ХИТРОВАНЦЫ ЗНАЛИ, ГДЕ НАДО ЖИТЬ
Низкий сырой туман стлался от Яузы под ноги, размывая очертания убогих домов, обступивших небольшую, грязную площадь. Лишь кое-где сквозь липнувшее покрывало - желтеющий прямоугольник окна или на мгновение приоткрывшейся двери. Голоса звучат глухо, размыто. Иногда слышатся чьи-то шаги и из тумана является шатающаяся фигура. Потом доносится звук падения, сдавленный крик.
Споткнувшись о пьяную, тщетно силящуюся подняться женщину, Глеб Иванович Успенский сильнее сжимает локоть Гиляровского и умоляюще просит: "Ради бога, Владимир Алексеевич, уйдемте скорее отсюда... Это ужасно, ужасно..." Но нет, Гиляровский дальше уводит товарища: сам напросился своими глазами увидеть Хитровку, - значит, терпите, сударь.
И вот теперь я стою на том самом месте - на перекрестье Подколокольного и Петропавловского переулков, что в районе Солянки, и думаю вот о чем. Какой тихий, покойный закуток в центре Москвы... И какая бурная, ни на какую другую не похожая жизнь царила здесь во второй половине прошлого века! Да еще и в начале нашего. Несколько десятилетий обреталась на этом месте Хитровка, копошившаяся незаметной для Москвы, но жуткой жизнью трущоб. Люди тут рождались и умирали, не выходя за пределы мрачного, зловонного царства...
Но что это за проклятущее место? И почему прозывалось Хитровкой? Если пойти по Солянке, свернуть в Подколокольный и по нему подняться, то справа непременно увидите коротенький кривой переулок - Певческий. Так вот, еще и в начале нашего века переулок этот выходил на безобразный пустырь, изборожденный оврагами, заросший лихим бурьяном и напоминавшим, скорее, таежные дебри, нежели центр Москвы. Издавна обосновался здесь бродяжий притон, где прятались беглые арестанты и всякий бездомный, пропащий люд. И тем не менее именно здесь обустроился генерал-майор Николай Захарович Хитрово, который еще в 1823 году приобрел сей отвратный кусок земли с намерением привести его в порядок и устроить тут рынок. Генерал обосновался на пустопорожнем месте хозяйски: поставил два дома, конюшни, погреба, подвалы, пристроил и свою многочисленную дворню. Получилось-то, вообще говоря, бог знает что - двор не двор, усадьба не усадьба, а, скорее, просто застроенное огромное пространство, где после смерти Николая Захаровича, между прочим, зятя М.И. Кутузова, и возник Хитров рынок.
Дом Хитрово. Фото нач.20 века.
А дом генерала купил богатый инженер, вместе с необустроенной частью дикого пустыря, где по-прежнему обретались бездомные бродяги. Новый хозяин и пустил бывший генеральский дом под ночлежки: дело доходное и отнюдь не хлопотное. И слава Хитрова рынка как самого опасного, гиблого места в Москве только упрочилась. Десятки лет москвичи стороной обходили его, а городские власти, Дума, печать, менявшиеся генерал-губернаторы все это время без конца принимали какие-то меры, решения, пытаясь покончить с Хитровкой. Не получалось никак! Уж слишком глубокие корни пустила она, слишком укоренилось в сознании несчастных ее обитателей, что нет для них на земле места надежней и лучше. А меж тем буквально вокруг расселились богатейшие московские люди построил дворец Савва Морозов, Корзинкины, Хлебниковы, Расторгуевы и многие другие. Им тоже не нравилось сильно несущее помойкой соседство, но и они сделать ничего не могли. В Москве всегда удивительным образом уживалось рядом несовместимое.
