Право на Пастернака
Ужасно огорчил Василий Ливанов. Читаю его книгу «Люди и куклы» («Астрель», 2011), наполовину мемуарную, и там, в воспоминаниях о Пастернаке, Василий Борисович суровым катком проходится по Вознесенскому.
Если делать выжимку, то основные претензии сводятся к тому, что Андрей Андреевич, на взгляд автора, «монополизировал» Пастернака, причём не путём замалчивания настоящих друзей, а путём принижения и искажения их роли.
Запомнился выпад в адрес зарисовки «Мне четырнадцать лет» (наверное, потому что школьником знал её наизусть, как и многое другое). Кто читал, тот помнит: Вознесенский послал стихи Пастернаку, тот перезвонил и пригласил в гости. По словам Василия Борисовича, всё было иначе: Вознесенский осаждал Пастернака, тот сломался и попросил своих друзей Ливановых привезти настырного юнца на аудиенцию.
Далее следует рассказ о том, как Вознесенский «монополизировал» Пастернака, «привязывал» его имя к своему, отсекая от Бориса Леонидовича настоящих друзей. Параллельно аналогичную работу вела Ивинская, любовница Бориса Леонидовича, которая, по словам Ливанова, не только не входила в «околопастернаковский круг», но не имела права даже показываться возле дома.
Ошибка Ливанова в том, что он явно переусердствовал в «бичевании» неприятеля: эмоции смазали суть. Уже в начале текста он сравнил Вознесенского с лакеем - не по поведению, а по физическим данным! - и стал смаковать эту тему, с удовольствием описывая короткую шею и отвисшую губу оппонента.
Такой приём настроил не против поэта, а против автора. На этот же эффект сработало и отношение Ливанова к стихам Вознесенского - в одном месте он упомянул, что поэт, увидев его, достал книжицу и стал суетливо в ней черкать автограф. В другом месте не менее брезгливо сообщил, что Вознесенский завывающе декламировал что-то вроде «Да здравствуют жопы пошире Европы!».
То есть портрет, по задумке Ливанова, должен вырисовываться вполне однозначный. Но в этом-то и промах: однозначность недопустима для писателя, и в «выдуманных» сюжетах, и в мемуарах, это слабое место, это банановая кожура. Своей очевидной предвзятостью Ливанов перечеркнул силу всех выпадов и доводов.
Общее послевкусие - огорчённое недоумение. Очень бы хотелось узнать мнение самого Андрея Андреевича об этих мемуарах, датированных 1990-м, если таковое когда-нибудь где-то было зафиксировано. И если уж копаться в былом, выясняя отношение Пастернака к «настырному юнцу», надо поднимать и другие высказывания.
Например, слова самого Пастернака - из письма Вознесенскому: «Я - в больнице. Слишком часто стали повторяться эти жестокие заболевания. Нынешнее совпало с Вашим вступлением в литературу, внезапным, стремительным, бурным. Я страшно рад, что до него дожил. Я всегда любил Вашу манеру видеть, думать, выражать себя. Но я не ждал, что ей удастся быть услышанной и признанной так скоро».
Или вот этот фрагмент, воспоминания Юрия Любимова о знакомстве с Вознесенским: «Нас познакомил Пастернак. Я спросил у Бориса Леонидовича, мол, к кому из молодых поэтов мне следует присмотреться и прочитать внимательно. Он сказал: к Андрюше Вознесенскому. Я, конечно же, прочитал. Так началась наша с ним дружба».
Резюме: так дела не делаются. Ливанов и Вознесенский были знакомы с подросткового возраста, ничто не мешало Василию Борисовичу ещё в 1970-х высказать Вознесенскому недоумение. Если такой разговор был, о нём следовало бы упомянуть, в противном случае нет смысла спустя десятилетия махать кулаками.
