Азы современного науковедения, явленные ученым-популяризаторам
Давний уже скандал. Как раз есть возможность спокойно посмотреть - потому что уже не актуально, много чего случилось. И можно обращать внимание не на те или иные персоналии, кто на чьей стороне, а на суть. Социолог провел эксперимент. Назвал популяризаторов фанатичными верующими, науку представил как форму религиозного знания. Подразнил. В ответ получил травлю, полный набор обвинений и клеветы, стандартная реакция. И можно теперь присмотреться и подумать - ну да, последователи, ревнители наук... Если угодно, верующие - что не так важно. Люди, которым оскорбили святыню. И они в ярости совершают многое, чего в спокойном состоянии делать бы не стали.
Затрагивает ли это науку? Говорят, что - нет, мол, настоящая наука выше, а это только понизу дурачки, толком ничего не понимающие, ярятся. Ну да, этого ответа стоило ожидать. Однако - ту настоящую науку каждый выделяет сам. Это как выделить подлинных христиан - ну да, конечно, ход понятный и малоплодотворный. А если без него? Если эти вот ученые и ревнители наук - и есть как раз обычные ученые. Ну что делать, других и не было, прочие - это единицы, о которых мы узнаем через столетия, когда детали будут не важны.
Есть повод подумать над мифами науки - то, что так легко подхватывают оппоненты и кидают друг другу убийственые, ах, неопровержимые аргументы. Научный факт. Методология науки. Устройство науки и научного знания. Слишком многие об этом имеют уверенные и твердые знания. Факт - это факт, и чего тут. Метод - сомнение, критика, сомнение во всем. А как же. Устройство - правда себя окажет! Не может же быть наука не права... Она практикой проверяется, вот. Видите - эта фигня работает? Во! Это и есть наука. То есть практика. А у вас пустая болтовня...
Увы, очень многие люди уже в годах и с профессией показывают это вот детское место у себя в голове.
https://youtu.be/8hMmPZT7Rws Нашумевшая лекция социолога Виктора Вахштайна (2017)
"Лекцию социолога Виктора Вахштайна на втором «Слете просветителей» очень многие восприняли как провокацию (чем она, возможно, и была). Лектор весьма иронично обвинил просветительское движение в России в том, что оно превращается в религиозное и что трансляция научного знания на популярные площадки убивает важнейший принцип сомнения, подменяя его «маркетингом» науки как источника бесспорности и авторитета. Выступление Вахштайна раскритиковали как за форму, так и за содержание.
Скандал, однако, как водится, вскрыл многие важные проблемы и наук в России, и их популяризации. Где грань, за которой рассказ о научных открытиях превращается в проповедь новой веры? На каком языке нужно говорить о философских проблемах знания и научности? Нет ли у социологии и гуманитарных дисциплин своей проблемы с популяризацией? "
https://indicator.ru/humanitarian-science/aleksej-kupriyanov-o-lekcii-viktora-vahshtajna.htm
Вот реакция Алексея Куприянова, историка науки:
"В силу незнакомства большинства обсуждающих с литературой лекция была, кажется, воспринята как нечто эпатажное и новомодное, а не как популярное, хотя и провокационное по форме изложение азов современного науковедения. Ее идеи укладываются в несколько вводных семинаров по стандартному или близкому к стандарту набору текстов, часто довольно давних. Например, работа Людвика Флека («Возникновение и развитие научного факта»), на которую ссылается Виктор, вышла практически одновременно с «Логикой научного исследования» Карла Поппера, в 1935 году (хотя стала по-настоящему известна только после перевода на английский язык в 1979 году), а «новая» классика, представленная целой плеядой авторов, была написана в 1970-1980-е года и оказалась в фокусе внутридисциплинарных дебатов (в общем, уже отшумевших) около тридцати лет назад. Даже вынужденное кратковременное оживление, связанное с так называемой аферой Сокала, - дела давно минувших дней.
Все обсуждено и отспорено, специалистов эти дебаты натолкнули на формирование «третьей волны» science studies, прокатившейся над нашими головами лет десять назад, но отнюдь не заставили пересмотреть основные методологические принципы.
