Еще одна критика: новый материализм
В текстах Куприянова и Вахштайна упоминались темы, подробнее изложенные в статье Писарева - об АСТ, деконструкции и т.п. Эти методы выступают "просто" как критика, еще более углубленная критика, чем прежде принятая - критика в истории науки, обращающая внимание "на всё", на производство знаний, социальные условия и т.п.
И попутно оказывается, что это - новый материализм. прежний был нехорош, наивен, туповат, а это - новый критический материализм.
Расшифровывая, что же сказано - всё довольно просто. Вместо абстрактных слов и идей ставятся практики. Не понятия, а деятельность. Не надо говорить абстрактные идеи, надо просто показать, что же именно вы делаете - это и будет ответом. И это - новый материализм.
Я бы сказал, тут от смысла слов вообще ничего не осталось, но - вот он такой, новый материализм. Критичный - страсть! Ничему не верит и просит показать. У меня, правда, сложилось впечатление, что он не только ничему не верит, но еще и ничего не понимает, но - мало ли, молодой еще.
Александр Писарев. Картографируя новую материальность: навигационные установки и картины мира
Логос · Том 32 · # 6 · 2022
https://logosjournal.ru/articles/2398/
Кратко излагается идея обобщенного критического подхода, ярким примером которого выступает акторно-сетевая теория. Этот подход позволяет прослеживать траектории онтологического конструирования этих оппозиций, а также научных фактов и техники. Показывается его сходство с деконструкцией Жака Деррида и современными постгуманистическими проектами нового материализма. Далее работа этой идеи прослеживается на материале проектов пострепрезентационной картографии, смещающей внимание с проблематики карты как репрезентации на исследование практик создания и использования карт.
Исследователи показывают вторичность репрезентационной функции карты по отношению к ее навигационной функции, тематизируя способы существования и становления карты в гетерогенных сетях социотехнических практик. В заключение высказывается предположение, что практика и идея навигации могут указать путь
к формированию навигационных установок в качестве альтернативы тотализирующим картинам мира
...Шейпин доказывал необходимость участия в нем STS. Он призывал дополнить апологетическую, по сути, репрезентацию науки через производимые ею знания и технологии критической репрезентацией науки как производства (science in the making). Говорить не только о том, что ученые знают, но и о том, как, на каких основаниях и с какой степенью уверенности они к этому знанию приходят и понимают свою деятельность. Такой подход предполагает внимание не только и не столько к методологической стороне научной деятельности («байкам о методе, столь любимым авторами учебников») - обсуждаться должна материально-дискурсивная культура науки, как наука работает в качестве социального института и онтологического предприятия, как она конституирует технонаучный мир, ее историчность и контекстуальность. Из перспективы STS наука открывается как гетерогенное и проницаемое пространство разногласий, борьбы интересов и разнородных человеческих и нечеловеческих акторов.
...Первые обвиняли последних в релятивизации научного знания, подрыве рациональности, постмодернизме, непонимании естественных наук и злоупотреблении их понятиями. В обратную сторону звучали обвинения в непонимании философии и STS, некритичности, монополизации права высказываться о науке. Надо ли говорить, что по большому счету на публичном уровне воз и ныне там, периодически вспыхивают конфликты, содержательно и социально аналогичные научным войнам 1990-х
...Одна из концептуальных причин такого непонимания - имеющее долгую историю отождествление сконструированности и «сделанности», на которых акцентируют внимание многие проекты STS, с фальшивостью, ложностью, нереальностью, из-за чего конструктивистские тезисы исследователей науки воспринимаются как разоблачения, опровержения реалистических научных утверждений. Оно и не удивительно, если базовой схемой понимания познания в популярных репрезентациях науки и знания остается старая репрезентационная модель отражения или отпечатка, в которой истинное, объективное знание в идеале не несет в себе ничего, кроме следов природы, а все «внешние» социальные, культурные, политические факторы мыслятся как источники искажений
Помимо периодических конфликтов это неприятие STS буквально институциализировано в современных музеях и центрах
науки и техники7. В этих местах репрезентации науки par excellence посетители через разнообразные медиумы и интерактивные экспонаты узнают актуальные представления естественных наук о природе, о том, как эти научные знания позволяют понять или подчинить окружающие посетителя повседневные или уникальные явления, как они обеспечивают технический прогресс. Другими словами, в разных контекстах представляются элементы, принципы и связи научной картины мира - готовое знание, итоговый пункт длинных и разветвленных цепочек научного производства, результат устранения неоднозначности и разногласий.
Как отмечал в 1971 году Данкан Кэмерон, один из ключевых деятелей музейной сферы второй половины XX века, «мы создали великие музеи науки, которые можно описать не более чем как трехмерные учебники»8. Эти музеи-храмы предлагают посетителям принять структурированную модель реальности как объективную модель, с которой необходимо соизмерять индивидуальные представления.
...Альтернативой Кун видел смещение внимания на внутреннюю динамику науки, и это смещение, воплощенное в его «Структуре научных революций», впоследствии способствовало формированию исследований science in the making в шейпиновском смысле.
Именно такой подход и сложно найти в музеях науки. Разделы о самой науке даже в наиболее продвинутых институциях обычно ограничиваются несложной и скорее всего виггской историографией открытий и изобретений, биографиями выдающихся ученых, экспозициями исторических научных инструментов и почти карикатурным рассказом о научном методе. Для посетителя выстраивается нехитрая и понятная цепочка: применение строгого научного метода, подстрахованное коллективным скептицизмом научного сообщества, дает знание, а применение знания дает технику. Однако здесь едва ли будут представлены проблематизации и нарративы, предлагаемые STS. Это по-своему парадоксально: спрашивая об устройстве того или иного участка реальности, мы обращаемся к изучающим его профильным наукам, но в случае самой науки этот принцип дает сбой: мы получаем ответы не от профильных дисциплин (STS, философии и истории науки), а от научной идеологии, опирающейся на самоописания ученых, их здравый смысл и элементы философии науки вроде столь популярного фальсификационизма. Источник безусловно важный, но достаточный ли?
