Убийство Кеннеди. долгое эхо (окончание)
Комиссия Уоррена
как санкционированное беззаконие
По американским законам расследование преступления и суд над обвиняемым должны происходить там, где было совершено преступление. Прозектор далласской больницы Эрл Роуз готовился произвести вскрытие, когда агенты Секретной службы ворвались в палату и, не обращая внимания на решительные протесты, забрали труп Кеннеди и увезли его с собой в Вашингтон.21
Таким образом, нормальное расследование было прервано в самом начале. Прокуратура и полиция штата Техас были отстранены от участия в следствии и в поиске виновных. Вместо них действовать было поручено команде из двух десятков молодых юристов под надзором комитета из семи профессиональных политиков и администраторов, выполнявших четкие инструкции нового президента Линдона Джонсона.
Нужно помнить, что вся система американского судопроизводства построена на соперничестве двух сторон: обвинения и защиты. Как два боксера на ринге, прокурор и адвокат должны подчиняться определенным правилам, за соблюдением которых следят судьи. Цель одна - победа. Истина не только не важна, но часто воспринимается как враг, подлежащий уничтожению или по меньшей мере “обезвреживанию”. Соответственно, и вся профессиональная подготовка нацелена не столько на отыскание истины, сколько на опровержение аргументов противника, на дискредитацию выставляемых им свидетелей, на затушевывание одних фактов и раздувание других. Невозможно представить, чтобы адвокат или прокурор в американском суде вдруг объявил: “Мой оппонент меня убедил, я признаю, что неправ”. Это было бы знаком профессиональной непригодности, грозящим утратой престижа, а возможно, и дисквалификацией. Разве что в трагикомическом финале фильма “Правосудие для всех” адвокат, которого играет Аль Пачино, кричит: “Да, леди и джентльмены, мой подзащитный - насильник и негодяй, делайте с ним что хотите!”
Теперь попробуем себе представить, как поведет себя адвокат/прокурор, которому предложили продемонстрировать свое умение доказывать недоказуемое в отсутствие противника. Он уподобляется боксеру, которого выпустили с ринга в зрительный зал, разрешив добывать победу за победой, сокрушая челюсти, носы и черепа без всякой оглядки на судей и правила, в свое полное удовольствие. Именно в таком положении оказались двадцать следователей Комиссии Уоррена. Их “клиентом” была сделана версия “Освальд - убийца-одиночка”, и для защиты интересов этого клиента разрешались любые приемы, любое насилие над здравым смыслом. Здравому смыслу защитника назначено не было.
Впервые в истории американского судопроизводства приговор был вынесен не в результате состязания двух сторон, а путем выпуска книги. Юристы работали с азартом и, видимо, надеялись, что методы, применявшиеся ими при опросе свидетелей, не привлекут особого внимания. Но когда Конгресс распорядился опубликовать 28 томов подготовительных материалов, читающая публика смогла увидеть, как далеко может зайти американский адвокат, оставленный без надзора, в манипулировании показаниями, в запугивании, шельмовании и шантаже.
Тем не менее пример оказался заразительным. Каждый тщеславный юрист увидел, что и у него есть возможность принять участие в сенсационном - и гарантированно выигрышном - процессе, если провести его самому и опубликовать солидный том. Даже многие книги, критиковавшие отчет Комиссии, написаны именно так: “Моя версия - мой клиент, и для него я с легкостью пойду на любую подтасовку” (например, таковы книги Джима Гаррисона, Джорджа Эвика, Давида Лифтона, Энтони Саммерса, Питера Дэйл-Скотта и др.). Но особенно яркий пример - книги, отстаивающие правильность Отчета. Их стоит проанализировать именно с этой точки зрения.
Гроссмейстеры неправды
“Адвокат и никогда не может действовать по совести, не может не играть своею совестью, если б даже и хотел не играть, это уже такой обреченный на бессовестность человек”, - рассуждал Ф. М. Достоевский в своем “Дневнике писателя”.22 Искусство говорения неправды, как и всякое искусство, может увлечь человека бескорыстно, может наполнить его гордостью за свои свершения, может также принести ему одобрение со стороны власти и нешуточные вознаграждения. Создатели официальной версии гибели президента Кеннеди прямо-таки состязались в изобретении новых и новых приемов, которые, тем не менее, в целом можно разбить на три основные группы: а) отсев и дискредитация свидетелей; б) манипуляции с вещественными уликами; в) изматывание пустословием.
