К ПОРТРЕТУ ДИКТАТОРА
Изгнанный из гэбэшной резидентуры в Германии за нечуждые всякому молодому человеку шалости, Путин пришел к Собчаку в Ленинградский университет. Опытный наставник мобилизовал отвергнутую «кровавой гэбней» восторженную алчность своего помощника для дел практических, неприглядных, без которых наша демократическая власть непременно превращается в лишь самоубийственное словоблудие. Володя был послушен, исполнителен и предан настолько, что даже стал крестником единственной наследницы градоначальника северной столицы.
Но уже в то время, когда Собчак вместе с единомышленниками в обшарпанных университетских кабинетах высасывали из Локка и Гоббса либеральные доктрины, русские парни из тамбовских сел по кабакам и рынкам начинали конвертировать этот невнятно-красивый демократический пафос во власть и деньги. Володя по прозвищу Кум, неплохой боксер с атрофированным чувством страха, сначала вышибалой бил морды хамам на дверях кафе «Роза ветров», затем вместе с соратниками крутили наперстки, лишая лоховатых граждан азартных излишеств. А потом Питер вздрогнул от лязга затворных рам в войне за социалистическое наследство.
В душе Владимир Владимирович восхищался бандитской эстетикой. Он завидовал отчаянной брутальности колхозных пацанов, хозяевами рассекавших на «Мерседесах» по городу-герою, в котором он, коренной ленинградец, за копейку малую шнырил на профессора Собчака. Володя тоже хотел «Мерседес» и сотовый телефон, похожий на чемодан, хотел блатовать, строго корча бровями. Он мечтал быть похожим на них, но в силу характера и обстоятельств позволить он мог себе лишь малиновый пиджак, на цвет которого не переставал удивляться Анатолий Александрович. С особым шиком Володя, подражая братве, носил свой красный макинтош поверх адидасовских штанов.
После захвата Смольного дела у профессора и его подручного резко пошли в гору. Но власть без силы, что плоть без крови. Штатное расписание почившего в бозе КГБ вызывало у питерских реформаторов больше измены, чем надежды. Новой правящей «аристократии» нужен был новый боевой отряд. Роль Дзержинского в цитадели революции выпала на долю Кума, заслужившего ее бесстрашием, волей, стратегической хваткой и личным обаянием. Даже после покушения в 1994-м потерявший на операционном столе пробитые пулями почку и правую руку Сергеич вернулся на опричную службу, с утроенным энтузиазмом выполняя заветы демократических вождей.
Во времена, когда водка еще не была «Путинкой», Володя очень гордился знакомством с Владимиром Сергеевичем. Понимая, что для Кума он лишь «смольное решало», облажавшийся Штирлиц называл эти отношения дружбой. Для помощника Собчака Сергеич был кумиром, хотя последний был на четыре года младше будущего диктатора. Володя считал, что они очень похожи. Почти ровесники, почти одинаково невысокие, почти тезки. В Куме Вова видел себя, победившего комплексы, страхи и собственную ничтожность. Они были на «ты». К чему привык один, то льстило другому. Однако никто так не был посвящен в нюансы бизнеса помощника Собчака, как Сергеич. Возможно оттого, что стал его частью.
Когда Владимир Владимирович, замеченный и благословленный Березовским, перебрался в Москву в сводчатые кабинеты, Сергеич остался приглядывать за Северной столицей. Они победили. Воевать уже было не с кем. Они стали элитой, несомненной и неприкосновенной. Тот, кто раньше оформлял на них протоколы, теперь их охранял. Оппоненты уже не терялись в лесах, а пропадали в застенках. Сергеич меценатствовал и правил. Все обласканные славой искали его дружбы и покровительства. Розенбаумы, Михалковы, Дробыши и Крутые водили вокруг него хороводы, припевая дружескую здравицу, которая становилась для него все более актуальной. Он чаще задумывался покинуть тревожную родину: отдохнуть и подлечиться.
Меж тем его тезка уже несколько лет царствовал в России. У Владимира Владимировича из самых близких питерских коллег-наставников остался один Сергеич. От радиоактивной виагры в Калининграде скоропалительно скончался Анатолий Александрович. Он умер на руках Шабтая Колмановича, российско-израильского шпиона, покровителя баскетбола, хозяина бессчетных бизнесов и большого любителя женщин. Спустя несколько лет общего друга двух Владимиров в собственной машине расстреляют на Новодевичьей набережной. Убийц не найдут никогда.
Владимир Сергеич хорошо помнил последние дни на свободе. Тогда он не мог уехать в Европу. Навсегда или на время - еще не знал сам. Сергеич встретился со своим тезкой в Кремле. Они давно перешли на «вы». Владимир Владимирович уже не считал, что они похожи. Он так и не смог одолеть страхи, комплексы и ничтожность, но себя в Сергеиче уже не видел. Он видел в нем лишь тюремную пыль. Президент бесцветно улыбался старому товарищу, смотрел в глаза и жал левую руку, а еще он разрешил ему покинуть Россию.
Когда Кум «зеленым» коридором проходил на питерский рейс в Шереметьево, на Чкаловском аэродроме, что под Москвой, шла погрузка спецназа и прокурорских полковников с ордером на арест «ночного губернатора». Путин не хотел, чтобы Сергеича брали в столице, хотя это бы не потребовало секретной масштабной спецоперации, развернутой на Северо-Западе страны. Он не хотел огласки преданной им дружбы. Кроме того, президент знал, что у Сергеича есть страстишка коллекционировать компроматы, из чего особой тайны Кум не делал, видя в этом гарантии собственной жизни. Бывший друг понимал, что нелицеприятный архив спрятан за границей со всеми вытекающими распоряжениями на случай смерти доверителя. Но пока Кум будет умирать в тюрьме, есть шанс вырвать материалы, закошмарив ближайшее окружение «ночного губернатора». То, что Сергеич никогда не сдастся, сомнений в бывшем друге не вызывало, обостряя в нем ненавистную зависть к недостижимому мужеству.
Когда по двору дачи в Тарховке рассыпались бойцы, Сергеич, встретивший их в шортах и шлепанцах, совсем даже не удивился. Он лишь вспомнил глаза президента, обмакнувшие собеседника ацетоновым взглядом. Вспомнил его вазелиновую улыбку… Сергеич не раз наблюдал со стороны, как эта панихидная мимика знаменовала начало жертвоприношения.
ИЗ КНИГИ "РОДИНА ИМЕНИ ПУТИНА"