...не просто детализирует или дополняет имеющуюся у нас картину мира, ядро которой задано результатами естественных наук. Концептуальные и методологические особенности этих исследований предполагают изменение статуса категорий, в которых мы осмысляем то, что нас окружает: они больше не объясняют, но требуют объяснения и получают его, причем в эмпирической плоскости. Одно дело-когда в основе представлений о многообразии
окружающих реалий находится «великая дихотомия» репрезентации и репрезентируемого, то есть связной и относительно монолитной, объективной, общезначимой и нейтральной научной картины мира, будто отражающей этот мир извне, out of nowhere, и чего-то цельного, называемого миром и пассивно ожидающего репрезентации. В таком случае базовая архитектура мира задается публично транслируемыми онтологиями естественных наук, из которых вычищены все разногласия и неоднозначности, а онтологии социальных и гуманитарных наук-своего рода временные и поверхностные эффекты этой архитектуры.
STS и вслед за ними ряд интеллектуальных проектов вроде нового материализма, предлагают взамен нечто иное. Без тотализации, без априорной фундаментальности «великих дихотомий», без попыток занять универсальную позицию вне любых пространств частных позиций, но с пристальным вниманием к материальнодискурсивным практикам и техникам, разнородности участвующих в конструировании и воспроизводстве реалий человеческих и нечеловеческих акторов, к разногласиям, гибридности, историчности, контингентности и онтологической негарантированности. Предлагаемая STS проблематизация будто ведет нас в производственные цеха, где создается и поддерживается привычный мир современности, но эти цеха-не какая-то отдельная или скрытая реальность, все ее элементы находятся вокруг нас и в нас самих. Вероятно, открывающееся пространство не может быть схвачено в какой бы то ни было картине мира-по крайней мере, в привычном смысле - уже потому, что последняя вместе со своими концептуальными основаниями оказывается эффектом социотехнических практик и сборок, разворачивающихся здесь. Какой понятийной конструкцией, образом или метафорой ответить на наше желание все же понять и представить себе это странное и нерепрезентируемое пространство - mess - в котором разнородные и перформативные сборки во множестве мест производят и поддерживают привычный нам упорядоченный мир вместе с категориями его понимания?
...Скрепляющей и управляющей оппозициями инстанцией выступает их центр, находящийся как в них, так и вовне, и воплощенный в истории философии во множестве фигур: архэ, телоса, сущности, сознания, трансцедентальности, субъекта, субстанции и, наконец, присутствия. Задача деконструкции-обнаружить в тексте то, что подрывает стабильность оппозиции, не вписываясь в нее, помыслить структурность структуры и ее историю.
...Акторно-сетевая теория (АСТ) перенимает хотя и не букву, но дух деконструкции, только переносит поиск механизмов натурализации оппозиций в эмпирическое (и историческое) пространство человеческих и нечеловеческих акторов. Как и деконструкция, это антиэссенциалистское и критическое усилие, открывающее пространство производства того, что заявляет о себе как фундаментальное, естественное, самоочевидное. Одна из общих черт АСТ и деконструкции состоит в том, что они не полагают никакой онтологии или метафизики: это аппараты движения как следования за акторами и поиска следов игры означивания. АСТ-«инфраязык» для эмпирического исследования
...Несколько огрубляя, АСТ открывает исходный беспорядок, mess, в котором благодаря усилиям в практиках и сборках возникают островки порядка -своего рода методологический романтизм19. Задача исследователя - проследить пути материально-дискурсивного конструирования порядка (научных фактов, предметностей, техники, фундаментальных
оппозиций).
...Поэтому в текстах критического крыла STS и в АСТ в частности, а также в работах из других дисциплин, заимствующих их инструменты, часто встречается формула «не объясняет, но требует объяснения», применяемая прежде всего к фундаментальным оппозициям, предположительно, оформляющим западный здравый смысл и здравый смысл многих дисциплин и интеллектуальных традиций. Объяснение - через прослеживание того, как практически нечто впервые возникает, становится, воспроизводится (ведь ничто не является причиной самого себя и требует выполнения внешних условий своего существования). Это эмпирическая метафизика, по выражению Аннмари Мол. В схожем смысле Питер Галисон говорит об абстрактном материализме: то, что мыслилось как абстрактное, фундаментальное, предельно не-эмпирическое, обнаруживает вполне материальное, эмпирическое происхождение и историю в практиках20. Когда идеи становятся действенными, материализуются в вещах и практиках, начинают оформлять опыт-словом, становятся частью мира-это происходит благодаря работе сложных сетей социо-технических практик.
...Если вернуться к примеру музеев и центров науки и техники, то техника как правило представлена там в виде стабильных вещей с четкими границами- автомобиля, ракеты, пресса и т. д.-и в качестве материализованных абстракций инженеров, в основе которых лежит научное знание. Разумеется, это может сопровождаться нарративами о преодоленных инженерных трудностях и социальном контексте создания и функционирования техники. Если же мы обратимся к STS, то обнаружим отличающееся понимание. Например, Джон Ло, исследуя использование кораблей в португальской морской экспансии XV-XVI веков, показывает, что как техническое устройство корабль имел сетевое устройство, ассоциировавшее множество разнородных элементов, которые еще необходимо было «уговорить» встроиться
в сеть и которые вполне могли «предать» ее. Эти разнородные элементы-научные знания, навигационные приборы и навыки, инженерные изобретения, природные силы, социальные интересы и группы, политические акторы, навыки и практики и т. д. Ло называет это гетерогенной инженерией
...Другой пример-поиски причин, обусловивших взрывной успех наук в Новое время. Латур отказывается от высокоуровневых ответов вроде новой рациональности, нового метода, рождения капитализма, которые проводят строгую границу между донаучной и научной культурами.
"Эта граница произвольно навязывается полицией и бюрократами, но за ней не скрывается никакая естественная граница. Эти «великие деления» полезны для преподавания, полемики, вступительных слов, но ничего не объясняют: напротив, они сами нуждаются в объяснении23."
Вместо этого он обращается к более рутинным объяснениям и изучает конкретные техники письма и изображения, сделавшие возможным превращение научных утверждений и образов в неизменяемые мобильности, которые могут путешествовать по планете.
"Из-за своей погруженности в практику, скромности, распространенности и близости рукам и глазам они ускользают от внимания. Они обесценивают грандиозные схемы и концептуальные дихотомии и заменяют их простыми изменениями в том, как группы людей спорят с другими, используя бумагу, знаки, печать и схемы24."