Для упрощения будем считать автором Отчета Арлена Спектора. Это его дерзкое упрямство вернуло Комиссии решимость продолжать работу даже после того, как ей была передана копия кинопленки Запрудера, запечатлевшей движение президентского лимузина в момент убийства и исключавшей теорию стрелка-одиночки. Джеральд Познер и Винсент Буглиози десятилетия спустя пошли по стопам Спектора, поставив перед собой задачу отбросить (исказить, дискредитировать) все новые свидетельства.
Отсев и дискредитация свидетелей
Когда я впервые прочитал Отчет Комиссии Уоррена, я поразился тому, как много страниц в нем посвящено отбрасыванию показаний десятков простых и разумных очевидцев событий, не имевших никакой корысти врать, ни в чем не противоречивших себе, не понимавших, почему их слова вызывают такое раздражение у следователей-адвокатов. Наоборот, очень часто свидетели, путавшиеся и на последующих допросах не помнившие, что они говорили на предыдущих, объявлялись заслуживающими доверия.
Познер и Буглиози учли эту стратегическую промашку и переместили шельмование свидетелей главным образом в примечания - и у того и у другого объем примечаний равен одной трети книги. Но все же некоторым зловредным упрямцам уделено внимание и в основном тексте. Оба автора, например, сочли своим долгом окончательно добить помощника шерифа Роджера Крэйга. Это тот Крэйг, который через пятнадцать минут после выстрелов увидел человека, бежавшего по траве со стороны книжного склада и севшего в остановившийся на улице Эльм светло-зеленый пикап, за рулем которого сидел негр или темнокожий латиноамериканец. Это подтвердили еще два человека. Несколько часов спустя, увидев Освальда в кабинете капитана Фрица, Крэйг уверенно заявил, что это тот самый человек, который был подобран автомобилем в 1.15 на площади Дэйли-плаза. Опытный полицейский стоял на своем, несмотря на давление, которое на него оказывали. Упрямец опровергал придуманный маршрут бегства Освальда от места стрельбы - на автобусе и в такси. Да еще и добавлял фигуру сообщника. Что было с ним делать?
Когда Крэйгу год спустя показали 6-й том приложений к Отчету, он обнаружил в протоколе своего допроса четырнадцать искажений, внесенных туда следователем Белиным. Познер уделяет Крэйгу всего полстраницы, заявляя, что капитан Фриц назвал его лжецом. Щедрый Буглиози разбирает эпизод на целых шести страницах и уверяет нас, что Крэйг видел на площади другого человека, но сказал, что это был Освальд, чтобы привлечь к себе внимание. Почему? А потому что “мы-то знаем, что в это время Освальд уже ехал в автобусе!”. А главное, показания Крэйга были использованы явным фальсификатором, прокурором Гаррисоном, поэтому их можно смело отбросить. (По такой же логике защитники Сталина на Западе утверждали в 1950-е: трупы расстрелянных польских офицеров, найденные в Катыни, были использованы гитлеровской пропагандой - значит, Сталин в этом преступлении неповинен.)
Или две кубинские эмигрантки, жившие в Далласе, сестры Одио. Вот эти задали хлопот Комиссии! Если два неизвестных латиноамериканца действительно приводили к ним Освальда (или его двойника?) в конце сентября 1963 г. и уверяли Сильвию Одио, что этот парень готов убить хоть президента Кеннеди, хоть Фиделя Кастро, как же тут отбросить идею заговора? Познер расправляется с неугодными свидетельницами на шести страницах, Буглиози - на пятнадцати (плюс множество примечаний). Главный упор: небезупречная репутация, а кроме того, визиты к психиатру и т. д. - разве можно верить таким дамам?
В общем, хотя количество свидетелей, подлежащих дискредитации, за тридцать лет, прошедших со дня убийства, выросло в два-три раза, неутомимые защитники Комиссии Уоррена, засучив рукава, идут от одного к другому с ведрами дегтя и щедро разбрызгивают его направо и налево. Доктор Креншоу? Тщеславный психопат, неясно даже, был ли он в операционной, где пытались спасти президента. Елена Гарро? Известная истеричка. Зато кубинским дипломатам, опровергающим ее показания, можно и нужно верить.
