14 июля - всемирный день Революций и революционеров!

[j_tivale]

Марсово поле было избрано Коммуной как огромный театр, где должно было произойти представление той великой и народной драмы, которая была прологом революции.
Но нужно было устроить подобие скамеек по краям и выкопать круг в середине. Триста или четыреста рабочих работали бы над этим сооружением много лет. И вот все население Парижа устремилось туда

Comments

[bb1755]

Глазам предстало зло - в веселости опасной,
В свирепом торжестве. Я правды жаждал страстно,
И как грабителя суровый судия,
Любое существо, любое сердце я,
Взяв круто за ворот, допрашивал: что прячешь?
Желчь? Зависть? Ненависть? Что сам
на свете значишь?
В отребьях бродит жизнь, в кармане - ни гроша
Ягненка душит волк, от злобы чуть дыша.
Хромает истина. Ложь выросла в сто футов,
Всех проповедников ошибками опутав,
Сократ, Христос, Ян Гус, Колумб средь общей тьмы
Перекликаются друг с другом из тюрьмы.
Там предрассудок встал, как жуткая чащоба,-
Попробуй выруби! Там уличная злоба
Рвет правду на куски и гнет ее в дугу.
Апостолы, молчать! Трибуны, ни гу-гу!
Скрывали от меня историю усердно!
Читая, сравнивал я утро с этой скверной,
С варфоломеевскою ночью - год зари:
Он много стоил вам, но, что ни говори,
Он должен был прийти - Год Девяносто Третий
Из рухнувших в крови, измученных столетий!
Все революции, крутых расправ пора,
Смесь временного зла и вечного добра.
Все революции суть формулы сухие
Накопленной в веках рыдающей стихии.
Когда невыносим предел людской тоски,
Когда монархия распалась на куски
И ринулась назад, во тьму средневековья,
К сцепленью шестерен, багримых юной кровью,
Когда в истории мы видим лишь гроба
Креси и Росбаха, и жалкая судьба
Согбенных бедняков подобна скотской доле;
Когда на двух концах заброшенного поля
Лебель Людовику Пятнадцатому дан,
Как при Одиннадцатом страшен был Тристан;
Когда гарем - министр, а эшафот - владыка,
Когда достаточно народ, травимый дико,
Некошеной травой припал к сырой земле,
Достаточно костей, раскаченных в петле;
Когда Христова кровь лилась в потоках тщетных
Для восемнадцати столетий беспросветных;
Когда невежество сулит и завтра ночь,
Когда уже ничем утешить и помочь
Не могут хилые надежды человека;
Когда на всех путях измученного века
Бушует ненависть и царствует грызня, -
Тогда восстань, восстань! Народ дождался дня!

[bb1755]

Несется грозный вопль из ночи подземельной.
И горе горькое, как призрак беспредельный,
Выходит вновь на свет, достигшее небес.
Весь строй общественный рассыпался, исчез.
Все парии встают, вся каторга ликует.
Повсюду свист огня, железо торжествует.
Голодный рев, пожар, потоки женских слез, -
Все прошлое звучит, все с цепи сорвалось.
Народу бог велит: иди! Набат хрипящий
Сорвался с привязи от молнии слепящей.
Клир без колоколов, Лувр без ночных оград.
Над папой Лютер встал, над королем - Марат.
Все сказано. Таков конец миров потухших.
О, время движется, плывет на волнах взбухших,
Над гулом уличным, над немотой гробниц,
Над башнями, в ночи поверженными ниц,
Века в отчаянье неотвратимо льются
И катят пред собой громады революций,
Моря горючих слез, что пролил род людской.

5
Пусть пропасть короли разрыли. Но рукой,
Что семя сеяла, не сжаты злые всходы.
Железо кровь зовет, - и восстают народы.

Урок истории был для меня жесток.
Рассудок в роялизм уже вонзил клинок.
Стал якобинцем я. Не ждите больше вздора.
Меня давно страшит изнанка луидора,
Который дорог вам. По чести говоря,
Свободою своей я оскорблю не зря
И ваше прошлое, и веру, и ученье,
И предков, и фланель домашнего леченья,
И старческий покой невольно оскорблю,
И ревматизм в костях, и верность королю.
Что делать! Вопреки всем королевским слугам,
Я верноподданным не одержим недугом.
Не верен королям, я правде тем верней.
И Марк Аврелий знал: ошибка прошлых дней
Открытого пути не преградит сегодня,
Чтоб мыслить, и судить, и действовать свободней.
Я атом крохотный, но действую, как он.
Уж двадцать лет, маркиз, я чту один закон
И человечеству служу в дознаньях важных
И в поисках добра. Жизнь - это суд присяжных.
На тяжбу вызваны все слабые земли.
Во всех стихах моих и в прозе вы прочли
Отверженных существ прошенья исковые,
Им не впервой клонить перед судами выи.
Я защищал шута и гаера во мгле,
С любым отверженным, с Марьон и Трибуле,
С лакеем, с каторжником, с падшей встал я рядом,
Губами припадал к душе, убитой ядом,
Как будто повторял смешной обряд детей
Над мертвой бабочкой, добычей их сетей.
И в ноги кланяясь приговоренным к смерти,
Я об одном просил - о вечном милосердьи.
Я многих раздражал, но где-то там, внизу,
Я знал признательность за каждую слезу.
Витая в облаках, я слышал в час вечерний,
Что за меня раек в рукоплесканьях черни.
Я женщин и детей провозглашал права,
Я просвещал мужчин, я знал, что жизнь жива.
Кричал: дать грамоту, дать буквари, дать волю,
Я каторгу хотел учить в народной школе.
Преступник предо мной свидетелем стоял.
Я видел, что векам грядущим воссиял
Парижский ясный лик, не римская тиара.
Свободен разум наш, он торжествует яро,
Лишь сердце в кандалах. И я пытался вновь
Снять кандалы с сердец, освободить любовь.
Я с Гревской площадью дрался на поединке,
Как в древности Геракл, не пожалев дубинки.

Вот я каков! Всегда в пути, всегда в строю,
Могу погибнуть, пасть иль победить в бою.

Виктор Гюго, 1846 год