Словом, большие разделения распадаются на множество техник и умений, в которые вовлечены человеческие и нечеловеческие акторы
...Эти проекты стремятся ответить на вопрос, что такое материя, если научные онтологии-продукт сборок разнородных элементов, а не скальное основание реальности, если оппозиции вроде материя-значение, репрезентация-репрезентируемое суть эффекты, но не фундамент, и если вещи неизменно дают сдачи. Освобождая материю от диктата языка, под который она попала в социальном конструктивизме, философии лингвистического поворота и репрезентационизме, от пассивности, навязанной ньютонианско-картезианским механистическом материализмом, новый материализм по-разному тематизирует ее агентность, динамичность и продуктивность. Материя здесь-не то, из чего что-либо состоит и не основание, а сложная, перформативная и значащая процессуальность, производящая различия и производимая различиями, стабилизирующая и дестабилизирующая.
...В своем проекте агентного реализма Барад подчеркивает, что фундаментальные различия, мыслившиеся ранее как изначальные, производятся «аппаратами» как материально-дискурсивными практиками, реконфигурирующими мир, границы, свойства и даже пространство и время. Аппараты-динамические сборки технических установок и лабораторного оборудования, человеческих и нечеловеческих акторов, которые включены в круговорот материализации. Столь большое значение, приписываемое аппаратам, позволяет вывести на первый план тот факт, технонаука формирует наш мир и организует как наши представления о нем, так и наше взаимодействие с ним.
Важно, что как и АСТ, новый материализм-это не картина сущего или мира, не догматическая метафизика, предполагающие взгляд на тотализируемый мир из ниоткуда. Базовые тезисы нового материализма распространяются и на него самого, попросту запрещая такую трактовку. Для философии, претендующей на реабилитацию богатства и разнообразия материи, жизни и природы, новый материализм предлагает на удивление бедную онтологию (как, впрочем, и АСТ). Это напрямую связано с тем, что он является аппаратом для исследования, видения многообразия и материальности мира-подобно инфраязыку АСТ или перспективе Альберти - а также для настройки коллективной чувственности.
Сходство проблематизаций и подходов, предлагаемых АСТ и новым материализмом, возможно, свидетельствует о том, что они направлены на общее проблематическое ядро современности, обусловленное непродуманностью технонаучного характера реалий, в которых мы живем, и поисками способов помыслить целое этих реалий, не попадая в ловушки репрезентационизма. Необходимо в рамках своего рода двойного видения сохранить реалистический смысл и действенность научных онтологий, но одновременно видеть и те сложные гетерогенные процессы, в которых они производятся. Подобная проблематизация проникает во все большее число дисциплин, в том числе картографию, возможно, имеющую стратегическое значение для поиска форм понимания технонаучных реалий, поскольку карта сыграла ключевую роль в становлении этих реалий и ловушек их репрезентационного понимания
Новая материальность карт
Карта - наглядное воплощение привычной для нас практики властного охвата той или иной пространственной тотальности с помощью научной репрезентации. Они считаются объективными и нейтральными продуктами науки, со все возрастающей точностью представляющими земную поверхность, и в этом смысле как бы отделенными от мира в качестве его репрезентаций. Однако по мере развития критической географии, заимствовавшей инструменты и проблематизации у критической теории, философии, STS и когнитивных наук, такое репрезентационное понимание карт оказалось в кризисе
...Вкратце, принципиальный ход состоит в том, чтобы переключить внимание с проблематики репрезентации картой территории на то, как карта производится и используется. Вследствие этого она предстает процессуальным, а не неизменным объектом, оказывается работающей частью мира, частью сетей разнородных акторов и контекстов, обладающей историей и контингентной, контекстуальной и ситуативной. Картография же становится наукой практик, а не репрезентаций.
...Карты имеют онтогенетическую природу. Она проявляется уже в том, что как множество точек, линий и цветов на поверхности должно быть узнано и прочитано в качестве карты, то есть исходно зависит от конкретных практик. То, что создали картографы, еще должно быть превращено в карту пользователями, и это не предопределенный процесс, зависящий от их знаний, умений, желаний и, главное, решаемых ими реляционных, пространственных проблем. Поэтому карта пересоздается в каждой ситуации своего использования, она пребывает в становлении.
Отсюда первый вопрос Китчина и Доджа: как карта добивается онтологической гарантированности и становится неизменяемой мобильностью (в терминах Латура)? Другими словами, вполне в духе обсуждавшихся выше интуиций: как картографический порядок возникает из текучести и контингентности практик и ситуаций? Второй вопрос-как карты становятся?
Карты - продукт техничности и сами обладают техничностью. Они переходны, то есть, встроены в практики в качестве посредников или интерфейсов, выстраивают отношение между индивидом и миром для решения реляционных проблем. Поэтому становление карт-со-производство, разворачивающееся между картой, деятельностью пользователя и миром.
...Они отмечают, что карта всегда использовалась как сложный и насыщенный вычислительный интерфейс для решения навигационных задач. И в случае докомпьютерной, и в случае цифровой картографии всегда есть шесть аспектов ее производства: сбор данных, управление ими и их пересчет в соответствии с конвенциями и стандартами, вывод информации для пользователей, внедрение указателей и навигационное использование. Эта длинная и дорогая производственная цепочка, включающая в себя институты, умения, стандарты, технику и индивидов, скрывается за поверхностью любой готовой карты, цифровая она или бумажная.
Разница лишь в том, что с приходом цифровой картографии скрывать цепочку стало гораздо сложнее, и она регулярно заявляет о себе в сбоях покрытия сети, вмешательстве цензуры, новостях о спутниках, вводе информации пользователями. В этом смысле для конечных пользователей цифровые технологии возвращают материальность карте и всей цепочке.
Исследователи задаются вопросом: если карты всегда были частью таких цепочек, то почему интерпретируются они как соответствующие физической территории31? Почему они понимались как похожие на территорию, хотя ни капли не были на нее похожи? Не является ли сама идея территории следствием прикованности взгляда к карте и игнорирования скрытой за ней производственной цепочки? Артефактом и следствием ошибочной философии, используемой для понимания всего картографического предприятия?