Также нужно верить всем агентам ФБР (несмотря на то, что их босс отдал приказ: “Освальд - одиночка”), всем далласским полицейским (несмотря на то, что им - проморгавшим и Освальда и Руби - приходится спасать честь мундира), всем агентам Секретной службы (несмотря на то, что президент Джонсон запретил им и заикаться о возможности заговора) и, наконец, всем родственникам и знакомым Джека Руби, отказавшимся от своих первоначальных - “ошибочных” - заявлений, что они видели его вместе с Освальдом (несмотря на то, что, если они будут стоять на своем, им грозит смерть).
Во времена Средневековья не считалось, что агония боли под пыткой может исказить показания обвиняемого. В наши времена американские юристы взяли за правило не обращать внимания на агонию страха. Шесть раз Джек Руби взывает к членам Комиссии: “Джентльмены, я готов говорить, если вы увезете меня в Вашингтон! Здесь моя жизнь в опасности!” И шесть раз судья Уоррен отказывает ему, отвечая, что они уже опросили сотни людей в Далласе “и все прошло нормально”.23 Если так ведет себя председатель Верховного суда, чего же ждать от рядовых судей?
Манипуляции с вещественными уликами
Нет нужды снова и снова перечислять все, что проделывали следователи Комиссии Уоррена с гильзами, пулями, фотоснимками и кинопленками, фигурировавшими в расследовании тройного убийства в Далласе. Казалось бы, любой человек, продолжающий в наши дни отстаивать версию “одной пули”, должен быть помещен в палату для больных, подверженных галлюцинациям. Ничего подобного! С гордостью и увлечением Познер, Гас Руссо и Буглиози повторяют ухищрения изворотливого Арлена Спектора.
Нет, анализ частичек металла по краям отверстий в галстуке и пиджаке президента был проведен неправильно!
Нет, 70% свидетелей на Дэйли-плаза, заявивших, что стреляли с Травяного холма, ничего не смыслят в баллистике!
Нет, упрямый губернатор Коннэли ошибается, когда твердит, что сначала пуля поразила президента, а потом прозвучал второй выстрел, ранивший его!
Ну а что тогда делать с кадрами 225-233 на пленке Запрудера, где мы ясно видим, что президент уже ранен, а правая рука губернатора Коннэли - которая, по теории “одной пули”, должна быть раздробленной - твердо держит шляпу? Мы просто не будем включать эти кадры в наши книги и понадеемся на то, что сегодня лишь немногие помнят об их существовании.
В 1986 г. лондонское телевидение предложило Буглиози выступить в роли прокурора в задуманном телевизионном суде над покойным Освальдом. Увлекшись этим предложением, он погрузился в исследовние материалов Комиссии Уоррена и вышедших к тому времени книг об убийстве. Естественно, прежде всего его интересовали вещественные улики и показания, подтверждавшие участие Освальда в стрельбе на Дэйли-плаза. Их набиралось вполне достаточно, и присяжные на телевизионном суде признали Освальда виновным. Гордый этой легкой победой, Буглиози начал свою двадцатилетнюю кампанию, направленную на доказательство того, что и все остальные выводы Комиссии Уоррена были верны.
Что двигало им? Искренняя убежденность? Тщеславие? “Я сделаю то, что всем казалось непосильным и невозможным!”?
В предисловии к своей книге он сознается, что в 1960-е годы Кеннеди был его кумиром. В какой-то мере гигантский труд Буглиози направлен на обеление имени убитого. Цитируя президента Джонсона, сказавшего, что Кастро просто опередил Кеннеди, автор заявляет, что это остается лишь мнением Джонсона и не подтверждено никакими фактами.24 “Как мог Кастро заставить пойманных им гангстеров вернуться в Америку и осуществить столь опасное дело!” - восклицает прокурор. Как всегда, он выбирает из всех возможных версий самую нелепую, без труда разбивает ее и оставляет в тени простое и логичное объяснение: никого Кастро не посылал, а просто нанял американских киллеров и заплатил им нормальную цену.
