Мне кажется, это не сформировавшийся и интегрированный дискурс, и не стиль, может быть, какой-то тон, оттенок тона ("Слышали ли, слышали ли вы этот звук 1905го года? Его не было раньше, его не будет потом"). Тут я сильно рискую изобразить под видом "будущего" собственных тараканов и всякие чаяния, но ведь другого способа нет. Даже не рискую, а это неизбежно, прямо беру и вчитываю:
Людям понемногу наскучивает "биологическое" удовольствие, они начинают употреблять егоскорее ради поддержания в себе интереса к жизни, как антидепрессант. (Или, может быть, оно в современных "экологически неестественных" условиях просто никогда не оказывается полным: вместо целостнй программы - парцальные влечения, не складывающиея в успешный поведенческий акт). Люди поддерживают в себе этот интерес к жизни в смутном ощущении, что жизнь потенциально ценна, но этот потенциал лежит вне гедонизма и вообще индивидуального опыта, потому что внутри этого опыта, как в рассказе Бредбери про рай, желать новых локальных субъективных удовольствий скучно и бессмысленно. Люди нуждались бы в сказке, мифе, вере, но самообман подобных вещей со временем становится все более очевидным, и остается только искусство, рассказывающее сказки для того, чтобы проблематизировать, зачем они нужны, чего людям в глубине души хочется, и что им дало бы "исполнение желаний". Единственно неразведанной глубиной остается эта "глубина души". Только ее разведка дает неподдельные переживания, и, к тому же, обещает освобождение, улучшение, движение к некоторому новому, потенциально лучшему, состоянию. Только тут можно стоять на границе живой, глубокой тайны. Сначала это нехитные вещи, триллеры да ужасы, помогающие овладеть типичными и сильными импульсами. Потом это приедается, и вместо типивого возникает индивидуализированный и разнообразный "длинный хвост", в котором каждый находит что-то, помогающее жить с собственными внутренними противоречиями. Разрешение же собственных внутренних противоречий - одно из тех немногих оставшихся занятий, которые в принцип не могут наскучить. И вот мы видим людей, все более готовых смотреть в глаза самим себе, все более внутренне интегрированных, не нуждающихся в забвении, неврозе, самообмане, все менее зависящих от оценок, тщеславия, осуждения, все более "внутренне честных" и, соответственно, "внутренне бесстрашных", все менее уязвимых для манипуляций, способных выдерживать противоречие, не упрощая, _воздерживаясь_, способных зависать над противоречием, готовых к неопределенности, но не нуждающихся в ней вместо надежды на синтез и решение. Стругацкие, пытаясь заглянуть в будущее, пришли, как мне это понимается, к тому, что будущее за не-людьми и потому человеческими глазами не просматривается. Мне же хочется думать, что будущее за синтезом, и то, что кажется "нечеловееским", не столь уж от нас далеко. Так и вижу этих .. ээ.. _холодных шведских девушек_, восхитительно искренне безразличных к производимому впечатлению, исполненных силы ровного, бесстрашного видения. Способных спокойно зависать в сомнении, ценящих неуверенность не меньше уверенности (которая всегда немного рискует оказаться поспешной).. Не знать готового решения, не очень-то прислушиваться к культурным предписаниям, не понимать стереотипов. Когда именно в способности к сомнению и незнанию проявляется спокойное человеческое достоинство. Плюс связанное с этим почти пугающее равнодушее к столь распростнраненным в исходной кульутре "берновским" "играм", заигрываниям и так называемым "человеческим слабостям": чуть благожелательное недоумение, почти-непонимание, прохождение мимо. То, что иногда называют размыванием социальных ролей - их усложнение, их переход от предписанных, культурно санкционированных решений в бесконечно длинный хвост индивидуального подбора для каждой ситуации. Мне кажется, нечто подобное проматриваются уже сегодня. Например, в том, как замечательно равнодушны бывают могие молодые люди к разного рода "понтам". Можно, правда. предположить, что это просто предметы "понтов" меняются. Пусть так, но они определенно меняются в направлении от данностей и всяких инстументов контоля (жиган-наган) к объективно общеполезным достижениям.