В том числе, в общем, невозможно отказаться ни от методологического релятивизма, ни от конструктивизма. Это базовые принципы наблюдательной теории, из которых исходит любое эмпирическое исследование в области истории или социологии научного знания.
...Понимание науки как системы «фактов» или «высказываний о фактах», возможно, еще актуально для некоторых философов или наивных ученых, но совершенно не продуктивно для тех, кто занимается историей науки или science studies. Отчасти поэтому рассказы в стиле «как на самом деле устроен мир» от популяризаторов, обращенные к взрослым людям, вызывают закономерное раздражение.
...мещение акцентов со знаний как таковых на производство знаний и выводит на первый план в том числе и то, о чем Виктор говорил как о «сомнении». Постоянная борьба с неопределенностью и неведомым, нетвердые осторожные шажки первопроходца, нащупывающего дорогу в тумане, представление о научном поиске как о процессе с непредсказуемым или не вполне предсказуемым результатом - это те вещи, которые обидно потерять и в историко-научном повествовании, и в научной популяризации.
Не в связи с текущей дискуссией, но часто много шума возникает из-за еще одного словечка, связанного с «фактами». Оно звучит крайне оскорбительно для ученых-естественников и эмоционально-нейтрально для большинства гуманитариев (если только последние не представляют попутно породу восторженных коллекционеров). Речь идет об «артефакте».
Когда антрополог пишет о том, что молекулярные биологи не открывают истину о реальности, а производят в своих лабораториях некие конструкты, «артефакты», тогда, грамотные, на беду, туземцы-ученые хватаются за боевые топоры.
Надо ли говорить, что речь идет о чистой воды недоразумении. Для историка, антрополога или социолога насекомое на булавке, лист гербария, микроскопический препарат на стекле, электронная микрофотография, график на ленте самописца - мастерски изготовленные артефакты, подобные черепкам керамики, наконечникам стрел или украшениям. В этом слове нет ничего обидного, и оно совершенно лишено негативных коннотаций своего омонима из социолекта ученых-естественников (что-то вроде запомнившегося со студенческих лет: «трехслойная клеточная мембрана - это в чистом виде артефакт методов фиксации»). Это просто констатация того, что мы имеем дело не с «сырой и необработанной», «первозданной» природой, а с рукотворным объектом, хотя и сделанным из «природных» материалов.
...Нередко также пишут, что утверждения о том, что научные знания представляют собой «конструкты», возникающие как результат негоциаций (переговоров) по поводу того, что же происходит в природе или в экспериментальной установке, каким-то образом принижают статус этих знаний или подрывают доверие к ним. Это утверждение настолько же нелепо, как и утверждение о том, что более детальные, чем у большинства обывателей, представления об устройстве, процессе изготовления и принципах работы самолета принижают статус самолетов или подрывают к ним доверие. Современная наука - это очень сложная социотехническая система, и чем больше мы узнаем о ней, тем яснее становится, что во многих сферах человеческой жизни у нас нет и не будет более могущественного союзника. Вместе с тем, мы должны ясно понимать возможные ограничения и потенциальные опасности, которые таятся в утрате здорового критического отношения ко всему, включая науку как систему производства знаний и результаты деятельности ученых (точно так же, как в авиастроении необходим постоянный контроль, в том числе со стороны общества, за качеством изготовления самолетов и вопросами безопасности полетов).
Латур: «Природа» не умеет говорить - от ее лица говорят естествоиспытатели. Уверенность их покоится на лабораторном (или иного рода - не во всех науках более-менее классическая лаборатория оказывается одним из ключевых локусов производства знаний) цикле, в котором идет скрытое от глаз непосвященных накопление проб и ошибок, тестирование разного рода конкурирующих гипотез, элиминация случайных факторов, затемняющих предполагаемую закономерность. Ученый должен уметь стабильно воспроизводить предсказуемый результат и хотя бы в общих чертах понимать, почему это воспроизведение в некоторых случаях оказывается невозможным (неисправное или неверно настроенное оборудование, недостаточно очищенные или «состарившиеся», изменившиеся со временем реактивы и т. д. и т. п.)."