Буглиози рассказывает, как выступал перед собранием, состоявшим из шести сотен адвокатов, и попросил поднять руку тех, кто верит в наличие заговора в убийстве Кеннеди. Поднявших руку, по его оценке, было примерно 90%. Тогда он спросил: а кто своими глазами прочел отчет Комиссии Уоррена? И поднялось всего несколько рук. Вот, мол, насколько необоснованны мнения критиков Отчета.25
Он мог бы с таким же успехом спросить: “Кто из вас считает, что признания в шпионаже на московских процессах 1937 года были выбиты пытками?”, -а затем, увидев лес поднятых рук, “пристыдить” аудиторию: “А кто из вас своими глазами прочел протоколы этих процессов?” Человеку нет нужды прочитывать книгу от начала до конца, если он с первых же страниц натыкается на передергивания, подтасовки и нелепости. Зато если критерий “прочти, а потом и говори” будет признан обязательным, Буглиози получит возможность побить любого оппонента своим многокилограммовым созданием: одолеть все 3000 страниц не по силам ни одному нормальному читателю.
Изматывание пустословием
В голливудском фильме “Коллективный иск” знаменитый актер Джин Хэкман играет адвоката, который взялся вести иск, предъявленный крупной автомобильной корпорации группой людей, пострадавших в авариях, вызванных ошибками конструкторов, которые корпорация в свое время обнаружила, но скрыла. Он требует, чтобы ему представили такие-то и такие-то документы из проектных архивов. Противная сторона по приказу судьи вынуждена подчиниться, но доставляет истцам не папку с бумагами, не портфель, даже не чемодан и не сейф, а грузовик, заполненный ящиками с самыми разными бумагами. Ищите!
К такого же рода уловкам многократно прибегают Арлен Спектор, Джеральд Познер и особенно - Винсент Буглиози.
Слово “filibuster” в английском языке, помимо своего первого значения - “флибустьер”, “пират”, используется еще и для определения одного из приемов парламентской борьбы. Член законодательного собрания начинает заведомо бесконечную речь, чтобы отсрочить принятие нежелательного для него решения, поскольку по правилам выступающего законодателя обрывать не полагается. В борьбе политических группировок меньшинство иногда может только пригрозить большинству филибастером - например, накануне парламентских каникул - и добиться значительных уступок.
Труд Винсента Буглиози можно сегодня объявить Филибастером Номер Один. По объему он превосходит Библию и полное собрание сочинений Шекспира. Чего только не свалено в эту бездонную шахту ради демонстрации осведомленности автора! Тут и подробное описание детства и юности Марины Освальд, и многостраничные опровержения давно опровергнутых книг, и страницы из “дневника” Освальда - давно разоблаченной фальшивки, и цитаты из книги писателя Нормана Мейлера, который верил всему, что плели ему минские кагэбэшники, и отрывки из радиопереговоров далласской полиции
22 ноября - без указания, какой из трех многократно подчищавшихся вариантов пришелся кстати в данный момент.
Но главное - примечания! Звездочками в тексте отмечены примечания, помещенные внизу страницы - мельчайшим шрифтом. Цифровые сноски отсылают к указаниям источников, которые помещены на диске, вставленном в жесткую обложку книги. Но там же, на диске, есть еще девятьсот страниц примечаний, к которым нет никакой отсылки. Напороться на них можно только в том случае, если вы отыскали в именном указателе нужную вам фамилию и увидели, что номера страниц напечатаны не прямым шрифтом, а курсивом. Многие ключевые свидетели, опровергающие выводы Комиссии Уоррена, сметены именно туда. Плюс под этими главными примечаниями рассыпано множество примечаний к примечаниям - опять же мельчайшим шрифтом. Не испугался, читатель? Лучше отступи перед таким напором эрудиции и признай великую мудрость и правоту пишущего.
В сущности, нам - выросшим в советской России - приходилось иметь дело с этим приемом всю нашу жизнь. Вся советская пропаганда в газетах, журналах, радио- и телепередачах представляла собой нескончаемый филибастер, сквозь который не могло прорваться ни одно слово опровержения или возражения. Таким же образом и все “враги” сваливались в одну кучу: если эмигрант - то пособник фашистов, если предприниматель - то эксплуататор, если не марксист - то лжеученый.
