Груз "девять" (ищу издателя)

[port_sigar]

/И это только начало.../

Все случилось невовремя. Просто вернулась с работы мама и произнесла всего три слова: «Тебя ищет военкомат».

Мне показалось, что в меня, одна за другой, попали три пули.

Я вдруг отчетливо увидел перед собой бегущую строку: отныне все пойдет по-другому.

На лето 1993-го у меня были свои планы. И армия там не значилась вообще.

Я уже совершил одну серьезную ошибку - вылетел из харьковского университета, в который поступил всего годом ранее, и теперь неспешно размышлял над тем, что делать дальше. Точнее, что делать, я знал абсолютно точно - разумеется, поступать вновь. Я активно зубрил немецкий язык. Тем более, что заниматься в нашем богом забытом сибирском поселке все равно было нечем - разве что упиваться местной бормотухой. К тому же, эта зубрежка потом пригодилась, хотя и не сыграла существенной роли.

Был май. На небе, прямо над нашим домом, зависло солнце, плоское, как тарелка. Кажется, оно сам изнывало от той жары, которой мучило людей внизу.

Мы с мамой задумались. Причем я думал про себя, а мама предпочла это делать вслух. И думала она совершенно не о том.

-- Ничего, отслужишь. В конце концов, полтора года всего. Ну, побьют тебя на первых порах, потом привыкнешь. - Мама всегда умела заряжать оптимизмом.

Я пытался сосредоточиться.

В армейской вере меня не устраивало абсолютно все: поклоняться дедам, бить поклоны офицерам, читать молитвами выдержки из устава... Нет, это было не для меня. И перспектива облизывать алюминиевые ложки, отдирая от дна тарелки того же сплава подгоревшую мякоть супа, мне категорически не улыбалась. В мире существовало множество гораздо более приятных и, несомненно, полезных вещей. В тот момент мне стало особенно тяжело оттого, что я еще ни разу не искупался в нашей студеной сибирской речке.

Нужно было что-то предпринимать.

В последнее время где-то на другом конце необъятной России тлела крохотная точка под названием Чечня. Она периодически затухала, но лишь для того, чтобы вспыхнуть с новой, еще более страшной силой. Она уничтожала молодых ребят. Или выжигала в их сознании слова «Смерть. Кровь. Убийство». Было страшно. Поэтому белый билет, отмазывающий от армии, а заодно и от чеченской живодерни, тянул в наших краях на полторы «штуки» баксов. Сумма большая. И ее не было.

Да и под боком творилось черт знает что. Начало девяностых выдались невероятно дикими. В райцентр и из обычных-то воинских частей привозили цинковые гробы. Своих сыновей матери так и не увидели - груз 200 стойко охранялся. Наверное, так было лучше. Кто знает, что бы увидели под теми цинковыми крышками несчастные женщины, чьи сердца остыли и превратились в горсть пепла. В наш поселок один за другим возвращались парни с общим диагнозом -- «черепно-мозговая травма».

-- Бедные они бедные, -- вздыхала моя тетка. - К старости такие боли в голове начнутся, проклянут и армию, и родителей.

Мне никого проклинать не хотелось.

А потом стало ясно, что в мой отъезд вмешались потусторонние силы. Смешно звучит, но по ночам меня кто-то душил.

-- Это домовой тебя из дома выживает. Он тебе за мать мстит, - затягиваясь “Примой” без фильтра, щурилась от дыма все та же тетка, которая, кажется, знала о паранормальных явлениях абсолютно все. - Она вон как переживала, когда ты позвонил после отчисления. А домовой, видать, мужик. Вот и мстит за женщину.

Домовой, похоже, взялся за меня не на шутку. Его садистские замашки могли бы взять на вооружение в самом гестапо. Наверное, он страдал бессонницей и, коротая время, изводил от нечего делать и меня.

В какой-то момент сна я начинал чувствовать, что не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Будто какая-то невидимая сила прижимала меня к кровати. Тогда в моем мозгу, обезумевшем от ужаса, металась единственная мысль: меня парализовало!? Я не мог поднять голову, не мог произнести ни слова, не мог даже открыть глаза. Я сходил с ума от бессилия. Также внезапно эта сила сползала с моего тела. В любой другой квартире я спал спокойно. Но только не в своей.

А однажды, в третьем часу ночи, я даже увидел мучителя возле кровати. Он напомнил мне одуванчик перед своей кончиной - такой же серый и невзрачный.

Мне, взрослому человеку, было безумно страшно находиться одному в комнате ночью. Свет во всем поселке ради экономии электроэнергии летом отключался каждую ночь, и домовой, кажется, этим с удовольствием пользовался.

Засыпал я под тающий на блюдце огарок свечи и извивающихся на выбеленном потолке темных удавов. Я их тоже боялся, но меньше.

-- Ты пошли домового на х...й, когда он снова появится, -- однажды во время перекура дала мне бесценный совет все та же тетка.

-- А что, поможет? - я подцепил из подпаленной пачки «тушки» сигарету, это болгарское дерьмо с фильтром. Чиркнул спичкой, но забыл подкурить. Огонек весело понесся по маленькому кусочку дерева к моим пальцам.

-- Увидишь, -- тетка выпустила в печь струю мерзко пахнущего дыма. - Это должно его отпугнуть. И вообще, чего тебе терять-то? Слушай, а может, ты боишься обидеть домового? - внезапно расхохоталась она. Я дернулся - огонек добрался до кончиков моих пальцев, радостно их облизнув.

Каждый мой отход ко сну начинался с ритуала. По совету тетки я сыпал за батарею мелочь - чтобы домовому было чем играть. Оставлял на полу в углу стакан с водой, накрытый кусочком хлеба, и даже посыпал его сахаром - чтобы он, чего доброго, не проголодался, и не взялся с голодухи за меня уже конкретно. Менял друг с другом шторы, висящие на окне в комнате - для чего, понятия не имея, просто так посоветовала тетка. Не исключено, что она просто издевалась.

Не знаю, то ли домовой накопил необходимую для переезда в другую квартиру сумму, то ли скончался от диабета (я сахара не жалел), то ли испугался после моих непонятных телодвижений со шторами, что переборщил с запугиваниями, но только он от меня в итоге отстал.

Ночь перед поездкой в военкомат я впервые за последнее время провел спокойно.