа.
Глупые разговоры, пьяные ночи,
кружится рулетка, кружится.
Крики, легкая музыка.
«И грех мой всегда предо мною».
Час, когда сияют бордели
и кабаки. Дом Кайафы полон гостей.
Освещен и дворец Сомосы.
Час, когда заседают трибуналы
и заплечных дел мастера идут на работу.
Час полиции и агентов,
когда воры и прелюбодеи бродят по улицам
и прячут трупы. И концы в воду.
Час, когда начинается агония.
Час кровавого пота в саду, искушений.
Снаружи ранние птицы пробуют голос,
солнце зовут. Сумерки, мгла.
И церковь ледяная, полная демонов,
пока мы ночью читаем псалмы.
*
10. Как жестянки из-под пива и окурки,
истрачены мои дни.
Как кадры на экране телевизора проходят
и исчезают, прошла моя жизнь.
Как машины, несущиеся по шоссе
со смехом девушек и музыкой радио...
И красота ушла быстрее, чем автомобили
и песни по радио, вышедшие из моды.
И не осталось ничего из тех дней, ничего,
только жестянки и раздавленные окурки,
смех на тусклых снимках, порванные билеты,
и опилки, которые на рассвете выметают из баров.
*
11. Сигнал этой машины мне знаком
и этот ветер, свистящий в соснах
и сотрясающий крышу новициата,
напоминает дом. Зовут меня из машины.
Но мой дом у шоссе
с проезжающими туда-сюда автомобилями
давным-давно продан, и в нем живут чужие.
Машина чужая, уже исчезла.
Только ветер тот самый. Только свист
дождливого вечера осени мне знаком.
*
12. Деревья как шевелюры девчонок рыжих
и белокурых. Влажные красные и золотые листья
падают, падают, как тяжелые волосы.
Снова осень. Пробежал быстрый год
как поезд, свистя за деревьями,
и серебряный самолет мелькнул и не вернется,
и птицы летят к Испанской Америке.
*
13. Не знаю, кто он, живущий в снегу.
Снег - его белая ряса,
а сначала я никого не видел:
только чистый белый снег и солнце.
Послушник в снегу едва виден.
И знаю, что в этом снегу есть Что-то еще -
оно не послушник, не снег, незримо.
*
14. За монастырем, рядом с дорогой,
есть кладбище изношенных вещей,
там покрытое накипью железо, куски
керамики, сломанных труб, скрученных проволок,
пустые пачки из-под сигарет, опилки
и цинк, старый пластик, порванные шины
ожидают как мы воскресения.
http://amediavoz.com/cardenal.htm#GETHSEMAN%C3%8D,%20KY.
1. На Пасху воскресают цикады
- 17 лет похороненные личинки -
миллионы, миллионы цикад,
они поют и поют целый день
и ночью все еще распевают.
Только самцы поют:
самки безгласны.
Но поют они не для самок:
те еще и глухие.
Целый лес трепещет от песни
и только они ничего не слышат.
Для кого же поют самцы?
И зачем поют? И что?
Поют как трапписты в хоре
с книгами псалмов и антифонов
поют Вступление Воскресения.
Потом уже песня все грустнее
и один за другим смолкают певцы,
и слышно только немногих,
и тишина. Воскресение спето.
*
2. На кладбище траппистов пришла весна,
на кладбище зеленое от первой травы
с железными крестами в ряд как посев,
где кардинал зовет невесту, а она
отвечает багряному ухажеру.
Где королек собирает веточки для гнезда
и слышен рокот желтого трактора
по ту сторону шоссе на лугу.
Вы стали фосфором, азотом и калием.
И с ночным дождем, обнажающим корни
и открывающим почки, питаете травы.
И вы питались тем, что раньше было людьми,
а раньше травами, фосфором, азотом и калием.
Но когда космос вернется в водород изначальный
- Ибо водород есмы и в водород превратимся -
воскреснете вы не одни, как лежали,
но в вашем теле воскреснет вся земля:
вчерашний дождь, гнездо королька,
черно-белая голштинская на холме корова,
любовь кардинала и майский трактор.
*
3. Как стаи уток с криком летят,
осенней ночью с криком летят
к незнакомым далеким лагунам,
не знают, кто влечет их, куда:
так нас влекло к Тебе, а мы и не знали.
И как стаи уток прилетают с юга
весной, из моей Америки,
и криком будят Кентукки ночью!
*
4. Шумят трактора на лугах.
Цветут, розовея, сливы.
Смотри: зацвели и яблони.
Возлюбленный, это пора любви.
Скворцы щебечут на яворе.
Дороги пахнут недавно политым асфальтом,
в машинах смеются девушки.
Смотри: наступила пора любви.
Все птицы летают парами.
*
5. Весна принесла свой запах в Никарагуа:
земля под дождем, запах тепла,
цветов, обнаженных корней, мокрых листьев
(я слышал мычание далекого стада...)
Или это запах любви? Но любовь - не твоя.