Все-таки постепенно усталость начинает брать свое, и Буглиози, уже не споря с инакомыслящими, ограничивается ироничными восклицаниями: “Вы это серьезно?!”, “Неужели!”, “Да кто же этому поверит!”. На странице 1185, утверждая, что мафия не могла быть вовлечена в заговор, он заявляет: “Если не считать безумцев вроде Освальда, ни один человек или группа людей в Америке не могла бы помыслить о покушении на жизнь президента. Такое положение длится уже более столетия, и так будет продолжаться, если сохранится наша культура и демократическая форма правления. Президент - фигура неприкосновенная. <...> Поэтому идею заговора я отметаю с порога”.
Помилуйте, мистер Буглиози, а не хотите ли для начала вспомнить четверых повешенных в 1865 г. (среди них одна женщина) за “заговор на жизнь президента Линкольна”? А обиженного просителя, в 1881 г. застрелившего президента Гарфилда? А убийство президента МакКинли анархистом в 1901-м? Если же считать эти примеры несущественными ввиду вашей оговорки о “положении”, длящемся “более столетия”, то позднее стреляли и в Рузвельта (1932 г.), и в Форда (1975 г., дважды), и в Рейгана (1981 г.), не говоря уже о кандидатах в президенты вроде Роберта Кеннеди и Джорджа Уоллеса. Но в том-то и суть, что, стряпая дело в форме книги, вы защищены от подобных вопросов и можете без помех шествовать к гарантированно “победному” исходу.
Суд присяжных и племенная вражда
12 июня 1994 г. бывшая жена актера и футболиста Симпсона Николь Браун Симпсон и ее сожитель Рональд Голдман были найдены зарезанными во дворе дома, где они снимали квартиру. 17 июня главный подозреваемый Симпсон проезжает по улицам Лос-Анджелеса в белом автомобиле, держа заряженный пистолет у подбородка и грозя полицейским покончить с собой, если они попытаются его арестовать. Полицейские машины, а также вертолеты и фургоны с тележурналистами медленно следуют позади, вся страна упивается этим спектаклем. Зрители с тротуаров подбадривают Симпсона приветственными криками.
22 июля ему предъявлены обвинения, он категорически отрицает свою вину. 3 ноября заканчивается отбор присяжных. Так как в этом деле черный обвиняется в убийстве двух белых, суд, боясь упреков в расизме и повторения уличных бунтов, бушевавших в городе за два года до этого, когда были оправданы полицейские, избившие черного бандита Родни Кинга, набирает коллегию из восьми черных, одного белого, одного латиноамериканца и двух человек смешанной расы. Восемь женщин, четверо мужчин.
По правилам американского судопроизводства этих людей нужно полностью изолировать. Их запирают в гостинице, где им запрещено пользоваться телевизором и телефоном, читать газеты, обсуждать процесс. Ничто постороннее не должно повлиять на их решение - только то, что они услышат в зале суда! В погоне за иллюзорной объективностью американский суд гарантированно отбирает на роль присяжных самых отсталых и темных - ведь только такие ничего заранее не знают о деле, волнующем всю страну уже полгода. Кроме того, кто может позволить себе отдать год жизни судебному разбирательству? Как правило, люди, не имеющие постоянной работы и не обремененные семейными обязанностями.
С точки зрения белых американцев, следивших за процессом, обвинение доказало вину Симпсона без всяких сомнений. Следы крови на руле его автомобиля и в доме, окровавленная перчатка в его дворе, результаты анализа найденных волос на ДНК - чего же больше? Но 2 октября 1995 г. присяжные, посовещавшись всего лишь четыре часа, вынесли приговор: невиновен. Адвокаты обвиняемого бросились обнимать его и друг друга. Телекамеры показали ликование черных учеников в школах - оно было сравнимо только с ликованием на улицах палестинских городов после очередного успешного теракта в Израиле. Вскоре двое детей Симпсонов (10-ти и 13-ти лет) были отданы отцу, избивавшему, а потом и зарезавшему их мать.
