Из истории московского руфинга.
- А как же мы до него доберемся, если он такой осторожный?
- По чердакам, - ответил Фандорин, и поманил за собой.
Некоторое время мы шли какими-то мрачными, зловонными дворами. Наконец подле слепой, безоконной стены, ничем не отличавшейся от соседних, точно
таких же, Эраст Петрович остановился. Взялся за водосточную трубу, с силой потряс ее, послушал, как дребезжит жесть.
- Выдержит, - пробормотал он, как бы обращаясь к самому себе, и вдруг быстро, без малейшего усилия, стал подниматься по этой хлипкой конструкции.
Маса нахлобучил свой котелок поглубже и полез следом, похожий на ярмарочного медвежонка, что обучены карабкаться по столбу за сахарной головой.
В народе говорят: взялся за гуж - не говори, что не дюж. Я поплевал на руки, как это делает наш кухонный лакей Сявкин, когда рубит дрова, перекрестился и взялся за железную скобу. Так, ногу на приступку, другую -
ох! - дотянуть до обруча, теперь другой рукой за выступ...
Чтобы не было страшно, принялся подсчитывать убытки за два последних дня. Вчера проспорил пятьдесят целковых Масе, сегодня проездил на извозчике утром два с полтиной и вечером пять, итого семь пятьдесят, да еще "псы"
хитровские унесли портмоне с сорока пятью рублями. Прибавить сюда загубленную парадную форму - хоть и казенная, а все равно жалко.
Тут я случайно глянул вниз и разом забыл про убытки, потому что земля оказалась гораздо дальше, чем я предполагал. Снизу стена выглядела не такой
уж высокой, этажа в три, а сверху посмотреть - сердце екает.
Фандорин и Маса давно уже перелезли на крышу, а я все полз по водостоку и вниз больше старался не смотреть.
Когда добрался до козырька, вдруг понял, что нипочем на него не залезу - вся сила на подъем ушла. Повисел так, в обнимку с трубой, минут пять, а потом на фоне лилового неба возникла круглая голова в котелке, Маса взял
меня рукой за ворот и в два счета выволок на крышу.
- Благодарю, - сказал я, ловя ртом воздух.
- Не стоит брагодарности, - поклонился он, стоя на четвереньках.
Мы поползли на противоположную сторону крыши, где, распластавшись на животе, лежал Фандорин. Я пристроился рядом - не терпелось понять, что это он там высматривает.
Первое, что увидел - багровую полоску уходящего заката, истыканную черными иглами колоколен. Но Фандорин разглядывал не небо, а старинный покосившийся дом с заколоченными окнами, расположенный на противоположной стороне улицы.
….
Про то, как я, теперь уже в полной темноте, спускался по водостоку, рассказывать не буду. О таком лучше не вспоминать. Ободрал руки, вконец дорвал многострадальные кюлоты, да еще и спрыгнул прямо в лужу, но главное - руки-ноги не переломал, и то слава Тебе, Господи.
1896 год.
Б. Акунин "Коронация или последний из романов"