Чтобы ответить на эти вопросы, Новембер, Камахо-Хюбнер и Латур обращаются к тому, как на практике создается соответствие между картами и местностями. Штурман в рубке яхты, чтобы проложить курс, устанавливает соответствие между содержанием карты и отрывистыми сообщениями членов команды, перед которыми открывается отнюдь не то ясное и проницаемое геометрическое пространство, которое он видит перед собой. Авторы утверждают, что штурман не устанавливает сходства между картой и территорией, а отслеживает релевантные зацепки, которые бы позволили яхте пройти через разнородное множество данных от одного опознавательного знака (например, буя) к другому. Утверждается, что если и есть соответствие между картой и территорией, то его следует понимать не как сходство и соответственно невозможный прыжок через разрыв между репрезентацией и репрезентируемым, а как установление релевантности, позволяющее выстроить через указатели траекторию движения, складывающуюся в конце в «чудо референции». Первому соответствует миметическая интерпретация карт, второму-навигационная. Карта, доказывают исследователи, работает именно потому, что не является миметическим объектом. Информационные буи в море, спроектированные по международным конвенциям и помогающие выстраивать навигацию, связаны некоторым отношением с картой, основанной на тех же стандартах кодирования тех же данных.
Есть только одно множество образов - картографические, а не два-картографические и их виртуальные образы, как предполагает миметическая интерпретация. В этом отношении карты-частный случай научных образов. Дело в том, что научный образ не работает в одиночку, а только как часть каскада предшествующих записей - графиков, формул, таблиц, параграфов и т. д. - производимых теориями, вычислениями, техникой. Референт есть у всей цепи, а не у единичного, изъятого из нее образа.
Поэтому дело в ней: не в ортогональном цепи соответствии между репрезентацией и моделью, а в соответствиях между записями цепи33. Эта цепь в чем-то аналогична последовательности указателей при навигационном использовании карт. Если цепь разрывается, образы, вырванные из нее, начинают работать в миметическом режиме, отсылая к фиктивным референтам-фиктивным, потому что они не имеют практического эквивалента, который бы обеспечила цепь. Вопрос о сходстве миметического образа с моделью ложен потому, что модель порождена репрезентацией. Скажем, чтобы решить, объективен ли фотоснимок галактики, придется включить его обратно в цепочку записей, которые
не похожи на фото, но именно это отсутствие сходства позволяет добиться достоверности. Аналогично
"…любая карта-это просто серия записей, ведущих к другим сериям непохожих указателей или исходящих из них, чтобы помочь штурманам найти путь по своим траекториям34."
Вопросы о точности карты как репрезентации и о том, есть ли внешний мир вне карты-вопросы, релевантные для миметической интерпретации. В навигационной они не имеют никакого смысла. Однако при всей распространенности и даже рутинности навигационных практик повсеместной и самоочевидной все же была миметическая интерпретация. Возможную причину этого парадокса авторы обнаруживают в истории искусства, поскольку именно живопись, а не научный образ, предполагает два множества образов, прототип и копию. В частности, это прежде всего голландская живопись: она так повлияла на культуру воображения, что карты были подвергнуты эстетизации и привязаны
к формировавшейся культуре реалистической живописи. Однако собственный реализм науки-в перемещении по цепочкам несходных записей, а не в миметическом соответствии между копией и прототипом. Второе вторично и производно от первого, оно породило «территорию», которая вовсе не является тем, что запечатлевается картой. Это не более чем «виртуальный образ» карты, чье навигационное использование было приостановлено, а длинная производственная цепочка практик, институтов, стандартов и т. д. скрыта ради миметической интерпретации и ее вопросов.
... Сшивая в воображении все виртуальные образы всех карт, мы придумываем мир.
"В этой точке изобретается обобщенное евклидово пространство, то есть вместилище всех территорий, порожденных всеми картами. Далее вы переворачиваете порядок, как если бы мы двигались от абстрактного «евклидова пространства» к реальному «внешнему миру», а затем - к карте. C этой точки зрения пространство является всего лишь виртуальным образом всех виртуальных образов всех картографических техник, которые были проинтерпретированы миметически36."
...Промышленность, риски, технические инфраструктуры, социальные группы не находятся в евклидовом пространстве, но занимают пространства разнообразных типов, поэтому они не являются только дополнительными слоями к картографической основе. Это именно разные пространства, коррелятивные практикам и отношениям, а не перспективистские образы того же самого физического пространства. В таком случае «легковесная» культурная география перестает быть дополнением к «фундаментальной» физической географии, работающей с «реальным миром». Продолжая этот вывод исследователей, можно допустить, что пересмотр с позиций STS точно так же снимет и монополию естественнонаучной картины мира, сохраняя ей верность, но обогащая представления о мире-мультиверсуме-социальными, культурными, экономическими и иными реалиями, более не являющимися всего лишь
приложениями к физической реальности.
Евклидово пространство не универсально и не фундаментально, но оно стало притязать на эти свойства и приобрело влияние в качестве такового в конкретных исторических условиях и благодаря конкретным интеллектуальным технологиям и практикам. Оно может быть введено в навигационную интерпретацию, но уже со всеми присущими ему локальными, историческими и антропологическими обусловленностями. Таким образом, то, что претендовало на объяснение, само получает объяснение, и не отбрасывается, а критически оценивается с тем, чтобы выявить цепочки его производства и границы применимости. Оппозиции между природой и культурой, объективным и субъективным, репрезентируемыми и репрезентацией, человеческим и нечеловеческим где-то работают (потому что эта работа обеспечена конкретными социотехническими практиками), где-то нет, но они не являются универсальными, фундаментальными. Принципиально различие между миметической интерпретацией карт, порождающей эти оппозиции, и навигационным использованием-различие, лежащее в плоскости конкретных выборов, ситуаций, практик, цепочек записей и т. д.
Возможно, различие этих интерпретаций карт указывает направление движения прочь от картин мира, оказавшихся одним из продуктов открываемого STS и новым материализмом странного гетерогенного и множественного пространства. В этом динамичном материально-дискурсивном пространстве, ускользающем от тотализации и схватывания из одной-единственной позиции, мы пока только начинаем двигаться, пользуясь этими подходами как навигационными устройствами. Возможно, это путь к созданию в противовес модернистским оптическим режимам и их материализации в музеях науки чего-то вроде обновленной кунсткамеры37, материализующей гетерогенность, многообразие, историчность, контингентность и динамичность различий в сериях случаев, не связанных системой или картиной. Задачей кунсткамеры будет не формирование картины мира, изнанка которой-господство, а воспитание навигационных установок, не дающих карты мира в целом, но позволяющих перемещаться и ориентироваться в его многообразных реалиях и рефлексивно обращаться с предлагаемыми науками картинами и образами мира
И попутно оказывается, что это - новый материализм. прежний был нехорош, наивен, туповат, а это - новый критический материализм.