...Репрезентация «природы» в слове ученого - результат долгой и кропотливой работы «трансляции» - перевода лабораторных образцов или коллекционных экземпляров в фотографии, рисунки и показания самописцев, тех - в текстовые описания различного статуса, от черновых набросков и записей в лабораторном журнале до законченных текстов опубликованных статей и т. д. Этот перевод можно схематически представить себе в виде сети.
Эта сеть простирается далеко за пределы лаборатории - одними сегментами в сторону публикаций и иных высказываний, другими - в сторону производителей оборудования и реактивов, поставщиков образцов и т. д. и т. п. Лабораторная наука уже давно не живет «натуральным хозяйством». Каких-то 350 лет назад Левенгук сам изготавливал простые микроскопы, но ни я в бытность зоологом, ни кто-либо из моих коллег не изготовил самостоятельно ни одного сложного оптического прибора. Надежность, а иногда и сама возможность наших наблюдений покоились на успехах оптической промышленности. Это не означает, что ученые всегда работают «на всем готовом». Многие простые инструменты они до сих пор умеют изготавливать сами. Например, в СССР зоологам приходилось изготавливать вручную самое разнообразное коллекторское снаряжение, однако и тут мы все же не плавили руду, не варили бумажную массу и не собирали хлопок, обходясь промышленными материалами.
Протяженность этой сети и предсказуемость поведения ее элементов на всем протяжении и обеспечивают в конечном итоге силу утверждения в дебатах.
Надежно работающая сеть для непосвященных выглядит как «черный ящик»: ее элементы неразличимы (и о большинстве из них никто из слушателей даже не подозревает). Анализом содержимого этого «ящика» занимается обычно сам его автор при отладке стабильной работы сети, его оппонент, ищущий слабые звенья в аргументации, или науковед, пытающийся разобраться в том, как «устроена» наука.
...Людвик Флек, занимающий одно из первых мест в перечне скрыто и явно цитируемых Вахштайном авторов, возможно, ответил бы короче. Вопрос о химическом составе воды был передним краем науки в XVIII веке. На настоящий момент это совершенно пассивный элемент сложившейся картины мира любого образованного человека. Тот, кто в 2017 году с пеной у рта доказывает, что формула воды - H₂O, как и тот, кто полностью и безоговорочно отрицает полезность этого обобщения, вряд ли занимается в этот момент наукой (и, возможно, даже не занимается популяризацией ее достижений).
...ля понимания его сути принципиально важно вспомнить, что антропология, история и социология (включая социологию научного знания) - эмпирические дисциплины.
Главная задача подавляющего большинства теорий, разрабатываемых антропологами, историками и социологами - не пустое жонглирование словами, а формирование оптик для эмпирических исследований. В России это несколько затемняется тем обстоятельством, что историков науки, работающих в русле сильной программы социологии научного знания или акторно-сетевой теории, как и антропологов, занимавшихся эмпирическими исследованиями научных лабораторий, меньше или немногим больше, чем пальцев на одной руке, а вся область социологии научного знания апроприирована философами, которые действительно не занимаются ничем, кроме пустых разговоров.
...Принцип методологического релятивизма обязывает исследователей подходить к анализу взглядов участников научного противостояния непредвзято. В «сильной программе» социологии научного знания он представлен более аналитически. Его явный отпечаток заметен в принципе симметрии, требующем выдвигать каузальные объяснения одного и того же рода как для «правильных», так и для «неправильных» («лженаучных») взглядов. Однако более прямое соответствие отчетливо проступает в принципе непричастности, который состоит в том, что историк науки или социолог не должен сам участвовать в научном противостоянии, которое анализирует, в качестве комбатанта.
...Нарушение принципа непричастности либо выдает желание заняться «теоретизированием без лицензии», либо грозит написанием «истории с точки зрения победителей». Приступая к анализу научных противостояний прошлого, историки должны избегать желания показать их как процессы, неизбежно ведущие к заранее известному нам состоянию нынешнего знания. Именно ради того, чтобы не ввязаться ненароком в драку на одной из сторон и не поддаться искушению телеологических трактовок истории, историкам науки приходится на время «отказываться» от современных им представлений о том, как устроен мир, даже если одни из героев противостояния внесли в эти представления более существенный вклад, чем другие.
