София - единственный день
София - сплошная временная эклектика. Параллельное пространство, мозаика машины времени, причудливо перемешанные детство и история.
По нашей гостиничной улице ездит трамвай номер 22, жёлтый трамвай, старый, квадратный, исторический. Сколько ему лет? И где я видела такие трамваи, идущие по узкой улице с высокими голыми деревьями-метелками? Кажется, в Питере, в девяносто пятом. Только был ли он таким желтым? Не помню. Помню только, что там они были не такими, как в нашей Уфе. У нас ездили новые, красные, чешские трамваи. А в Питере они, кажется, лет за сто совсем не изменились. А вот номер - мой, двадцать второй. Я даже помню его маршрут, он как раз проходил возле маминого интститута.
Вчера тренировали летать толстых голубей в парке возле НДК - Народного Дворца Культуры. Там все, как и полагается по статусу: голубые ели, талый снег и целенькие, будто их специально высушили под прессом, сухие кленовые листья на дорожке. Настоящие кленовые, не платановые, уж я-то, специалист по отсутствующим кленам, отличу.
И голуби эти, похожие на крупные новогодние шары с лапками, Томас все проверял, не разучились ли они летать. Голуби неохотно перекатывались по мокрому асфальту, иногда для проформы расправляя крылья.
А я лущила горелые мелкие каштаны. Хотя, нет, каштаны - из какой-то другой жизни, но это тоже было хорошо.
А потом мы обнаружили толстую, как пирог, огромную многослойную пиццу и ели ее, обжигаясь, на виду у круглых голубей.
Хотя пицца - она тоже из другого среза жизни. Помню, в начале девяностых, напротив моего авиационного института появилась пиццерия, пицца там была, по нашим студенческим меркам, весомым роскошеством, и обозначалась на прилавке как "Пицца с мясом птицы". И, вгрызаясь в мягкое, текучее, кисло-сладко-соленое, я скандировала с полным ртом: "Эта пицца с мясом птицы! Запеченная орлица!"
А на расстоянии одной станции метро от Народного Дворца Культуры другая дыра во времени - памятник Царю-Освободителю. Сидит себе окаменевший Александр Второй на коне, а под ним - венки из живых, сегодняшних цветов.
И на вывесках кругом - твердые знаки на конце слов.
А рядом, на углу скверика, взгромоздилась на столбы настоящая постовая будочка, и по лесенке с нее спустился настоящий постовой. Какие же это годы? Тридцатые? Сороковые? Пятидесятые? Я такие и вовсе видела лишь на иллюстрациях, в книжкех про "Дядю Степу".
А вокруг кротовые горки снега, и их деловито сгребают синими совковыми лопатами толстые укутанные дворники. Настоящие снежные дворники!
Томас бросается к этим жалким черным горкам и скатывает твердые, как ядра, огромные грязные снежки.
Одним таким снежком он потом украсил искусственную елку в метро -
"Будет им сюрприз!" - заявил он с хитрой гордостью.
А на рынке продаются настоящие мандарины - мелкие, как в детских новогодних подарках: на один подарок - одна мандаринка и три грецких ореха. "Что это за крошечные клемантины?" - удивляется Томас. А клемантины лежат отдельно и написано: "Мандарины " Клемантина""
А в аптеке провизор с лицом Джека Харкнесса в молодости и с бейджиком "Илия Фъртунов" продает витамины "Alive!". Детские.
А рядом лежат другие детские витамины, с недвусмысленным названием "Марсианци". И надпись на боку: "Подарък - Марсианска буболечка". Знаем мы их буболечки, как же, видали.
По нашей гостиничной улице ездит трамвай номер 22, жёлтый трамвай, старый, квадратный, исторический. Сколько ему лет? И где я видела такие трамваи, идущие по узкой улице с высокими голыми деревьями-метелками? Кажется, в Питере, в девяносто пятом. Только был ли он таким желтым? Не помню. Помню только, что там они были не такими, как в нашей Уфе. У нас ездили новые, красные, чешские трамваи. А в Питере они, кажется, лет за сто совсем не изменились. А вот номер - мой, двадцать второй. Я даже помню его маршрут, он как раз проходил возле маминого интститута.
Вчера тренировали летать толстых голубей в парке возле НДК - Народного Дворца Культуры. Там все, как и полагается по статусу: голубые ели, талый снег и целенькие, будто их специально высушили под прессом, сухие кленовые листья на дорожке. Настоящие кленовые, не платановые, уж я-то, специалист по отсутствующим кленам, отличу.
И голуби эти, похожие на крупные новогодние шары с лапками, Томас все проверял, не разучились ли они летать. Голуби неохотно перекатывались по мокрому асфальту, иногда для проформы расправляя крылья.
А я лущила горелые мелкие каштаны. Хотя, нет, каштаны - из какой-то другой жизни, но это тоже было хорошо.
А потом мы обнаружили толстую, как пирог, огромную многослойную пиццу и ели ее, обжигаясь, на виду у круглых голубей.
Хотя пицца - она тоже из другого среза жизни. Помню, в начале девяностых, напротив моего авиационного института появилась пиццерия, пицца там была, по нашим студенческим меркам, весомым роскошеством, и обозначалась на прилавке как "Пицца с мясом птицы". И, вгрызаясь в мягкое, текучее, кисло-сладко-соленое, я скандировала с полным ртом: "Эта пицца с мясом птицы! Запеченная орлица!"
А на расстоянии одной станции метро от Народного Дворца Культуры другая дыра во времени - памятник Царю-Освободителю. Сидит себе окаменевший Александр Второй на коне, а под ним - венки из живых, сегодняшних цветов.
И на вывесках кругом - твердые знаки на конце слов.
А рядом, на углу скверика, взгромоздилась на столбы настоящая постовая будочка, и по лесенке с нее спустился настоящий постовой. Какие же это годы? Тридцатые? Сороковые? Пятидесятые? Я такие и вовсе видела лишь на иллюстрациях, в книжкех про "Дядю Степу".
А вокруг кротовые горки снега, и их деловито сгребают синими совковыми лопатами толстые укутанные дворники. Настоящие снежные дворники!
Томас бросается к этим жалким черным горкам и скатывает твердые, как ядра, огромные грязные снежки.
Одним таким снежком он потом украсил искусственную елку в метро -
"Будет им сюрприз!" - заявил он с хитрой гордостью.
А на рынке продаются настоящие мандарины - мелкие, как в детских новогодних подарках: на один подарок - одна мандаринка и три грецких ореха. "Что это за крошечные клемантины?" - удивляется Томас. А клемантины лежат отдельно и написано: "Мандарины " Клемантина""
А в аптеке провизор с лицом Джека Харкнесса в молодости и с бейджиком "Илия Фъртунов" продает витамины "Alive!". Детские.
А рядом лежат другие детские витамины, с недвусмысленным названием "Марсианци". И надпись на боку: "Подарък - Марсианска буболечка". Знаем мы их буболечки, как же, видали.