Людям понемногу наскучивает "биологическое" удовольствие, они начинают употреблять егоскорее ради поддержания в себе интереса к жизни, как антидепрессант. (Или, может быть, оно в современных "экологически неестественных" условиях просто никогда не оказывается полным: вместо целостнй программы - парцальные влечения, не складывающиея в успешный поведенческий акт). Люди поддерживают в себе этот интерес к жизни в смутном ощущении, что жизнь потенциально ценна, но этот потенциал лежит вне гедонизма и вообще индивидуального опыта, потому что внутри этого опыта, как в рассказе Бредбери про рай, желать новых локальных субъективных удовольствий скучно и бессмысленно. Люди нуждались бы в сказке, мифе, вере, но самообман подобных вещей со временем становится все более очевидным, и остается только искусство, рассказывающее сказки для того, чтобы проблематизировать, зачем они нужны, чего людям в глубине души хочется, и что им дало бы "исполнение желаний". Единственно неразведанной глубиной остается эта "глубина души". Только ее разведка дает неподдельные переживания, и, к тому же, обещает освобождение, улучшение, движение к некоторому новому, потенциально лучшему, состоянию. Только тут можно стоять на границе живой, глубокой тайны. Сначала это нехитные вещи, триллеры да ужасы, помогающие овладеть типичными и сильными импульсами. Потом это приедается, и вместо типивого возникает индивидуализированный и разнообразный "длинный хвост", в котором каждый находит что-то, помогающее жить с собственными внутренними противоречиями. Разрешение же собственных внутренних противоречий - одно из тех немногих оставшихся занятий, которые в принцип не могут наскучить. И вот мы видим людей, все более готовых смотреть в глаза самим себе, все более внутренне интегрированных, не нуждающихся в забвении, неврозе, самообмане, все менее зависящих от оценок, тщеславия, осуждения, все более "внутренне честных" и, соответственно, "внутренне бесстрашных", все менее уязвимых для манипуляций, способных выдерживать противоречие, не упрощая, _воздерживаясь_, способных зависать над противоречием, готовых к неопределенности, но не нуждающихся в ней вместо надежды на синтез и решение.
Стругацкие, пытаясь заглянуть в будущее, пришли, как мне это понимается, к тому, что будущее за не-людьми и потому человеческими глазами не просматривается. Мне же хочется думать, что будущее за синтезом, и то, что кажется "нечеловееским", не столь уж от нас далеко. Так и вижу этих .. ээ.. _холодных шведских девушек_, восхитительно искренне безразличных к производимому впечатлению, исполненных силы ровного, бесстрашного видения. Способных спокойно зависать в сомнении, ценящих неуверенность не меньше уверенности (которая всегда немного рискует оказаться поспешной).. Не знать готового решения, не очень-то прислушиваться к культурным предписаниям, не понимать стереотипов. Когда именно в способности к сомнению и незнанию проявляется спокойное человеческое достоинство. Плюс связанное с этим почти пугающее равнодушее к столь распростнраненным в исходной кульутре "берновским" "играм", заигрываниям и так называемым "человеческим слабостям": чуть благожелательное недоумение, почти-непонимание, прохождение мимо. То, что иногда называют размыванием социальных ролей - их усложнение, их переход от предписанных, культурно санкционированных решений в бесконечно длинный хвост индивидуального подбора для каждой ситуации.
Мне кажется, нечто подобное проматриваются уже сегодня. Например, в том, как замечательно равнодушны бывают могие молодые люди к разного рода "понтам". Можно, правда. предположить, что это просто предметы "понтов" меняются. Пусть так, но они определенно меняются в направлении от данностей и всяких инстументов контоля (жиган-наган) к объективно общеполезным достижениям.
Reply
Reply
Leave a comment