...В том, что касается популяризации, я бы агитировал более заниматься ею ученых, имеющих к этому склонность. Следить за полем популяризации и генерировать более ухищренные и основательные идеологемы, более наглядные и вместе с тем выверенные с научной точки зрения дидактические конструкты. У ученых есть все средства победить на этом поле агрессивных невежд, из каких бы лагерей последние ни происходили. Ученые-популяризаторы смогли бы задать планку и для научных журналистов, желавших бы подключиться к процессу.
Затрагивает ли это науку? Говорят, что - нет, мол, настоящая наука выше, а это только понизу дурачки, толком ничего не понимающие, ярятся. Ну да, этого ответа стоило ожидать. Однако - ту настоящую науку каждый выделяет сам. Это как выделить подлинных христиан - ну да, конечно, ход понятный и малоплодотворный. А если без него? Если эти вот ученые и ревнители наук - и есть как раз обычные ученые. Ну что делать, других и не было, прочие - это единицы, о которых мы узнаем через столетия, когда детали будут не важны.
Есть повод подумать над мифами науки - то, что так легко подхватывают оппоненты и кидают друг другу убийственые, ах, неопровержимые аргументы. Научный факт. Методология науки. Устройство науки и научного знания. Слишком многие об этом имеют уверенные и твердые знания. Факт - это факт, и чего тут. Метод - сомнение, критика, сомнение во всем. А как же. Устройство - правда себя окажет! Не может же быть наука не права... Она практикой проверяется, вот. Видите - эта фигня работает? Во! Это и есть наука. То есть практика. А у вас пустая болтовня...
Увы, очень многие люди уже в годах и с профессией показывают это вот детское место у себя в голове.
https://youtu.be/8hMmPZT7Rws Нашумевшая лекция социолога Виктора Вахштайна (2017)
"Лекцию социолога Виктора Вахштайна на втором «Слете просветителей» очень многие восприняли как провокацию (чем она, возможно, и была). Лектор весьма иронично обвинил просветительское движение в России в том, что оно превращается в религиозное и что трансляция научного знания на популярные площадки убивает важнейший принцип сомнения, подменяя его «маркетингом» науки как источника бесспорности и авторитета. Выступление Вахштайна раскритиковали как за форму, так и за содержание.
Скандал, однако, как водится, вскрыл многие важные проблемы и наук в России, и их популяризации. Где грань, за которой рассказ о научных открытиях превращается в проповедь новой веры? На каком языке нужно говорить о философских проблемах знания и научности? Нет ли у социологии и гуманитарных дисциплин своей проблемы с популяризацией? "
https://indicator.ru/humanitarian-science/aleksej-kupriyanov-o-lekcii-viktora-vahshtajna.htm
Вот реакция Алексея Куприянова, историка науки:
"В силу незнакомства большинства обсуждающих с литературой лекция была, кажется, воспринята как нечто эпатажное и новомодное, а не как популярное, хотя и провокационное по форме изложение азов современного науковедения. Ее идеи укладываются в несколько вводных семинаров по стандартному или близкому к стандарту набору текстов, часто довольно давних. Например, работа Людвика Флека («Возникновение и развитие научного факта»), на которую ссылается Виктор, вышла практически одновременно с «Логикой научного исследования» Карла Поппера, в 1935 году (хотя стала по-настоящему известна только после перевода на английский язык в 1979 году), а «новая» классика, представленная целой плеядой авторов, была написана в 1970-1980-е года и оказалась в фокусе внутридисциплинарных дебатов (в общем, уже отшумевших) около тридцати лет назад. Даже вынужденное кратковременное оживление, связанное с так называемой аферой Сокала, - дела давно минувших дней.
Все обсуждено и отспорено, специалистов эти дебаты натолкнули на формирование «третьей волны» science studies, прокатившейся над нашими головами лет десять назад, но отнюдь не заставили пересмотреть основные методологические принципы.
В том числе, в общем, невозможно отказаться ни от методологического релятивизма, ни от конструктивизма. Это базовые принципы наблюдательной теории, из которых исходит любое эмпирическое исследование в области истории или социологии научного знания.
...Понимание науки как системы «фактов» или «высказываний о фактах», возможно, еще актуально для некоторых философов или наивных ученых, но совершенно не продуктивно для тех, кто занимается историей науки или science studies. Отчасти поэтому рассказы в стиле «как на самом деле устроен мир» от популяризаторов, обращенные к взрослым людям, вызывают закономерное раздражение.
