Странная книга, в которой логика повествования нарушается работой бессознательного самого автора (Ханны Арендт), ее "ночными кошмарами" и резким отталкиванием тарелки с "чечевичной похлебкой". К концу книги начинаешь входить в состояние полной дезориентации и беспросвета от того, что происходит. Веру (если таковая имеется) в наличие непреложной истины, общего чувства и хоть какого-нибудь европейского гуманизма спасают две маленькие нации - датчане и болгары.
"Банальность зла" с одной стороны оборотнически-кафкианская (судят человека, который участвовал в ужасающих преступлениях не потому что был безумным монстром и не потому, что был уверен в их необходимости, а просто потому что был личностью заурядной и скудной (чиновническая атрофия личности). Абсурдно то, что на самом высоком уровне существовал крючок, обезличенный "человечек"-механизм, менеджер по уничтожению себе подобных. На допросах он ничего не может сказать по существу, отрывочного излагает свою историю и жалуется на то, что никто никогда не учитывал его тонкую душевную организацию. Он не сожалеет о массовых убийствах. Он называет жертвой себя).
С другой стороны "Банальность зла" кантианская. Теперь преступление может совершаться просто благодаря остановке мышления. Итог развития немецкой классики. Процесс. Ханна Арендт приводит слова Эйхмана, который довольно точно формулирует КГ "под этими словами о Канте я имел в виду, что моральные нормы моей воли всегда должны совпадать с моральными номами общих законов". Однако у Эйхмана этот принцип трансформируется в "поступай так, чтобы нормы твоих поступков были такими же, как у тех, кто пишет законы, или у самих законов твоей страны". Просто, но не понятно как автономия переходит в гетерономию, как нарушается способность к суждению, как становится невозможной адекватная ориентация в мире.
Ханна Арендт могла бы, наверное, объяснить это выходом мышления на поверхность (=Делёза, например), но это требует другого пространства и другого складывания, как мне кажется.
p/s
The Reader Процесс очищения = ванна, ведро с углем, дождь, душевые смерти, буквы и чистые листы. История женщины, которая участвует в преступлении, любит, принимает должное (наказание), потому что не умеет читать, надеется на искупление, научившись читать (иступленное подвижничество), убивает себя (эшафот как стопка книг), потому что преображение запоздало.