Расшифровывая, что же сказано - всё довольно просто. Вместо абстрактных слов и идей ставятся практики. Не понятия, а деятельность. Не надо говорить абстрактные идеи, надо просто показать, что же именно вы делаете - это и будет ответом. И это - новый материализм.
Я бы сказал, тут от смысла слов вообще ничего не осталось, но - вот он такой, новый материализм. Критичный - страсть! Ничему не верит и просит показать. У меня, правда, сложилось впечатление, что он не только ничему не верит, но еще и ничего не понимает, но - мало ли, молодой еще.
Александр Писарев. Картографируя новую материальность: навигационные установки и картины мира
Логос · Том 32 · # 6 · 2022
https://logosjournal.ru/articles/2398/
Кратко излагается идея обобщенного критического подхода, ярким примером которого выступает акторно-сетевая теория. Этот подход позволяет прослеживать траектории онтологического конструирования этих оппозиций, а также научных фактов и техники. Показывается его сходство с деконструкцией Жака Деррида и современными постгуманистическими проектами нового материализма. Далее работа этой идеи прослеживается на материале проектов пострепрезентационной картографии, смещающей внимание с проблематики карты как репрезентации на исследование практик создания и использования карт.
Исследователи показывают вторичность репрезентационной функции карты по отношению к ее навигационной функции, тематизируя способы существования и становления карты в гетерогенных сетях социотехнических практик. В заключение высказывается предположение, что практика и идея навигации могут указать путь
к формированию навигационных установок в качестве альтернативы тотализирующим картинам мира
...Шейпин доказывал необходимость участия в нем STS. Он призывал дополнить апологетическую, по сути, репрезентацию науки через производимые ею знания и технологии критической репрезентацией науки как производства (science in the making). Говорить не только о том, что ученые знают, но и о том, как, на каких основаниях и с какой степенью уверенности они к этому знанию приходят и понимают свою деятельность. Такой подход предполагает внимание не только и не столько к методологической стороне научной деятельности («байкам о методе, столь любимым авторами учебников») - обсуждаться должна материально-дискурсивная культура науки, как наука работает в качестве социального института и онтологического предприятия, как она конституирует технонаучный мир, ее историчность и контекстуальность. Из перспективы STS наука открывается как гетерогенное и проницаемое пространство разногласий, борьбы интересов и разнородных человеческих и нечеловеческих акторов.
...Первые обвиняли последних в релятивизации научного знания, подрыве рациональности, постмодернизме, непонимании естественных наук и злоупотреблении их понятиями. В обратную сторону звучали обвинения в непонимании философии и STS, некритичности, монополизации права высказываться о науке. Надо ли говорить, что по большому счету на публичном уровне воз и ныне там, периодически вспыхивают конфликты, содержательно и социально аналогичные научным войнам 1990-х
...Одна из концептуальных причин такого непонимания - имеющее долгую историю отождествление сконструированности и «сделанности», на которых акцентируют внимание многие проекты STS, с фальшивостью, ложностью, нереальностью, из-за чего конструктивистские тезисы исследователей науки воспринимаются как разоблачения, опровержения реалистических научных утверждений. Оно и не удивительно, если базовой схемой понимания познания в популярных репрезентациях науки и знания остается старая репрезентационная модель отражения или отпечатка, в которой истинное, объективное знание в идеале не несет в себе ничего, кроме следов природы, а все «внешние» социальные, культурные, политические факторы мыслятся как источники искажений
Помимо периодических конфликтов это неприятие STS буквально институциализировано в современных музеях и центрах
науки и техники7. В этих местах репрезентации науки par excellence посетители через разнообразные медиумы и интерактивные экспонаты узнают актуальные представления естественных наук о природе, о том, как эти научные знания позволяют понять или подчинить окружающие посетителя повседневные или уникальные явления, как они обеспечивают технический прогресс. Другими словами, в разных контекстах представляются элементы, принципы и связи научной картины мира - готовое знание, итоговый пункт длинных и разветвленных цепочек научного производства, результат устранения неоднозначности и разногласий.
Как отмечал в 1971 году Данкан Кэмерон, один из ключевых деятелей музейной сферы второй половины XX века, «мы создали великие музеи науки, которые можно описать не более чем как трехмерные учебники»8. Эти музеи-храмы предлагают посетителям принять структурированную модель реальности как объективную модель, с которой необходимо соизмерять индивидуальные представления.
...Альтернативой Кун видел смещение внимания на внутреннюю динамику науки, и это смещение, воплощенное в его «Структуре научных революций», впоследствии способствовало формированию исследований science in the making в шейпиновском смысле.
Именно такой подход и сложно найти в музеях науки. Разделы о самой науке даже в наиболее продвинутых институциях обычно ограничиваются несложной и скорее всего виггской историографией открытий и изобретений, биографиями выдающихся ученых, экспозициями исторических научных инструментов и почти карикатурным рассказом о научном методе. Для посетителя выстраивается нехитрая и понятная цепочка: применение строгого научного метода, подстрахованное коллективным скептицизмом научного сообщества, дает знание, а применение знания дает технику. Однако здесь едва ли будут представлены проблематизации и нарративы, предлагаемые STS. Это по-своему парадоксально: спрашивая об устройстве того или иного участка реальности, мы обращаемся к изучающим его профильным наукам, но в случае самой науки этот принцип дает сбой: мы получаем ответы не от профильных дисциплин (STS, философии и истории науки), а от научной идеологии, опирающейся на самоописания ученых, их здравый смысл и элементы философии науки вроде столь популярного фальсификационизма. Источник безусловно важный, но достаточный ли?