...мещение акцентов со знаний как таковых на производство знаний и выводит на первый план в том числе и то, о чем Виктор говорил как о «сомнении». Постоянная борьба с неопределенностью и неведомым, нетвердые осторожные шажки первопроходца, нащупывающего дорогу в тумане, представление о научном поиске как о процессе с непредсказуемым или не вполне предсказуемым результатом - это те вещи, которые обидно потерять и в историко-научном повествовании, и в научной популяризации.
Не в связи с текущей дискуссией, но часто много шума возникает из-за еще одного словечка, связанного с «фактами». Оно звучит крайне оскорбительно для ученых-естественников и эмоционально-нейтрально для большинства гуманитариев (если только последние не представляют попутно породу восторженных коллекционеров). Речь идет об «артефакте».
Когда антрополог пишет о том, что молекулярные биологи не открывают истину о реальности, а производят в своих лабораториях некие конструкты, «артефакты», тогда, грамотные, на беду, туземцы-ученые хватаются за боевые топоры.
Надо ли говорить, что речь идет о чистой воды недоразумении. Для историка, антрополога или социолога насекомое на булавке, лист гербария, микроскопический препарат на стекле, электронная микрофотография, график на ленте самописца - мастерски изготовленные артефакты, подобные черепкам керамики, наконечникам стрел или украшениям. В этом слове нет ничего обидного, и оно совершенно лишено негативных коннотаций своего омонима из социолекта ученых-естественников (что-то вроде запомнившегося со студенческих лет: «трехслойная клеточная мембрана - это в чистом виде артефакт методов фиксации»). Это просто констатация того, что мы имеем дело не с «сырой и необработанной», «первозданной» природой, а с рукотворным объектом, хотя и сделанным из «природных» материалов.
...Нередко также пишут, что утверждения о том, что научные знания представляют собой «конструкты», возникающие как результат негоциаций (переговоров) по поводу того, что же происходит в природе или в экспериментальной установке, каким-то образом принижают статус этих знаний или подрывают доверие к ним. Это утверждение настолько же нелепо, как и утверждение о том, что более детальные, чем у большинства обывателей, представления об устройстве, процессе изготовления и принципах работы самолета принижают статус самолетов или подрывают к ним доверие. Современная наука - это очень сложная социотехническая система, и чем больше мы узнаем о ней, тем яснее становится, что во многих сферах человеческой жизни у нас нет и не будет более могущественного союзника. Вместе с тем, мы должны ясно понимать возможные ограничения и потенциальные опасности, которые таятся в утрате здорового критического отношения ко всему, включая науку как систему производства знаний и результаты деятельности ученых (точно так же, как в авиастроении необходим постоянный контроль, в том числе со стороны общества, за качеством изготовления самолетов и вопросами безопасности полетов).
Латур: «Природа» не умеет говорить - от ее лица говорят естествоиспытатели. Уверенность их покоится на лабораторном (или иного рода - не во всех науках более-менее классическая лаборатория оказывается одним из ключевых локусов производства знаний) цикле, в котором идет скрытое от глаз непосвященных накопление проб и ошибок, тестирование разного рода конкурирующих гипотез, элиминация случайных факторов, затемняющих предполагаемую закономерность. Ученый должен уметь стабильно воспроизводить предсказуемый результат и хотя бы в общих чертах понимать, почему это воспроизведение в некоторых случаях оказывается невозможным (неисправное или неверно настроенное оборудование, недостаточно очищенные или «состарившиеся», изменившиеся со временем реактивы и т. д. и т. п.)."
...Репрезентация «природы» в слове ученого - результат долгой и кропотливой работы «трансляции» - перевода лабораторных образцов или коллекционных экземпляров в фотографии, рисунки и показания самописцев, тех - в текстовые описания различного статуса, от черновых набросков и записей в лабораторном журнале до законченных текстов опубликованных статей и т. д. Этот перевод можно схематически представить себе в виде сети.
