Лёгким нажатием клавиш стих превращается... превращается в пьесу!
В мартовском номере журнала "Омск театральный" опубликован мой декабрьский стихотворный диптих, вторую половину которого я уже выкладывал в ЖЖ, а относительно первой имел сомнения. Особенность этого диптиха в том, что я сначала изложил всё, как прозу, то есть сплошным текстом, потом под давлением общественности в лице родителей малодушно нарезал катренов, но появился в печати не первый вариант и не второй, а третий.
Отец проявил инициативу и оформил стихотворение, как пьесу. То есть - часть текста в виде диалогов, с характерными знаками препинания, часть - в виде ремарок. Я этот вариант видел и изначально протестовал, а теперь вот смотрю на уже готовую публикацию, которая появилась, опять же, стараниями отца, совершенно для меня неожиданно (сюрприз с оттенком сюра!), и вроде уже нормально воспринимаю. Пьеса? А почему бы и нет.
Друзья, буду признателен, если выскажете мнение относительно формы, ибо око моё позорно замылилось. Под катом - скан публикации, для наглядности, а под ним - текст диптиха в "прозаическом" изложении, без разбивки.
Декабрьский диптих
I.
За окном переулок и снег, на стене календарь и диплом. Бесконечно больной человек равнодушно сидит за столом. Он хотел бы с разбега в ручей, но торчит в кабинете своём, а за дверью десятки врачей, что желают попасть на приём.
Он зовёт, подавляя зевок, и вошедшему (внешне - «совок») адресует унылый кивок: «Огласите источник тревог». Врач, пропахший вином и виной, что-то шепчет про страшные сны, а потом восклицает: «Больной! Только будьте со мною честны…»
А больной навалился на стол и в блокнотике пишет, сопя, непонятный мучительный вздор, выжимая его из себя. Врач тоскует, сердечко тук-тук, лист заполнен на четверть… на треть… Видно, так очевиден недуг, если даже не стали смотреть!
За окном встали липы в кружок, наползает метель пеленой. «Вы себя запустили, дружок», - укоризненно шепчет больной. - «Есть у вас и вот это, и то, и вот этого тоже сполна… что за люди - дотерпите до, а потом сразу жалобы на!»
Лист заполнен, теперь - оторвать. Силы тают - ворчи не ворчи. Ох, сейчас бы с разбега в кровать, но сидят за стеною врачи. Дышит жаром ребристый корсет батарей, облупившихся в ноль. Поедая слова из газет, тихо шепчут врачи за стеной.
II.
Створки окон, как фотоальбом, пролистав и недужно горя, человек утыкается лбом в бесконечную ночь декабря. Ночь повсюду: и вне, и не вне, по любую из этих сторон - для того, кто купается в ней или дремлет за старым столом.
Снег летит штукатуркой, и там, где осыпалось небо сильней, начинает сквозить чернота и холодные отблески в ней. Пляшет зарево дальних зарниц, люди молча летят к небесам, только снег осыпается вниз и тому удивляется сам. Воспаряет зверьё из берлог, океан свою рыбу изверг, только птицы летят поперёк всеохватному странствию вверх.
Эта ночь не имеет числа, эта ночь изнутри проросла, захватила, взяла, понесла, как ладью без руля и весла. И не вспомнить далёкий исток, под вопросом - туманная цель, остаётся искать между строк, бесконечно меняясь в лице.
Остаётся по капле терять то, что было с тобою всегда: оловянную храбрую рать, на прибрежном песке города - и при этом, стараясь сберечь то, чем жизнь хороша и жива, по-другому почувствовать речь, с головой зарываясь в слова. Тихо сбрасывать пригоршни лет, дни разматывать, точно бинты, обнажая божественный свет, без которого нет темноты.
Отец проявил инициативу и оформил стихотворение, как пьесу. То есть - часть текста в виде диалогов, с характерными знаками препинания, часть - в виде ремарок. Я этот вариант видел и изначально протестовал, а теперь вот смотрю на уже готовую публикацию, которая появилась, опять же, стараниями отца, совершенно для меня неожиданно (сюрприз с оттенком сюра!), и вроде уже нормально воспринимаю. Пьеса? А почему бы и нет.
Друзья, буду признателен, если выскажете мнение относительно формы, ибо око моё позорно замылилось. Под катом - скан публикации, для наглядности, а под ним - текст диптиха в "прозаическом" изложении, без разбивки.
Декабрьский диптих
I.
За окном переулок и снег, на стене календарь и диплом. Бесконечно больной человек равнодушно сидит за столом. Он хотел бы с разбега в ручей, но торчит в кабинете своём, а за дверью десятки врачей, что желают попасть на приём.
Он зовёт, подавляя зевок, и вошедшему (внешне - «совок») адресует унылый кивок: «Огласите источник тревог». Врач, пропахший вином и виной, что-то шепчет про страшные сны, а потом восклицает: «Больной! Только будьте со мною честны…»
А больной навалился на стол и в блокнотике пишет, сопя, непонятный мучительный вздор, выжимая его из себя. Врач тоскует, сердечко тук-тук, лист заполнен на четверть… на треть… Видно, так очевиден недуг, если даже не стали смотреть!
За окном встали липы в кружок, наползает метель пеленой. «Вы себя запустили, дружок», - укоризненно шепчет больной. - «Есть у вас и вот это, и то, и вот этого тоже сполна… что за люди - дотерпите до, а потом сразу жалобы на!»
Лист заполнен, теперь - оторвать. Силы тают - ворчи не ворчи. Ох, сейчас бы с разбега в кровать, но сидят за стеною врачи. Дышит жаром ребристый корсет батарей, облупившихся в ноль. Поедая слова из газет, тихо шепчут врачи за стеной.
II.
Створки окон, как фотоальбом, пролистав и недужно горя, человек утыкается лбом в бесконечную ночь декабря. Ночь повсюду: и вне, и не вне, по любую из этих сторон - для того, кто купается в ней или дремлет за старым столом.
Снег летит штукатуркой, и там, где осыпалось небо сильней, начинает сквозить чернота и холодные отблески в ней. Пляшет зарево дальних зарниц, люди молча летят к небесам, только снег осыпается вниз и тому удивляется сам. Воспаряет зверьё из берлог, океан свою рыбу изверг, только птицы летят поперёк всеохватному странствию вверх.
Эта ночь не имеет числа, эта ночь изнутри проросла, захватила, взяла, понесла, как ладью без руля и весла. И не вспомнить далёкий исток, под вопросом - туманная цель, остаётся искать между строк, бесконечно меняясь в лице.
Остаётся по капле терять то, что было с тобою всегда: оловянную храбрую рать, на прибрежном песке города - и при этом, стараясь сберечь то, чем жизнь хороша и жива, по-другому почувствовать речь, с головой зарываясь в слова. Тихо сбрасывать пригоршни лет, дни разматывать, точно бинты, обнажая божественный свет, без которого нет темноты.