Либероидные мифы с их последующим разоблачением
Originally posted by v_stranstviyorg at Либероидные мифы с их последующим разоблачением
Поводом для написания сего опуса стала такая вот история... Крошка сын к отцу пришёл и спросила кроха...."Кроха", правда у меня под два метра росточком, но вопросик задала так задала! Папа, говорит, а Сталин хороший или плохой? Я в ответ его спрашиваю:"а вот ты, к примеру, хороший или плохой?" Он "нет, я серьёзно, говорит. Оказывается он с девушкой своей поспорил. Хорошая, кстати, девушка, но совершенно замороченная либероидной пропагандой.
Зашёл у них спор про двух "нищастных жертв кроваваго Сталина" Про Ёсю Мандельштамма и Мейерхольда.
И если про Ёсю я давно все детали дела знаю и не раз возил либерасню носом по их либероидным вракам про "коварное убийство" "гения мировой поэзии" То с гражданином Мейерхольдом пришлось поразбираться...
Но начну я всё- таки с Ёси...
Итак, гражданин Мандельштамм Осип Эмильевич
был осужден по статье 58-10 (антисоветская агитация и пропаганда" за гнусный пасквиль на товарища Сталина ("Мы живём под собою не чуя страны". ) В совершённом преступлении был изобличён и вину свою полностью признал.
Из показаний Мандельштамма ОЭ
В предъявленных ему обвинениях Мандельштам О.Э. сознался и по существу дела показал:
«Признаю себя виновным в том, что я являюсь автором контр-революционного пасквиля против вождя коммунистической партии и советской страны.
Читал его: 1) своей жене, 2) ее брату, литератору, автору детских книг, Евгению Яковлевичу ХАЗИНУ, 3) своему брату Александру Э. МАНДЕЛЬШТАМУ, 4) подруге моей жены - ГЕРШТЕЙН Эмме Григорьевне, - сотруднице секции научных работников ВЦСПС, 5) сотруднику зоологического музея Борису Сергеевичу КУЗИНУ, 6) поэту Владимиру Ивановичу НАРБУТУ, 7) молодой поэтессе Марии Сергеевне ПЕТРОВЫХ, 8) поэтессе Анне АХМАТОВОЙ и ее сыну Льву ГУМИЛЕВУ.
В списках я никому не давал его, но Мария Сергеевна ПЕТРОВЫХ записала этот пасквиль с голоса, обещая, правда, впоследствии его уничтожить. Написан же этот пасквиль в ноябре 1933 г.»
Кстати, всем любителям порассуждать о "кговагости гежима" мой простой вопрос:А КТО ЖЕ СТУКАНУЛ НА ЁСЮ!??? из всей этой, в высшей степени рукопожатной общественности, а!? ;)
Так вот, по доносу своих же дружбанов Ёся был приговорён к трём годам ссылки в Сибири, в которой он на самом деле НЕ ПРОБЫЛ И ДВУХ НЕДЕЛЬ! После чего "нищасную жертву гежима" отправили в город Воронеж, где он и вкалывал на лесоповале безбедно жил работая то в газете, то на радио. Воистину нет предела кровавости режима!)) И всё бы сошло бя Ёсе с рук, если бы этот идиёт не попёрся в Москву, находясь в тот момент под надзором. А дальше всё просто и печально. Ёсю взяли в Москве ЗА НАРУШЕНИЕ ПАСПОРТНОГО РЕЖИМА и, разумеется, так как он имел непогашенную судимость, то стал Ёся, по сути, беглым преступником и рецидивистом... А за это ему совершенно справедливо впаяли пятёрочку уже в настоящем ИТЛ, и, заметьте, уже строго по УГОЛОВНОЙ СТАТЬЕ Так Ёся из политкаторжанина превратился в банального уголовника- рецидивиста и поехал на Дальний Восток отбывать наказание. Но посколько Ёся был слегка нездоров головой, то он почему то очень боялся что его отравят на этапе. И почти ничего не жрал. От чего, по сути и издох даже не добравшись до мест отбывания наказания. Что тут скажешьь... "Сам мудаковат- никто не виновт". Так и закончилось существование уголовника- антисоветчика Мандельштамма. Как грмцца- собаке собачья смерть. Хотя, кто то может и скажет. что был Ёся обычным городским сумашедшим, и даже какие то прекрасные душевные порывы были ему не чужды. Ведь написал же он когда то
Ода Сталину
Когда б я уголь взял для высшей похвалы -
Для радости рисунка непреложной,-
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголек,-
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Я б несколько гремучих линий взял,
Все моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряженном свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему,- вдруг узнаешь отца
И задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его - не Сталин,- Джугашвили!
Художник, береги и охраняй бойца:
В рост окружи его сырым и синим бором
Вниманья влажного. Не огорчить отца
Недобрым образом иль мыслей недобором,
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,
Кто мыслит, чувствует и строит.
Не я и не другой - ему народ родной -
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее - дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска,
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта - отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко - знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь - откровенность, весь - признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.
Сжимая уголек, в котором все сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною - ловить лишь сходства ось -
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь - к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада…
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами.
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера -
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна - добро живое -
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
И шестикратно я в сознаньи берегу,
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,
Его огромный путь - через тайгу
И ленинский октябрь - до выполненной клятвы.
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца -
Его мы слышали и мы его застали.