Свой особенный, трущобный уклад жизни сложился и правил в Хитровом рынке. Дети, рождавшиеся здесь, неизбежно становились ворами и нищими, десяти-двенадцатилетние девочки - проститутками. Взрослых проституток так и звали по всей Москве "хитровками". Помню, моя бабушка, жившая в районе Солянки, так и называла женщин, которые ей отчего-то не нравились, особенно если одеты были неряшливо. "Ну, что ты как хитровка ходишь?" -говорила она, однако упорно отказывалась мне объяснить значение этого загадочного для меня термина. Видимо, она не давала никаких пояснений из желания сберечь мою девственную в то время нравственность. А слово это вошло в московский быт и долго еще жило; "хитрован" и "хитрованец" тоже родом оттуда, из тех забытых трущоб. Как, кстати, и "оголец": действительно, жили на Хитровке вконец обнищавшие, которым и тело-то прикрыть, кроме драного исподнего, нечем было, - их и называли "огольцами". Жили они мелкими грабежами, наскакивая скопом на случайно забредшую в их владения жертву и вмиг догола раздевая.
Гиляровский в тех лабиринтах, черных коридорах, не знавших ни божьего света, ни света свечи, был хорошо известным, как бы даже и своим человеком. Его не боялись и уважали, не прятались с его появлением и никогда ничем не угрожали. Возможно, еще и потому, что кулачищи его сами по себе определенной аттестацией обладали. Вот и вник он в ту подпольную, исполненную ужасов жизнь как никто другой до и после него. И описания Хитровки оставил такие, что поневоле его глазами видишь ту ушедшую жизнь.
Вот торговки сидят - "эти уцелевшие оглодки жизни", грязные, засаленные, - сидят на горшках, чтобы содержимое в них не остыло, согревая его вовсе не теплом своей души, а кое-чем более прозаическим. Зазывают нищих своих покупателей, предлагая лапшицу, студень бог знает за копейки какие. И то, что от съестного тухлятиной за версту несет, никого не смущает. Студень отпускали прямо в пригоршню, и не беда, ежели в нем тряпица иногда попадалась: народ невзыскательный, разносолов и во сне не видал.
А вот босой и совершенно почти раздетый сапожник сидит, забивает в подметку деревянные гвозди. Ему из конуры своей и выйти не в чем - все пропито. Настучит молотком себе на бутылку - и тем счастлив вполне. Во всяком случае, другой жизни и не представляет.
Многие из приятелей Владимира Алексеевича упрашивали его показать им Хитровку, но, поскольку зрелище не для слабонервных, он, как правило, всем и отказывал. А вот Глеба Успенского все же повел. Популярнейший на Хитровке трактир "Каторга" ему показал, где поножовщина дело такое же обычное, как беспробудное пьянство, и в трактир "Сибирь" тоже сводил, где с ходу на драку нарвались и где пьяные бабы неизвестно откуда на них вываливались, и Глеб Иванович шептал в растерянности: "И это перл творения - женщина..." И "Кулаковку" - ряд ночлежных домов, куда и полиция не смела показываться и где даже днем опасно было ходить, тоже ему представил. Успенский и не думал, что на свете существует такое...
"Рассадник преступности и бандитизма" со всей революционной решительностью - одним массированным ударом - был ликвидирован в 1923 году. Хитровская площадь и одноименный переулок так же решительно были переименованы в честь великого пролетарского писателя. Правда, ненадолго: теперь названия вернулись на круги своя.
Обошел я все переулки и все дворы, где когда-то царила Хитровка. Ничто теперь, кроме названий, о ней не напомнит. Наткнулся на старый, вконец заброшенный и разрушенный дом: кровли нет и в помине - только обнаженные стены; перекошенные от времени, груды битого кирпича, через которые проросли молодые деревца. Бурьян-цветы забвения. А под землей сохранились ходы подвалов - мрачные сводчатые лазы лабиринта. Спустился, полазил, ничего интересного не нашел. А на улице, выбравшись, увидел мальчишку лет двенадцати, греющегося на солнце. Рядом - драные ботинки, мешок с вещицами. Увидел меня, внезапно из-под земли возникшего, и тут же, подхватив свои обноски, исчез за горой мусора, зашуршал где-то внизу. Похоже, живет он здесь.
Я искал этот дом - знал, что именно в нем помещался один из домов терпимости Саввы Морозова. Отыскал и бронзовую мемориальную доску: "Памятник архитектуры. Охраняется государством".
Леонид Репин. "Рассказы о Москве и москвичах во все времена".