История лица и создание мира
Есть такая мысль: прежде рассказываемое было прежде всего историей. Это отображалось в литературе, в кино, это имело следствия в других искусствах. Важно, что как бы прототипом, общим знаменателем множества текстов была некая история. У нее начало, продолжение, конец. Она начинается почти из ничего, продолжается-расширяется и потом сходится к какому-то концу. Поскольку это история имеется нечто история - чего. Это человек, или сообщество людей, или что-то еще - чью историю рассказывают. Этим указан интерес: интерес читателя - к истории. То есть то, что за границами этой истории - не интересно, не входит в этот роман, в это изложение.
В последней трети ХХ в логики заинтересовались "созданием миров", - и вряд ли по этой причине, не из-за философии, но рядом с ней изменилась литература. И кино, и другие искусства - там вместо истории возникло "создание миров". Там ведь совсем иная штука. Внимание обращено к данному миру. Миров много - можно выбрать. Одни не нравятся - и в них не заглядывают. Другие нравятся - и в них интересно всё. Там нет некой линии, одного развития, которое вызывает интерес зрителя. В этом мире по вкусу всё - поэтому рассказ может ветвиться, можно посмотреть до его начала, можно - после, можно смотреть на то, что было где-то в то же время или вообще в другое время - но в этом мире.
История есть последовательность картин. Там к каждой картине добавляется еще "оператор" - место в последовательности, причем может быть несколько последовательностей - одно дело хронология, другое - некая логика, третье - порядок изложения, в котором это становится известно. Так что, кроме самих картин, сменяющих друг друга, надо держать в голове несколько нитей, в которых эти картины различно пронумерованы, и это меняет смысл - а смысл виден не в картине, а только в последовательности картин. Мир, в общем, один - так это говорится (хотя никто не мешает говорить, что там разные миры). То, что мир один - обеспечивает возможность встретиться с чем-то принципиально новым. То есть стилистическая общность героев некой истории может разрушаться и нарушаться - встречами с героями иных историй, с принципиально другими персонажами. Именно то, что архетип изложения - история, а не созвездие миров, создает возможность принципиальной новизны. В историю могут проникать иномирные явления. Скажем, люди с характерами, чуждыми героям данной истории.
Создание миров создает иную ситуацию. Объединяющее качество можно назвать стилистическим единством. Кроме него, ничего не требуется. Можно не держать разные последовательности, не помнить смыслы-замыслы. А можно помнить. У нас свобода. Но интерес ведом общим стилем этого мира. Можно врисовывать в мир разные узоры - можно вставлять мини-хронологии, можно делать сложные фигуры параллельных соотнесений. Можно. Но картина самодостаточна. То, что миров много, а единство обеспечивается стилистической общностью, гарантирует, что приниципиально неизвестных в мире не встретится. Там могут быть антагонисты, враги, самые страшные противники. Но это - как советское и антисоветское, всегда в одной плоскости. Там гарантированно снижен уровень чуждости. Стилистическая общность мира образует общий окрас персонажей, задает контрастные цвета, гармонии и антагонизмы - и это единство не будет ничем нарушено - потому что все стилистически иные находятся в других мирах. Можно, конечно, делать окрошку из героев разных миров, но это всегда будет отдавать запахом пародии.
Литература (и прочие искусства), и кино, и что угодно - проэволюционировали, перешли (и переходят) из мира историй в мир миров. Интересно, что это значит. Это - массовое изменение вкусов, изменение устройства читателей - причем как всех вместе, так и каждого в отдельности. На языке предъявляемого продукта это формулируется сказанным образом (от истории к созданию миров). А как это говорится на языке, описывающем устройство читателей? Что развивается, отталкивая для своего прыжка нечто иное, опорное - что возвышается за счет деградации строения литературы, теряющей сюжет и композицию, ценностную структуру и психологизм - и получающую красивые картинки, которые в множестве вариаций готовы представить то, что уже понравилось.
Что это, что возникает - за счет того, что вот на глазах дохнет?
В последней трети ХХ в логики заинтересовались "созданием миров", - и вряд ли по этой причине, не из-за философии, но рядом с ней изменилась литература. И кино, и другие искусства - там вместо истории возникло "создание миров". Там ведь совсем иная штука. Внимание обращено к данному миру. Миров много - можно выбрать. Одни не нравятся - и в них не заглядывают. Другие нравятся - и в них интересно всё. Там нет некой линии, одного развития, которое вызывает интерес зрителя. В этом мире по вкусу всё - поэтому рассказ может ветвиться, можно посмотреть до его начала, можно - после, можно смотреть на то, что было где-то в то же время или вообще в другое время - но в этом мире.
История есть последовательность картин. Там к каждой картине добавляется еще "оператор" - место в последовательности, причем может быть несколько последовательностей - одно дело хронология, другое - некая логика, третье - порядок изложения, в котором это становится известно. Так что, кроме самих картин, сменяющих друг друга, надо держать в голове несколько нитей, в которых эти картины различно пронумерованы, и это меняет смысл - а смысл виден не в картине, а только в последовательности картин. Мир, в общем, один - так это говорится (хотя никто не мешает говорить, что там разные миры). То, что мир один - обеспечивает возможность встретиться с чем-то принципиально новым. То есть стилистическая общность героев некой истории может разрушаться и нарушаться - встречами с героями иных историй, с принципиально другими персонажами. Именно то, что архетип изложения - история, а не созвездие миров, создает возможность принципиальной новизны. В историю могут проникать иномирные явления. Скажем, люди с характерами, чуждыми героям данной истории.
Создание миров создает иную ситуацию. Объединяющее качество можно назвать стилистическим единством. Кроме него, ничего не требуется. Можно не держать разные последовательности, не помнить смыслы-замыслы. А можно помнить. У нас свобода. Но интерес ведом общим стилем этого мира. Можно врисовывать в мир разные узоры - можно вставлять мини-хронологии, можно делать сложные фигуры параллельных соотнесений. Можно. Но картина самодостаточна. То, что миров много, а единство обеспечивается стилистической общностью, гарантирует, что приниципиально неизвестных в мире не встретится. Там могут быть антагонисты, враги, самые страшные противники. Но это - как советское и антисоветское, всегда в одной плоскости. Там гарантированно снижен уровень чуждости. Стилистическая общность мира образует общий окрас персонажей, задает контрастные цвета, гармонии и антагонизмы - и это единство не будет ничем нарушено - потому что все стилистически иные находятся в других мирах. Можно, конечно, делать окрошку из героев разных миров, но это всегда будет отдавать запахом пародии.
Литература (и прочие искусства), и кино, и что угодно - проэволюционировали, перешли (и переходят) из мира историй в мир миров. Интересно, что это значит. Это - массовое изменение вкусов, изменение устройства читателей - причем как всех вместе, так и каждого в отдельности. На языке предъявляемого продукта это формулируется сказанным образом (от истории к созданию миров). А как это говорится на языке, описывающем устройство читателей? Что развивается, отталкивая для своего прыжка нечто иное, опорное - что возвышается за счет деградации строения литературы, теряющей сюжет и композицию, ценностную структуру и психологизм - и получающую красивые картинки, которые в множестве вариаций готовы представить то, что уже понравилось.
Что это, что возникает - за счет того, что вот на глазах дохнет?