Кто знает... Но если к Ёсе ещё может быть хоть какое то снисхождение, то гражданин Мейерхольд совсем другое дело...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Поводом для написания сего опуса стала такая вот история... Крошка сын к отцу пришёл и спросила кроха...."Кроха", правда у меня под два метра росточком, но вопросик задала так задала! Папа, говорит, а Сталин хороший или плохой? Я в ответ его спрашиваю:"а вот ты, к примеру, хороший или плохой?" Он "нет, я серьёзно, говорит. Оказывается он с девушкой своей поспорил. Хорошая, кстати, девушка, но совершенно замороченная либероидной пропагандой.
Зашёл у них спор про двух "нищастных жертв кроваваго Сталина" Про Ёсю Мандельштамма и Мейерхольда.
И если про Ёсю я давно все детали дела знаю и не раз возил либерасню носом по их либероидным вракам про "коварное убийство" "гения мировой поэзии" То с гражданином Мейерхольдом пришлось поразбираться...
Но начну я всё- таки с Ёси...
Итак, гражданин Мандельштамм Осип Эмильевич
был осужден по статье 58-10 (антисоветская агитация и пропаганда" за гнусный пасквиль на товарища Сталина ("Мы живём под собою не чуя страны". ) В совершённом преступлении был изобличён и вину свою полностью признал.
Из показаний Мандельштамма ОЭ
В предъявленных ему обвинениях Мандельштам О.Э. сознался и по существу дела показал:
«Признаю себя виновным в том, что я являюсь автором контр-революционного пасквиля против вождя коммунистической партии и советской страны.
Читал его: 1) своей жене, 2) ее брату, литератору, автору детских книг, Евгению Яковлевичу ХАЗИНУ, 3) своему брату Александру Э. МАНДЕЛЬШТАМУ, 4) подруге моей жены - ГЕРШТЕЙН Эмме Григорьевне, - сотруднице секции научных работников ВЦСПС, 5) сотруднику зоологического музея Борису Сергеевичу КУЗИНУ, 6) поэту Владимиру Ивановичу НАРБУТУ, 7) молодой поэтессе Марии Сергеевне ПЕТРОВЫХ, 8) поэтессе Анне АХМАТОВОЙ и ее сыну Льву ГУМИЛЕВУ.
В списках я никому не давал его, но Мария Сергеевна ПЕТРОВЫХ записала этот пасквиль с голоса, обещая, правда, впоследствии его уничтожить. Написан же этот пасквиль в ноябре 1933 г.»
Кстати, всем любителям порассуждать о "кговагости гежима" мой простой вопрос:А КТО ЖЕ СТУКАНУЛ НА ЁСЮ!??? из всей этой, в высшей степени рукопожатной общественности, а!? ;)
Так вот, по доносу своих же дружбанов Ёся был приговорён к трём годам ссылки в Сибири, в которой он на самом деле НЕ ПРОБЫЛ И ДВУХ НЕДЕЛЬ! После чего "нищасную жертву гежима" отправили в город Воронеж, где он и вкалывал на лесоповале безбедно жил работая то в газете, то на радио. Воистину нет предела кровавости режима!)) И всё бы сошло бя Ёсе с рук, если бы этот идиёт не попёрся в Москву, находясь в тот момент под надзором. А дальше всё просто и печально. Ёсю взяли в Москве ЗА НАРУШЕНИЕ ПАСПОРТНОГО РЕЖИМА и, разумеется, так как он имел непогашенную судимость, то стал Ёся, по сути, беглым преступником и рецидивистом... А за это ему совершенно справедливо впаяли пятёрочку уже в настоящем ИТЛ, и, заметьте, уже строго по УГОЛОВНОЙ СТАТЬЕ Так Ёся из политкаторжанина превратился в банального уголовника- рецидивиста и поехал на Дальний Восток отбывать наказание. Но посколько Ёся был слегка нездоров головой, то он почему то очень боялся что его отравят на этапе. И почти ничего не жрал. От чего, по сути и издох даже не добравшись до мест отбывания наказания. Что тут скажешьь... "Сам мудаковат- никто не виновт". Так и закончилось существование уголовника- антисоветчика Мандельштамма. Как грмцца- собаке собачья смерть. Хотя, кто то может и скажет. что был Ёся обычным городским сумашедшим, и даже какие то прекрасные душевные порывы были ему не чужды. Ведь написал же он когда то
Ода Сталину
Когда б я уголь взял для высшей похвалы -
Для радости рисунка непреложной,-
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголек,-
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Я б несколько гремучих линий взял,
Все моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряженном свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему,- вдруг узнаешь отца
И задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его - не Сталин,- Джугашвили!
Художник, береги и охраняй бойца:
В рост окружи его сырым и синим бором
Вниманья влажного. Не огорчить отца
Недобрым образом иль мыслей недобором,
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,
Кто мыслит, чувствует и строит.
Не я и не другой - ему народ родной -
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее - дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска,
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта - отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко - знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь - откровенность, весь - признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.
Сжимая уголек, в котором все сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною - ловить лишь сходства ось -
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь - к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада…
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами.
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера -
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна - добро живое -
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
И шестикратно я в сознаньи берегу,
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,
Его огромный путь - через тайгу
И ленинский октябрь - до выполненной клятвы.
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца -
Его мы слышали и мы его застали.
Кто знает... Но если к Ёсе ещё может быть хоть какое то снисхождение, то гражданин Мейерхольд совсем другое дело...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.