...не просто детализирует или дополняет имеющуюся у нас картину мира, ядро которой задано результатами естественных наук. Концептуальные и методологические особенности этих исследований предполагают изменение статуса категорий, в которых мы осмысляем то, что нас окружает: они больше не объясняют, но требуют объяснения и получают его, причем в эмпирической плоскости. Одно дело-когда в основе представлений о многообразии
окружающих реалий находится «великая дихотомия» репрезентации и репрезентируемого, то есть связной и относительно монолитной, объективной, общезначимой и нейтральной научной картины мира, будто отражающей этот мир извне, out of nowhere, и чего-то цельного, называемого миром и пассивно ожидающего репрезентации. В таком случае базовая архитектура мира задается публично транслируемыми онтологиями естественных наук, из которых вычищены все разногласия и неоднозначности, а онтологии социальных и гуманитарных наук-своего рода временные и поверхностные эффекты этой архитектуры.
STS и вслед за ними ряд интеллектуальных проектов вроде нового материализма, предлагают взамен нечто иное. Без тотализации, без априорной фундаментальности «великих дихотомий», без попыток занять универсальную позицию вне любых пространств частных позиций, но с пристальным вниманием к материальнодискурсивным практикам и техникам, разнородности участвующих в конструировании и воспроизводстве реалий человеческих и нечеловеческих акторов, к разногласиям, гибридности, историчности, контингентности и онтологической негарантированности. Предлагаемая STS проблематизация будто ведет нас в производственные цеха, где создается и поддерживается привычный мир современности, но эти цеха-не какая-то отдельная или скрытая реальность, все ее элементы находятся вокруг нас и в нас самих. Вероятно, открывающееся пространство не может быть схвачено в какой бы то ни было картине мира-по крайней мере, в привычном смысле - уже потому, что последняя вместе со своими концептуальными основаниями оказывается эффектом социотехнических практик и сборок, разворачивающихся здесь. Какой понятийной конструкцией, образом или метафорой ответить на наше желание все же понять и представить себе это странное и нерепрезентируемое пространство - mess - в котором разнородные и перформативные сборки во множестве мест производят и поддерживают привычный нам упорядоченный мир вместе с категориями его понимания?
...Скрепляющей и управляющей оппозициями инстанцией выступает их центр, находящийся как в них, так и вовне, и воплощенный в истории философии во множестве фигур: архэ, телоса, сущности, сознания, трансцедентальности, субъекта, субстанции и, наконец, присутствия. Задача деконструкции-обнаружить в тексте то, что подрывает стабильность оппозиции, не вписываясь в нее, помыслить структурность структуры и ее историю.
...Акторно-сетевая теория (АСТ) перенимает хотя и не букву, но дух деконструкции, только переносит поиск механизмов натурализации оппозиций в эмпирическое (и историческое) пространство человеческих и нечеловеческих акторов. Как и деконструкция, это антиэссенциалистское и критическое усилие, открывающее пространство производства того, что заявляет о себе как фундаментальное, естественное, самоочевидное. Одна из общих черт АСТ и деконструкции состоит в том, что они не полагают никакой онтологии или метафизики: это аппараты движения как следования за акторами и поиска следов игры означивания. АСТ-«инфраязык» для эмпирического исследования
...Несколько огрубляя, АСТ открывает исходный беспорядок, mess, в котором благодаря усилиям в практиках и сборках возникают островки порядка -своего рода методологический романтизм19. Задача исследователя - проследить пути материально-дискурсивного конструирования порядка (научных фактов, предметностей, техники, фундаментальных
оппозиций).
...Поэтому в текстах критического крыла STS и в АСТ в частности, а также в работах из других дисциплин, заимствующих их инструменты, часто встречается формула «не объясняет, но требует объяснения», применяемая прежде всего к фундаментальным оппозициям, предположительно, оформляющим западный здравый смысл и здравый смысл многих дисциплин и интеллектуальных традиций. Объяснение - через прослеживание того, как практически нечто впервые возникает, становится, воспроизводится (ведь ничто не является причиной самого себя и требует выполнения внешних условий своего существования). Это эмпирическая метафизика, по выражению Аннмари Мол. В схожем смысле Питер Галисон говорит об абстрактном материализме: то, что мыслилось как абстрактное, фундаментальное, предельно не-эмпирическое, обнаруживает вполне материальное, эмпирическое происхождение и историю в практиках20. Когда идеи становятся действенными, материализуются в вещах и практиках, начинают оформлять опыт-словом, становятся частью мира-это происходит благодаря работе сложных сетей социо-технических практик.
...Если вернуться к примеру музеев и центров науки и техники, то техника как правило представлена там в виде стабильных вещей с четкими границами- автомобиля, ракеты, пресса и т. д.-и в качестве материализованных абстракций инженеров, в основе которых лежит научное знание. Разумеется, это может сопровождаться нарративами о преодоленных инженерных трудностях и социальном контексте создания и функционирования техники. Если же мы обратимся к STS, то обнаружим отличающееся понимание. Например, Джон Ло, исследуя использование кораблей в португальской морской экспансии XV-XVI веков, показывает, что как техническое устройство корабль имел сетевое устройство, ассоциировавшее множество разнородных элементов, которые еще необходимо было «уговорить» встроиться
в сеть и которые вполне могли «предать» ее. Эти разнородные элементы-научные знания, навигационные приборы и навыки, инженерные изобретения, природные силы, социальные интересы и группы, политические акторы, навыки и практики и т. д. Ло называет это гетерогенной инженерией
...Другой пример-поиски причин, обусловивших взрывной успех наук в Новое время. Латур отказывается от высокоуровневых ответов вроде новой рациональности, нового метода, рождения капитализма, которые проводят строгую границу между донаучной и научной культурами.
"Эта граница произвольно навязывается полицией и бюрократами, но за ней не скрывается никакая естественная граница. Эти «великие деления» полезны для преподавания, полемики, вступительных слов, но ничего не объясняют: напротив, они сами нуждаются в объяснении23."
Вместо этого он обращается к более рутинным объяснениям и изучает конкретные техники письма и изображения, сделавшие возможным превращение научных утверждений и образов в неизменяемые мобильности, которые могут путешествовать по планете.
"Из-за своей погруженности в практику, скромности, распространенности и близости рукам и глазам они ускользают от внимания. Они обесценивают грандиозные схемы и концептуальные дихотомии и заменяют их простыми изменениями в том, как группы людей спорят с другими, используя бумагу, знаки, печать и схемы24."