Любовь - собственность диктатора: он
упитан, в спортивном костюме и ковбойской шляпе,
на роскошной яхте среди твоих снов:
он любит эту землю, он ее прикарманил.
В любимой земле - диктатора мумия,
а тебя Любовь повела в изгнание.
*
6. Как совы, которые видят ночью, и как
полдень есть полночь летучих мышей,
этот светлый вечер июля: не иной ли свет,
не тьма ли всё, что мы видим:
серебристый бак для воды, закат солнца,
ласточки машут крыльями, эта книга Сузо,
самолет как рыба в июльском небе?
*
7. Машины туда-сюда по шоссе
перед новициатом, как волны моря.
Далекий шум, он растет, растет,
натужный рев мотора,
шепот шин на мокром асфальте,
потом стихает, стихает, не слышится больше.
И другой мотор начинает шуметь.
Как волны моря. И я бежал как волны
по шоссе, по асфальту, ведущему в никуда.
И кажется, я всё бегу, бегу,
и это лишь сон, что уже я где-то,
и не слежу, как пролетают машины,
а смотрю на это всё мимоходом
из окна исчезающего автомобиля.
*
8. Длинноногие водомерки
бегут по воде как по льду, по стеклу.
Бегут друг с другом, парами. Расстаются,
стремятся соединиться, снова находят пару.
Проводят жизнь, на воде танцуя.
Ты сотворил землю как свадебный танец,
и все вещи - мужья и жены.
Лишь Ты - Муж запоздавший,
а я - одинокая жена без мужа.
Брачные ложа птиц зелены,
и пары грачей летают играя,
пары черных грачей, играя
и крича: А А А А! А А А А!
*
9. 2 часа ночи. Хвалитны, и церковь
в полумраке, полная демонов.
Пора сумерек и праздников.
Час рассеянности. Возвращается прошлое.
«И грех мой всегда предо мною».
И пока мы читаем псалмы, воспоминания
входят в молитву, как легкая музыка по радио.
Вернулись старые сцены кино, ночных кошмаров, часы
одинокие в гостиницах, танцы, путешествия, поцелуи, бары.
И появляются забытые лица. Злые вещи.
Убитый Сомоса восстает из мавзолея.
(С Сигоном, царем Аморрейским, и Огом, царем Васанским).
Свет «Копакабаны» мерцает в черной воде
из канализации Манагуа.
Глупые разговоры, пьяные ночи,
кружится рулетка, кружится.
Крики, легкая музыка.
«И грех мой всегда предо мною».
Час, когда сияют бордели
и кабаки. Дом Кайафы полон гостей.
Освещен и дворец Сомосы.
Час, когда заседают трибуналы
и заплечных дел мастера идут на работу.
Час полиции и агентов,
когда воры и прелюбодеи бродят по улицам
и прячут трупы. И концы в воду.
Час, когда начинается агония.
Час кровавого пота в саду, искушений.
Снаружи ранние птицы пробуют голос,
солнце зовут. Сумерки, мгла.
И церковь ледяная, полная демонов,
пока мы ночью читаем псалмы.
*
10. Как жестянки из-под пива и окурки,
истрачены мои дни.
Как кадры на экране телевизора проходят
и исчезают, прошла моя жизнь.
Как машины, несущиеся по шоссе
со смехом девушек и музыкой радио...
И красота ушла быстрее, чем автомобили
и песни по радио, вышедшие из моды.
И не осталось ничего из тех дней, ничего,
только жестянки и раздавленные окурки,
смех на тусклых снимках, порванные билеты,
и опилки, которые на рассвете выметают из баров.
*
11. Сигнал этой машины мне знаком
и этот ветер, свистящий в соснах
и сотрясающий крышу новициата,
напоминает дом. Зовут меня из машины.
Но мой дом у шоссе
с проезжающими туда-сюда автомобилями
давным-давно продан, и в нем живут чужие.
Машина чужая, уже исчезла.
Только ветер тот самый. Только свист
дождливого вечера осени мне знаком.
*
12. Деревья как шевелюры девчонок рыжих
и белокурых. Влажные красные и золотые листья
падают, падают, как тяжелые волосы.
Снова осень. Пробежал быстрый год
как поезд, свистя за деревьями,
и серебряный самолет мелькнул и не вернется,
и птицы летят к Испанской Америке.
*
13. Не знаю, кто он, живущий в снегу.
Снег - его белая ряса,
а сначала я никого не видел:
только чистый белый снег и солнце.
Послушник в снегу едва виден.
И знаю, что в этом снегу есть Что-то еще -
оно не послушник, не снег, незримо.
*
14. За монастырем, рядом с дорогой,
есть кладбище изношенных вещей,
там покрытое накипью железо, куски
керамики, сломанных труб, скрученных проволок,
пустые пачки из-под сигарет, опилки
и цинк, старый пластик, порванные шины
ожидают как мы воскресения.
http://amediavoz.com/cardenal.htm#GETHSEMAN%C3%8D,%20KY.