Люди, непосредственно знакомые с Пастернаком, не смогли договориться, и возникает вопрос, а насколько вообще это честно - втягивать в ситуацию читателя, который просто любит стихи и не знает всех «тайн Мадридского двора»?
Если делать выжимку, то основные претензии сводятся к тому, что Андрей Андреевич, на взгляд автора, «монополизировал» Пастернака, причём не путём замалчивания настоящих друзей, а путём принижения и искажения их роли.
Запомнился выпад в адрес зарисовки «Мне четырнадцать лет» (наверное, потому что школьником знал её наизусть, как и многое другое). Кто читал, тот помнит: Вознесенский послал стихи Пастернаку, тот перезвонил и пригласил в гости. По словам Василия Борисовича, всё было иначе: Вознесенский осаждал Пастернака, тот сломался и попросил своих друзей Ливановых привезти настырного юнца на аудиенцию.
Далее следует рассказ о том, как Вознесенский «монополизировал» Пастернака, «привязывал» его имя к своему, отсекая от Бориса Леонидовича настоящих друзей. Параллельно аналогичную работу вела Ивинская, любовница Бориса Леонидовича, которая, по словам Ливанова, не только не входила в «околопастернаковский круг», но не имела права даже показываться возле дома.
Ошибка Ливанова в том, что он явно переусердствовал в «бичевании» неприятеля: эмоции смазали суть. Уже в начале текста он сравнил Вознесенского с лакеем - не по поведению, а по физическим данным! - и стал смаковать эту тему, с удовольствием описывая короткую шею и отвисшую губу оппонента.
Такой приём настроил не против поэта, а против автора. На этот же эффект сработало и отношение Ливанова к стихам Вознесенского - в одном месте он упомянул, что поэт, увидев его, достал книжицу и стал суетливо в ней черкать автограф. В другом месте не менее брезгливо сообщил, что Вознесенский завывающе декламировал что-то вроде «Да здравствуют жопы пошире Европы!».
То есть портрет, по задумке Ливанова, должен вырисовываться вполне однозначный. Но в этом-то и промах: однозначность недопустима для писателя, и в «выдуманных» сюжетах, и в мемуарах, это слабое место, это банановая кожура. Своей очевидной предвзятостью Ливанов перечеркнул силу всех выпадов и доводов.
Общее послевкусие - огорчённое недоумение. Очень бы хотелось узнать мнение самого Андрея Андреевича об этих мемуарах, датированных 1990-м, если таковое когда-нибудь где-то было зафиксировано. И если уж копаться в былом, выясняя отношение Пастернака к «настырному юнцу», надо поднимать и другие высказывания.
Например, слова самого Пастернака - из письма Вознесенскому: «Я - в больнице. Слишком часто стали повторяться эти жестокие заболевания. Нынешнее совпало с Вашим вступлением в литературу, внезапным, стремительным, бурным. Я страшно рад, что до него дожил. Я всегда любил Вашу манеру видеть, думать, выражать себя. Но я не ждал, что ей удастся быть услышанной и признанной так скоро».
Или вот этот фрагмент, воспоминания Юрия Любимова о знакомстве с Вознесенским: «Нас познакомил Пастернак. Я спросил у Бориса Леонидовича, мол, к кому из молодых поэтов мне следует присмотреться и прочитать внимательно. Он сказал: к Андрюше Вознесенскому. Я, конечно же, прочитал. Так началась наша с ним дружба».
Резюме: так дела не делаются. Ливанов и Вознесенский были знакомы с подросткового возраста, ничто не мешало Василию Борисовичу ещё в 1970-х высказать Вознесенскому недоумение. Если такой разговор был, о нём следовало бы упомянуть, в противном случае нет смысла спустя десятилетия махать кулаками.
Люди, непосредственно знакомые с Пастернаком, не смогли договориться, и возникает вопрос, а насколько вообще это честно - втягивать в ситуацию читателя, который просто любит стихи и не знает всех «тайн Мадридского двора»?