“Что же произошло? - ломали голову юристы и журналисты. - В чем была ошибка обвинения? Плохо подготовлены материалы следствия? Нерешительно вел себя судья? Утратил доверие детектив Марк Фурман, нашедший окровавленную перчатку?” Неутомимый Буглиози даже разразился целой книгой: “Надругательство. Пять причин, из-за которых Симпсон увернулся от наказания за убийство”.26 На самом деле причина была всего лишь одна - та, которую Буглиози упорно отказывается видеть. Ее без затей назвала черная присяжная, отвечая на вопрос журналистки, что заставило их так быстро объявить Симпсона невиновным. “Да если бы мы объявили его виновным, никто из нас не смог бы вернуться в свои дома, к своим семьям!”
Подавляющее большинство черных и латиноамериканцев в Америке до сих пор пребывают во власти не государственной, а племенной ментальности. “Мы - против них! Наши - против ваших!” Идеи какой-то общечеловеческой гуманности и абстрактной справедливости им известны, они умело оперируют ими в речах и в газетной демагогии, но когда доходит до конфликта, на первом месте все то же: наш или не наш? Вслух говорить об этом нельзя (неполиткорректно), и судопроизводство вынуждено всячески изворачиваться, чтобы хоть как-то покарать убийц, оправданных присяжными-соплеменниками.
Среди прочих методов недавно стал популярным такой: проиграв уголовный иск, прокуратура возбуждает против убийцы гражданский иск со стороны родственников погибших, обвиняя его во “wrongful death” - неправомерной, несправедливой смерти (интересно, существует ли “правомерная смерть” - “rightful death”?). По этому иску Симпсон был признан виновным в убийстве (девять из двенадцати присяжных - белые) и на все его имущество и доходы наложен арест в пользу детей убитой. Тем не менее жизнь Симпсона продолжается, он написал книгу под названием “Если бы я это сделал”27, деньги откуда-то текут к нему, а недавно он был снова арестован за попытку вооруженного нападения с двумя сообщниками на человека, который якобы присвоил какие-то сувениры из его, Симпсона, спортивной коллекции.
Может ли Америка последовать примеру Европы и уменьшить роль суда присяжных? Вряд ли. Представим себе кандидата в президенты, который призвал бы к отмене или ограничению этой практики. Представим, что он изложил бы все исторические и логические аргументы, указал бы на то, что отбор присяжных недопустимо затягивает судопроизводство, что в присяжные заведомо попадают только люди старые, отсталые, неосведомленные, что присяжные подвержены давлению со стороны преступного мира, что племенная ментальность живущих в США мусульман, католиков, негров, китайцев, индусов делает вынесение справедливых приговоров таким же невозможным, каким оно всегда было, например, в Сицилии или оказалось сегодня в Ираке, Чечне, Дагестане, Ингушетии, в китайских кварталах американских городов. Против такого кандидата восстали бы не только все юристы страны, которые получают огромные деньги именно за судебную волокиту, не только все полицейские и тюремщики, которым подобные реформы грозили бы безработицей, но и миллионы простых людей, которым приверженность почтенным юридическим традициям дает сладкую иллюзию разрешимости социальных бед чисто законодательными мерами, не требующими повседневного и - порой - жертвенного нравственного соучастия. Как сказал один законопоклонник из российских диссидентов: “Если у нас все будет по закону, мне и совесть не нужна”. Печальная и глубоко ошибочная уверенность.
Казнить нельзя помиловать
Смысл этой известной фразы-примера легко изменить на противоположный, поставив запятую после первого или после второго слова. Гигантская машина американской юстиции уехала так далеко от своих исходных принципов, что игра с простым смыслом слов и фраз стала главным занятием юристов на всех уровнях - от рядового адвоката до члена Верховного суда. Понятия “совесть”, “правда”, “справедливость” сделались анахронизмом, свидетельством профессиональной непригодности.
Василий Розанов внес в свои “Опавшие листья” такую запись: “Цивилизации гибнут от извращения основных добродетелей, на которых все тесто взошло. <...> В Греции это был ум, в Риме - воля, „господствую“. <...> Европейская цивилизация гибнет от сострадательности”.28 Продолжая этот ряд, можно предсказать, что американской цивилизации грозит гибель от идолизации Закона.