Словом, большие разделения распадаются на множество техник и умений, в которые вовлечены человеческие и нечеловеческие акторы
...Эти проекты стремятся ответить на вопрос, что такое материя, если научные онтологии-продукт сборок разнородных элементов, а не скальное основание реальности, если оппозиции вроде материя-значение, репрезентация-репрезентируемое суть эффекты, но не фундамент, и если вещи неизменно дают сдачи. Освобождая материю от диктата языка, под который она попала в социальном конструктивизме, философии лингвистического поворота и репрезентационизме, от пассивности, навязанной ньютонианско-картезианским механистическом материализмом, новый материализм по-разному тематизирует ее агентность, динамичность и продуктивность. Материя здесь-не то, из чего что-либо состоит и не основание, а сложная, перформативная и значащая процессуальность, производящая различия и производимая различиями, стабилизирующая и дестабилизирующая.
...В своем проекте агентного реализма Барад подчеркивает, что фундаментальные различия, мыслившиеся ранее как изначальные, производятся «аппаратами» как материально-дискурсивными практиками, реконфигурирующими мир, границы, свойства и даже пространство и время. Аппараты-динамические сборки технических установок и лабораторного оборудования, человеческих и нечеловеческих акторов, которые включены в круговорот материализации. Столь большое значение, приписываемое аппаратам, позволяет вывести на первый план тот факт, технонаука формирует наш мир и организует как наши представления о нем, так и наше взаимодействие с ним.
Важно, что как и АСТ, новый материализм-это не картина сущего или мира, не догматическая метафизика, предполагающие взгляд на тотализируемый мир из ниоткуда. Базовые тезисы нового материализма распространяются и на него самого, попросту запрещая такую трактовку. Для философии, претендующей на реабилитацию богатства и разнообразия материи, жизни и природы, новый материализм предлагает на удивление бедную онтологию (как, впрочем, и АСТ). Это напрямую связано с тем, что он является аппаратом для исследования, видения многообразия и материальности мира-подобно инфраязыку АСТ или перспективе Альберти - а также для настройки коллективной чувственности.
Сходство проблематизаций и подходов, предлагаемых АСТ и новым материализмом, возможно, свидетельствует о том, что они направлены на общее проблематическое ядро современности, обусловленное непродуманностью технонаучного характера реалий, в которых мы живем, и поисками способов помыслить целое этих реалий, не попадая в ловушки репрезентационизма. Необходимо в рамках своего рода двойного видения сохранить реалистический смысл и действенность научных онтологий, но одновременно видеть и те сложные гетерогенные процессы, в которых они производятся. Подобная проблематизация проникает во все большее число дисциплин, в том числе картографию, возможно, имеющую стратегическое значение для поиска форм понимания технонаучных реалий, поскольку карта сыграла ключевую роль в становлении этих реалий и ловушек их репрезентационного понимания
Новая материальность карт
Карта - наглядное воплощение привычной для нас практики властного охвата той или иной пространственной тотальности с помощью научной репрезентации. Они считаются объективными и нейтральными продуктами науки, со все возрастающей точностью представляющими земную поверхность, и в этом смысле как бы отделенными от мира в качестве его репрезентаций. Однако по мере развития критической географии, заимствовавшей инструменты и проблематизации у критической теории, философии, STS и когнитивных наук, такое репрезентационное понимание карт оказалось в кризисе
...Вкратце, принципиальный ход состоит в том, чтобы переключить внимание с проблематики репрезентации картой территории на то, как карта производится и используется. Вследствие этого она предстает процессуальным, а не неизменным объектом, оказывается работающей частью мира, частью сетей разнородных акторов и контекстов, обладающей историей и контингентной, контекстуальной и ситуативной. Картография же становится наукой практик, а не репрезентаций.
...Карты имеют онтогенетическую природу. Она проявляется уже в том, что как множество точек, линий и цветов на поверхности должно быть узнано и прочитано в качестве карты, то есть исходно зависит от конкретных практик. То, что создали картографы, еще должно быть превращено в карту пользователями, и это не предопределенный процесс, зависящий от их знаний, умений, желаний и, главное, решаемых ими реляционных, пространственных проблем. Поэтому карта пересоздается в каждой ситуации своего использования, она пребывает в становлении.
Отсюда первый вопрос Китчина и Доджа: как карта добивается онтологической гарантированности и становится неизменяемой мобильностью (в терминах Латура)? Другими словами, вполне в духе обсуждавшихся выше интуиций: как картографический порядок возникает из текучести и контингентности практик и ситуаций? Второй вопрос-как карты становятся?
Карты - продукт техничности и сами обладают техничностью. Они переходны, то есть, встроены в практики в качестве посредников или интерфейсов, выстраивают отношение между индивидом и миром для решения реляционных проблем. Поэтому становление карт-со-производство, разворачивающееся между картой, деятельностью пользователя и миром.
...Они отмечают, что карта всегда использовалась как сложный и насыщенный вычислительный интерфейс для решения навигационных задач. И в случае докомпьютерной, и в случае цифровой картографии всегда есть шесть аспектов ее производства: сбор данных, управление ими и их пересчет в соответствии с конвенциями и стандартами, вывод информации для пользователей, внедрение указателей и навигационное использование. Эта длинная и дорогая производственная цепочка, включающая в себя институты, умения, стандарты, технику и индивидов, скрывается за поверхностью любой готовой карты, цифровая она или бумажная.
Разница лишь в том, что с приходом цифровой картографии скрывать цепочку стало гораздо сложнее, и она регулярно заявляет о себе в сбоях покрытия сети, вмешательстве цензуры, новостях о спутниках, вводе информации пользователями. В этом смысле для конечных пользователей цифровые технологии возвращают материальность карте и всей цепочке.
Исследователи задаются вопросом: если карты всегда были частью таких цепочек, то почему интерпретируются они как соответствующие физической территории31? Почему они понимались как похожие на территорию, хотя ни капли не были на нее похожи? Не является ли сама идея территории следствием прикованности взгляда к карте и игнорирования скрытой за ней производственной цепочки? Артефактом и следствием ошибочной философии, используемой для понимания всего картографического предприятия?
