Про кастрюлю, ангела возмездия и Мандельштама
Если устами ребёнка глаголет истина, то мне она не очень понятна, приходится гадать и надумывать.
Я вот вчера целый вечер напряжённо вслушивался в эмоциональный монолог 11-месячного сына и, если честно, ничего не понял. Рассказ шёл на повышенных тонах, но вполне себе в мажоре: судя по всему, истина была утешительная и даже весёлая.
Возможно, она заключалась в том, что если бросить на пол игрушку и немного поорать, то большой и добрый папа обязательно поднимет её и послушно протянет. А может, истина была в том, что если папе много раз не дать спать, а потом в серой предрассветной мгле широко-прешироко улыбнуться во все шесть зубов, то у него рука не поднимется совершить агрессию в отношении доминирующей части тела маленького человечка. Но вот в голосе появилась трагическая скрипучесть: вероятно, оратору вспомнилась роковая ночь, когда улыбка не помогла…
Завершив свой гамлетовский монолог, сынишка деловито извлёк из стола ящик, а из ящика маленькую кастрюльку, с которой и удалился гордой походкой моряка. Впрочем, через пару метров концепция изменилась, он развернулся и пошёл обратно, помахивая кастрюлькой в воздухе.
Наверное, не пригодилась.
А может, это была часть глобального плана, долгосрочная стратегия, истинные масштабы которой я сейчас не готов оценить. Зато тактику отпрыска считываю на раз-два.
Сынулька не так давно стал проявлять смекалку и хитринку, но уже преуспел в своих исследованиях свойств бытия, папиной психики и всего такого. Он знает, что если в ночное время начать бороться за своё право не спать, то при приближении папы надо как можно скорее шлёпнуться на пузо и запыхтеть, старательно имитируя глубокий сон. Это поможет немного задобрить ангела возмездия, бегущего в труселях по лунной дорожке. А вся беда в том, что папа высокомерно не признаёт право маленьких человечков на ночную тусу. Сын, правда, пока не догнал, что кроме пыхтения надо ещё и глаза закрывать, но это вопрос времени.
Впрочем, у меня есть тайное оружие, которое пока ещё срабатывает: Мандельштам. Сын очень любит Мандельштама - только услышит что-нибудь про бессонницу, Гомера и тугие паруса, тут же начинает глаза закатывать.
На Пастернаке ещё держится, под Гумилёва страшно активизируется, а на Осипе Эмильевиче сдаётся. Пробовал между Пастернаком и Гумилёвым свою пронзительную лирику почитать - хохочет, причём заливисто так, с душой.
Вот она, сила Слова!