Буквально на днях в новостях мелькнуло сообщение о том, что передовая держава мира, Америка, поставила рекорд еще в одной сфере: вышла на первое место по числу заключенных в своих тюрьмах. В подавляющем большинстве люди сидят за воровство и жульничество всякого рода, за употребление или торговлю наркотиками, за содержание несанкционированных государством игорных заведений, за продажу и покупку сексуальных услуг и пр. Введено также “правило трех нарушений”: если ты задержан за продажу наркотиков в третий раз, судья автоматически осудит тебя чуть ли не на пожизненное заключение. С другой стороны, время от времени сердобольные судьи объявляют, что переполненность такой-то тюрьмы превысила нормы гуманности, и отдают приказ выпустить значительную часть заключенных. Вместе с курильщиками марихуаны выпускают и настоящих убийц, которые возвращаются к своему любимому занятию. Но вера рядового американца в то, что законом можно исправить любое общественное зло, исцелить любую социальную болезнь, по-прежнему непоколебима.
Роль президента в американской истории гораздо заметней, чем роль председателя Верховного суда. Между тем Верховные судьи порой оставляют куда более глубокий след, вносят более серьезные и необратимые изменения. Президент Эйзенхауэр был 34-м президентом США, а назначенный им Эрл Уоррен - только 14-м Верховным судьей. И за шестнадцать лет своего пребывания в этой должности он постепенно и непоправимо транформировал всю систему американского правосудия.
Еще находясь на посту губернатора Калифорнии, Уоррен в 1942 г. принимал активное участие в интернировании 120-ти тысяч японцев, две трети из которых были американскими гражданами. Конечно, это не было проделано с такой жесткостью, как, например, высылка татар из Крыма или чеченцев с Кавказа, но для США эта акция не имела прецедентов. 120 тысяч человек были выселены из своих домов, лишены имущества и брошены в заключение на неопределенное время. И далее, в проводимых им судебных реформах, судья Уоррен многократно отдавал предпочтение достижению прагматических целей ценой попрания принципов справедливости и уважения к правам других людей.
Его участие в работе Комиссии, расследовавшей убийство президента Кеннеди, - еще один яркий пример того же подхода. Такие же силовые методы он применял и при проведении десегрегации. Под прикрытием громких фраз о защите черных осуществлялось необоснованное ограничение полномочий штатов федеральным правительством, вторжение в те сферы, которые традиционно считались прерогативой местных властей. Насильственная десегрегация, насильственная транспортировка школьников на автобусах в дальние районы ради искусственного - и невыполнимого - перемешивания рас были еще одной демонстрацией веры в универсальность законодательного топора. И принятое под руководством Уоррена “правило Миранды” (обязывающее полицейских при аресте извещать подозреваемого о его правах) тоже обернулось не чем иным, как расширением свобод для преступного мира, открыло дополнительные возможности ускользнуть от правосудия.
В президенте Линдоне Джонсоне Уоррен обрел надежного союзника и единомышленника. В студенческие годы сокурсники дали Джонсону прозвище Bull - но не от слова “бык”, а от слова bullshit - “коровье дерьмо, вранье”.29 Врал он всегда легко, уверенно, за грех не считал. Хотя был убежден, что “делает как лучше”. Это при нем Вьетнамская война окуталась таким облаком лжи, что в конце концов молодежь 1960-х, которой надо было платить за авантюры президента своими жизнями, подняла настоящее восстание. Это при нем финансирование американской медицины было обманным путем выведено из-под рыночных и законодательных механизмов контроля и отдано на грабеж страховым компаниям.30 Наконец, это он санкционировал закрытие документов, связанных с убийством Роберта Кеннеди, на семьдесят пять лет, опасаясь честного расследования.
Наука история есть анатомирование некогда живого тела по имени Политика. Возможно, в глазах историков будущего Линдон Джонсон, Эрл Уоррен, Эдгар Гувер сделаются теми знаковыми фигурами, которые пометят возникновение неких социально-моральных опухолей, предопределивших начало заката американской республики, постепенного превращения ее в империю - наподобие того, как в истории Древнего Рима такими фигурами стали Сулла, Катилина, Красс. Нам, замкнутым в сегодняшней политике, такие дальние построения и обобщения недоступны. Мы только с глубокой печалью отмечаем, как выше и выше поднимается уровень допустимой, приемлемой, безнаказанной неправды во всех сферах американской жизни. И, поскольку саркома обмана уже проникла в самые важные органы - в сферу законодательства и правосудия, печаль эта превращается в гложущую тоску, неизбывную тревогу о судьбе наших детей и внуков.