Чтобы ответить на эти вопросы, Новембер, Камахо-Хюбнер и Латур обращаются к тому, как на практике создается соответствие между картами и местностями. Штурман в рубке яхты, чтобы проложить курс, устанавливает соответствие между содержанием карты и отрывистыми сообщениями членов команды, перед которыми открывается отнюдь не то ясное и проницаемое геометрическое пространство, которое он видит перед собой. Авторы утверждают, что штурман не устанавливает сходства между картой и территорией, а отслеживает релевантные зацепки, которые бы позволили яхте пройти через разнородное множество данных от одного опознавательного знака (например, буя) к другому. Утверждается, что если и есть соответствие между картой и территорией, то его следует понимать не как сходство и соответственно невозможный прыжок через разрыв между репрезентацией и репрезентируемым, а как установление релевантности, позволяющее выстроить через указатели траекторию движения, складывающуюся в конце в «чудо референции». Первому соответствует миметическая интерпретация карт, второму-навигационная. Карта, доказывают исследователи, работает именно потому, что не является миметическим объектом. Информационные буи в море, спроектированные по международным конвенциям и помогающие выстраивать навигацию, связаны некоторым отношением с картой, основанной на тех же стандартах кодирования тех же данных.
Есть только одно множество образов - картографические, а не два-картографические и их виртуальные образы, как предполагает миметическая интерпретация. В этом отношении карты-частный случай научных образов. Дело в том, что научный образ не работает в одиночку, а только как часть каскада предшествующих записей - графиков, формул, таблиц, параграфов и т. д. - производимых теориями, вычислениями, техникой. Референт есть у всей цепи, а не у единичного, изъятого из нее образа.
Поэтому дело в ней: не в ортогональном цепи соответствии между репрезентацией и моделью, а в соответствиях между записями цепи33. Эта цепь в чем-то аналогична последовательности указателей при навигационном использовании карт. Если цепь разрывается, образы, вырванные из нее, начинают работать в миметическом режиме, отсылая к фиктивным референтам-фиктивным, потому что они не имеют практического эквивалента, который бы обеспечила цепь. Вопрос о сходстве миметического образа с моделью ложен потому, что модель порождена репрезентацией. Скажем, чтобы решить, объективен ли фотоснимок галактики, придется включить его обратно в цепочку записей, которые
не похожи на фото, но именно это отсутствие сходства позволяет добиться достоверности. Аналогично
"…любая карта-это просто серия записей, ведущих к другим сериям непохожих указателей или исходящих из них, чтобы помочь штурманам найти путь по своим траекториям34."
Вопросы о точности карты как репрезентации и о том, есть ли внешний мир вне карты-вопросы, релевантные для миметической интерпретации. В навигационной они не имеют никакого смысла. Однако при всей распространенности и даже рутинности навигационных практик повсеместной и самоочевидной все же была миметическая интерпретация. Возможную причину этого парадокса авторы обнаруживают в истории искусства, поскольку именно живопись, а не научный образ, предполагает два множества образов, прототип и копию. В частности, это прежде всего голландская живопись: она так повлияла на культуру воображения, что карты были подвергнуты эстетизации и привязаны
к формировавшейся культуре реалистической живописи. Однако собственный реализм науки-в перемещении по цепочкам несходных записей, а не в миметическом соответствии между копией и прототипом. Второе вторично и производно от первого, оно породило «территорию», которая вовсе не является тем, что запечатлевается картой. Это не более чем «виртуальный образ» карты, чье навигационное использование было приостановлено, а длинная производственная цепочка практик, институтов, стандартов и т. д. скрыта ради миметической интерпретации и ее вопросов.
... Сшивая в воображении все виртуальные образы всех карт, мы придумываем мир.
"В этой точке изобретается обобщенное евклидово пространство, то есть вместилище всех территорий, порожденных всеми картами. Далее вы переворачиваете порядок, как если бы мы двигались от абстрактного «евклидова пространства» к реальному «внешнему миру», а затем - к карте. C этой точки зрения пространство является всего лишь виртуальным образом всех виртуальных образов всех картографических техник, которые были проинтерпретированы миметически36."
...Промышленность, риски, технические инфраструктуры, социальные группы не находятся в евклидовом пространстве, но занимают пространства разнообразных типов, поэтому они не являются только дополнительными слоями к картографической основе. Это именно разные пространства, коррелятивные практикам и отношениям, а не перспективистские образы того же самого физического пространства. В таком случае «легковесная» культурная география перестает быть дополнением к «фундаментальной» физической географии, работающей с «реальным миром». Продолжая этот вывод исследователей, можно допустить, что пересмотр с позиций STS точно так же снимет и монополию естественнонаучной картины мира, сохраняя ей верность, но обогащая представления о мире-мультиверсуме-социальными, культурными, экономическими и иными реалиями, более не являющимися всего лишь
приложениями к физической реальности.
Евклидово пространство не универсально и не фундаментально, но оно стало притязать на эти свойства и приобрело влияние в качестве такового в конкретных исторических условиях и благодаря конкретным интеллектуальным технологиям и практикам. Оно может быть введено в навигационную интерпретацию, но уже со всеми присущими ему локальными, историческими и антропологическими обусловленностями. Таким образом, то, что претендовало на объяснение, само получает объяснение, и не отбрасывается, а критически оценивается с тем, чтобы выявить цепочки его производства и границы применимости. Оппозиции между природой и культурой, объективным и субъективным, репрезентируемыми и репрезентацией, человеческим и нечеловеческим где-то работают (потому что эта работа обеспечена конкретными социотехническими практиками), где-то нет, но они не являются универсальными, фундаментальными. Принципиально различие между миметической интерпретацией карт, порождающей эти оппозиции, и навигационным использованием-различие, лежащее в плоскости конкретных выборов, ситуаций, практик, цепочек записей и т. д.
Возможно, различие этих интерпретаций карт указывает направление движения прочь от картин мира, оказавшихся одним из продуктов открываемого STS и новым материализмом странного гетерогенного и множественного пространства. В этом динамичном материально-дискурсивном пространстве, ускользающем от тотализации и схватывания из одной-единственной позиции, мы пока только начинаем двигаться, пользуясь этими подходами как навигационными устройствами. Возможно, это путь к созданию в противовес модернистским оптическим режимам и их материализации в музеях науки чего-то вроде обновленной кунсткамеры37, материализующей гетерогенность, многообразие, историчность, контингентность и динамичность различий в сериях случаев, не связанных системой или картиной. Задачей кунсткамеры будет не формирование картины мира, изнанка которой-господство, а воспитание навигационных установок, не дающих карты мира в целом, но позволяющих перемещаться и ориентироваться в его многообразных реалиях и рефлексивно обращаться с предлагаемыми науками картинами и образами мира