"Бам" как диагноз и приговор
Вьётся рядом, как тень отца Гамлета, явно чего-то хочет. Я выжат, как постиранный носок, и мне пофиг. В мозгу появилась трещинка.
- Пап, а можно мне вон ту непонятную штуку, что лежит на антресолях, за большим тяжёлым чемоданом?
- Нет.
- Пап, а можно мне вон ту большую вазу с камушками и ракушками, которая стоит на шкафу, за коробкой?
- Нет.
- Пап, а можно мне вон ту странную оранжевую вещь, которая лежит в кладовке, она мне очень нужна, можно, а?
- Нет.
- Ну что за жизнь такая, ничего мне нельзя!
Поля убегает, трагически заломив руки. Из детской доносится обиженное попискивание, на одной ноте. Трещина в мозгу становится глубже.
Когда Поля выйдет замуж, а случится это, по её обещаниям, сразу после получения паспорта, она будет готовить мужу пельмени в микроволновке (сырые, всю пачку) и жарить чёрный хлеб. Муж, надо полагать, должен соответствовать.
О, слышу поступь командора: Свят надел мои сапоги и топает по коридору. Рифлёная подошва оставляет песчаный след. Такой молодой, а уже дорожки посыпает.
У сына есть любимое слово, «бам», он сопровождает им абсолютно все падения. Упал блокнот - «бам». Упала кружка - «бам». Сам Святослав упал - снова "бам". Мне иногда кажется, что если бы ему удалось проникнуть в в музей и грохнуть тысячелетнюю вазу династии Цинь, то первым словом в потрясённом пространстве стал бы именно «бам». И потом ещё по одному "баму" на каждую упавшую в обморок смотрительницу.
В этом «баме» есть, знаете, что-то такое фаталистическое. Не то что скорбное смирение перед неизбежным, но какое-то мудрое спокойствие.
В самом деле, а что тут ещё скажешь?