VERY OLD POEM.RU
Я б просыпался утром спозаранок
В твои глядел бы серые глаза
И мир б яснел, как будто смыла за ночь
Золу и мусор вешняя гроза.
И все тогда бы заливалось краской
Бор зеленел бы, небосвод б синел.
Какой б дышало нежностью и лаской
Сплетенье наших утомленных тел.
И я бы слушал звонкого сердечка
Склонившись головой тебе на грудь
Неровное биенье, словно свечка
Трепещущая в глубине сибирских руд.
И твой бы осязал губами запах
Что настоялся за ночь, прян и густ,
В укромных, потаенных самых складках
И лепестком срывал со сладких уст.
И засветло любил тебя бы снова
Нагой, простоволосой и босой...
А за стеной кряхтело б Одинцово
И жарило б глазунью с колбасой.
И утро было б злобным и ненастным
Как волку волк и как от плоти плоть...
Такое у меня могло быть счастье.
Но не сраслось. Помиловал Господь.
Рождественка
Соннет
Довольно резко пахнет пряным
В подмышках черных подворотен,
Где льнут к помойным бакам кошки,
И гул шагов аукается ахом,
И сном бредовым, муторным и пьяным
Спит жар дневной в ночную пору.
Где тлен на монастрыских стенах.
Здесь тихо.
Здесь седая семиструнка
Бесхозных бельевых веревок
Зудит на сквозняке мотив сиротский,
Да лампочка под проржавелой шляпой
Подмигивает нам бельмовым глазом.
Здесь тихо и темно.
Последнее свидание
Пока-месть вместе.
Все еще в моей
руке, как зябкий воробей,
твоя рука,
дыханье на щеке, да губы на губах
удерживает память паутинкой.
Пока еще мы вместе,
и ущербный месяц
нам под ноги подкидывает свет.
Он далеко не самый яркий,
да и не самый важный,
из желтых, тусклых здешних фонарей.
С асфальта торопливый гул ботинок
щекочет эхом штукатурку стен.
Скорей,
скорей. Мороз еще осенний,
но он уже безжалостен
и лют,
мороз бесснежный. Только лед
сжимает грудь кольцом бульварным,
безлюдным в этот поздний час.
До омерзенья город весь прозяб.
И мы спешим, дрожа, словно от нетерпенья --
любовники.
О, если бы! Но нет.
Все это не про нас.
Еще мы вместе,
но уж каждый за себя.
***
Бессоница.
Соратница по краткой, бледно-серой
летней ночи. В шершавых простынях
ее безрадостных объятий
ворочaйся средь собственного смрада
словно с любовницей постылой.
Ура.
О, сладостное пенье соловья
нового утра.
Золушка
Сонет
При всей при скромности и внешней простоте,
При том, как глубоки и непрозрачны воды,
Так, что не видно днo.
При том, что воздух тих и по-ноябрьски густ,
При кажущейся незамысловатости природы-
В тебе не без чертей.
Я знаю. За чертой
Твоей оседлости мы плавали вдвоем
Еще не так давно.
Там, на прибрежной шелковой траве,
Чертей твоих я видел хороводы
И из хрустальной туфельки парное,
Хмельное, пряное и дерзкое вино
Я осторожно пробовал твое.
Детское
Напомни мне, в какие мы играли игры
В дни нашей молодости вздорной,
Что пролетели скоро, без оглядки?
Вот, помнится, как мы однажды в прятки
Зятеяли играть в твоей квартире коммунальной.
Не помню, кто еще играл, а кто водил.
Все спрятались, нашли себе места-
Кто за плитой, кто под столом, кто в ванной,
Кто у соседа в комнате. Один
Я очутился в пыльной, корридорной,
Внезапно наступившей тишине.
Тот, кто водил, считал себе до ста
В углу, лицом к стене, поднявши плечи.
И уж когда последний счет истек,
Исполненный внезапного смятенья,
Бесшумно отворил я дверцу шкафа,
Где ты таилась, задержав дыханье,
Руками цепко обхватив колени.
Нас кликали. Давно уже игра
Закончилась. Сменился день на вечер.
Потом сидели в комнате. Беседа
У них не клеилась. Согрели сами чаю
И кликали опять. Потом соседа
Помочь позвали нас с тобой искать
И вместе без толку по комнатам скитались.
Но наконец заметил кто-то: «Мне пора.»
«И мне.» «И мне.» И скрипнули уныло
Пружины ветхие парадной двери.
В той темноте, что густо нафталином
Так пахла, в гробовом и трепетном молчанье,
Не слыша ничего, не шевелясь,
Сидели мы по-детски, по-щенячьи
Скорее даже, чем по-человечьи,
И прядь волос твоих моих касалась щек.
Ах, знать бы наперед, что все впустую,
Предвидеть пораженья и потери,
Предвидеть все, и все переиграть!
Ах, если б только знать!
Как знать? А может быть еще
Не поздно? Может, если верить
Что все устроится, что будет все в порядке?
И клин тогда мы сможем выбить клином
И поцелуй загладить поцелуем?
Но мы-то взрослые, и понимаем сами
Как скучно целоваться с мертвецами
Сквозь времени прозрачное стекло.
Уже тогда, не слишком ли большими
Мы были для игры подобной в прятки?
А за окном мело, мело, мело…
ДАЧА
Кистями рук смывает дождь
осеннюю окраску леса.
С кленовых листьев льется красный цвет,
а темно-синий с хвой,
коричневый с дубов и тополей,
и желтый с дальних ясеневых рощь.
Дождь словно седина на темени газона.
Слышны на кухне чьи-то голоса,
и сильно оскудевшие леса
приветствуют уже конец сезона.
Дождь словно занавес, и как экран окно,
как звезды астры из немых кино,
а флоксы бледные и вдовы-хризантемы,
как зрители, заплаканы и немы.
Последний дачный день.
Два пополудни лишь, но кое-кто
из дачников уже по склизкой глине
вдоль частокола к станции бредет
с авоськой поздних яблок и картошки
дождем пальто, как бременем забот
принижены.
Последний дачный день,
и вот уж запах тлена у окошка
присел на корточки и выставил коленa
и нашего отъезда ждет.
(Он будет здесь один витать зимой
и ноздри щекотать, когда в апреле
впервые бабка двери отопрет.)
Дождь все идет.
Просвета впереди
не видно, шелестит себе по листьям,
что как афиши прогоревших пьес
клочьями виснут, шелестит по крыше,
и словно червь сомнения в груди
ворочается в стоке шиферном.