Эта сеть простирается далеко за пределы лаборатории - одними сегментами в сторону публикаций и иных высказываний, другими - в сторону производителей оборудования и реактивов, поставщиков образцов и т. д. и т. п. Лабораторная наука уже давно не живет «натуральным хозяйством». Каких-то 350 лет назад Левенгук сам изготавливал простые микроскопы, но ни я в бытность зоологом, ни кто-либо из моих коллег не изготовил самостоятельно ни одного сложного оптического прибора. Надежность, а иногда и сама возможность наших наблюдений покоились на успехах оптической промышленности. Это не означает, что ученые всегда работают «на всем готовом». Многие простые инструменты они до сих пор умеют изготавливать сами. Например, в СССР зоологам приходилось изготавливать вручную самое разнообразное коллекторское снаряжение, однако и тут мы все же не плавили руду, не варили бумажную массу и не собирали хлопок, обходясь промышленными материалами.
Протяженность этой сети и предсказуемость поведения ее элементов на всем протяжении и обеспечивают в конечном итоге силу утверждения в дебатах.
Надежно работающая сеть для непосвященных выглядит как «черный ящик»: ее элементы неразличимы (и о большинстве из них никто из слушателей даже не подозревает). Анализом содержимого этого «ящика» занимается обычно сам его автор при отладке стабильной работы сети, его оппонент, ищущий слабые звенья в аргументации, или науковед, пытающийся разобраться в том, как «устроена» наука.
...Людвик Флек, занимающий одно из первых мест в перечне скрыто и явно цитируемых Вахштайном авторов, возможно, ответил бы короче. Вопрос о химическом составе воды был передним краем науки в XVIII веке. На настоящий момент это совершенно пассивный элемент сложившейся картины мира любого образованного человека. Тот, кто в 2017 году с пеной у рта доказывает, что формула воды - H₂O, как и тот, кто полностью и безоговорочно отрицает полезность этого обобщения, вряд ли занимается в этот момент наукой (и, возможно, даже не занимается популяризацией ее достижений).
...ля понимания его сути принципиально важно вспомнить, что антропология, история и социология (включая социологию научного знания) - эмпирические дисциплины.
Главная задача подавляющего большинства теорий, разрабатываемых антропологами, историками и социологами - не пустое жонглирование словами, а формирование оптик для эмпирических исследований. В России это несколько затемняется тем обстоятельством, что историков науки, работающих в русле сильной программы социологии научного знания или акторно-сетевой теории, как и антропологов, занимавшихся эмпирическими исследованиями научных лабораторий, меньше или немногим больше, чем пальцев на одной руке, а вся область социологии научного знания апроприирована философами, которые действительно не занимаются ничем, кроме пустых разговоров.
...Принцип методологического релятивизма обязывает исследователей подходить к анализу взглядов участников научного противостояния непредвзято. В «сильной программе» социологии научного знания он представлен более аналитически. Его явный отпечаток заметен в принципе симметрии, требующем выдвигать каузальные объяснения одного и того же рода как для «правильных», так и для «неправильных» («лженаучных») взглядов. Однако более прямое соответствие отчетливо проступает в принципе непричастности, который состоит в том, что историк науки или социолог не должен сам участвовать в научном противостоянии, которое анализирует, в качестве комбатанта.
...Нарушение принципа непричастности либо выдает желание заняться «теоретизированием без лицензии», либо грозит написанием «истории с точки зрения победителей». Приступая к анализу научных противостояний прошлого, историки должны избегать желания показать их как процессы, неизбежно ведущие к заранее известному нам состоянию нынешнего знания. Именно ради того, чтобы не ввязаться ненароком в драку на одной из сторон и не поддаться искушению телеологических трактовок истории, историкам науки приходится на время «отказываться» от современных им представлений о том, как устроен мир, даже если одни из героев противостояния внесли в эти представления более существенный вклад, чем другие.
...В том, что касается популяризации, я бы агитировал более заниматься ею ученых, имеющих к этому склонность. Следить за полем популяризации и генерировать более ухищренные и основательные идеологемы, более наглядные и вместе с тем выверенные с научной точки зрения дидактические конструкты. У ученых есть все средства победить на этом поле агрессивных невежд, из каких бы лагерей последние ни происходили. Ученые-популяризаторы смогли бы задать планку и для научных журналистов, желавших бы подключиться к процессу.