Новоорская тетрадь
Мы были где-то на краю России, в пыльной гостинице Новоорска, когда нас стало накрывать. Помню, я промямлил что-то типа: "чую, меня сейчас распидарасит, как британский суд Алана Тьюринга" и неожиданно, со всех сторон, номер заполонили красные комиссары с шашками. Чей-то голос завопил: "откуда взялись эти твари, я же принес свои извинения!". Затем всё снова стихло.
Мой коллега в трусах и майке сидел на краешке своей кровати. "Какого хрена ты орёшь?" - пробормотал он, пристально глядя на меня поверх очков. "Не бери в голову", - ответил я, - "Готовлюсь к съёмкам". Не было смысла рассказывать про красных комиссаров, очень скоро бедный старикашка увидит их сам.
Был вечер, а на следующий день планировалась съёмка легендарной фабрики пуховых платков. Сложная съёмка. Я, помимо всего прочего, профессиональный журналист, так что передо мной стояла тяжелая задача придумать какие-нибудь шутки кроме "новооркск" и орки в пуховых платках.
Мы с моим спутником Владимиром делали цикл передач "Широка Россия". У нас было два пакетика насвая, двенадцать тюбиков клея, двадцать фуриков тарена, несколько сотен грибов, бутыль с крокодилом и пара литров чистого спирта. Не то, чтобы всё это было категорически необходимо для передачи, но если уж ездишь по России, то к делу надо подходить серьёзно.
Мне срочно нужно было сделать селфи. Пока не расколбасило окончательно. Я поправил бабочку и грустно улыбнулся на фоне висящего в номере ковра. Фото отправил в инстаграм.
Владимир мрачно вышагивал по комнате.
- Ваня, - внезапно сказал он, - Я вот думаю. Когда мы в штатах "одноэтажную америку" снимали - мы с тобой были как бы Ильф и Петров. А сейчас в "широке России" мы как бы кто?
"Всё", - подумал я, - "вот и старика начинает штырить". И сказал:
- Не знаю. Может снова Ильф и Петров?
Владимир в сомнениях покачал головой.
- Вряд ли, - сказал он, - Слушай, а мне вот часто говорили что я на Набокова похож. И имя-отчество такое же.
Владимир схватил стоящую в углу номера швабру и стал махать ей, как сачком, делая вид, что ловит бабочек. Из-за возраста и длинных семейных трусов, он действительно показался мне очень похожим на известную фотографию писателя. Я потряс головой.
- А если я Набоков, - продолжил Владимир, - Тут отель какой-то. Разница в возрасте. То кто же получается ты?
Я в панике пытался вспомнить, не встречалось ли в названии гостиницы слово "охотники". Нас накрывало. Следовало срочно перевести тему.
- Шутку на завтра придумал, - сказал я быстро, - В общем, Володя, песню споём:
В этот зимний неласковый вечер,
Аш назгул ыт бер гандуталок,
Сырояма крипатул ыт бече,
Новооркский пуховый платок.
После моей песни вокруг установилась зловещая тишина. Я порами кожи ощущал, как в древнем отеле пробуждается зло.
- Ты чего наделал? - шёпотом спросил меня Владимир.
В дверь постучали. Владимир снял со стены рога и наизготовку встал около входа.
Я отворил дверь, ожидая увидеть за ней злого Джека Николсона с пожарным топором.
Но там был всего лишь Гришковец.
- Здравствуйте, - сказал Гришковец и робко прошёл в номер, - А я всё гадаю - вы не вы. Знаете, так бывает, когда не видишь человека долго, а потом он мелькнет в толпе, растворится и ты терзаешься потом: он это был или не он. Столько лет прошло, можно и обознаться, тем более, что толпа, большой город, всё мельтешит и все люди похожи друг на друга, а ты приятеля этого своего последний раз видел, когда вам по десять было, он тогда с голубятни упал и голову разбил, а ты бегал и просил у всех прохожих бинт или хотя бы носовой платок, и думал, что он там кровью истекает и таз сломал, и вот ты сейчас стоишь в толпе и вспоминаешь всё это, а кругом люди идут безучастные, пихают тебя, ругают, а ты их не слушаешь, ты на голубятне - той голубятне из детства - и даже хочется вот сейчас попросить у людей носовой платок, но сейчас у всех же бумажные. Не такие как надо. А помните те наши тряпочные платки из детства, из грубой холщевины такой, в клетку, настоящие? Они очень настоящие были, не то что нынешние бумажные. Как было хорошо заболеть, лежать дома, в школу не надо, смотреть телевизор и сморкаться в такой платок - сморкнешься и тканью этой грубой всю кожу до крови под носом сдираешь, а в телепрограммке кружочками мультики обведены...
- Евгений, - перебил его я, - Что вы тут делаете?
- Ой, а вы меня узнали, да? Вспомнили? - обрадовался Гришковец и спросил у Владимира, - А вы? Я ведь даже у вас на программе когда-то был.
Владимир кивнул. Гришковец взял единственный в номере стул и уселся на него верхом.
- Я здесь с концертом, - сказал он, - Завтра выступаю в новоорском дк. Очень полюбил публику маленьких городишек. Посёлков всяких. В большом городе ведь как - прибегут люди на концерт, сидят, а меня-то не слушают. В одной руке айфон, в другой айпад, в кармане брелок. Им неинтересно, что я говорю, они высчитывают чего-то в уме, планируют. А я стою на сцене и рассказываю про дредноуты, или как я съел собаку и вижу, что они не понимают ничего, что они давно не живут уже и сердца закрыты, а пришли на концерт потому что надо куда-то сходить, раз платье купила или просто модно потому что. А я говорю, говорю, говорю, я не могу не говорить, я хочу передать им всё, что видел - соленый морской воздух или как у меня бескозырка свалилась, и как лавируют, и якоря, а говорю получается в пустоту. Зачем пустоте бескозырка и якоря? Я стою один под прожектором и говорю в пустой зал, как в фильмах Линча. А сейчас так и вообще даже ходить перестали. А в провинции нет. В провинции меня слушают. Вы помните бабулек из нашего детства? Добрых таких, в каракулевых пальто. Они пахли солнцем и рижским хлебом. Сейчас только в провинции такие бабульки остались, много таких бабулек. Они ходят на мои концерты, я говорю им, рассказываю, рассказываю, и смотрю на ряды в этих замечательных дк, а над рядами, под пыжиковыми шапками радостно блестят глаза бабулек, внимающих запаху моря и якорей.
Владимир мрачно смотрел на Гришковца. Он покряхтел, сдвинул на нос очки и сказал:
- Евгений, я бы хотел вам задать свои традиционные вопросы. Скажите, какие исторические личности вызывают вашу наибольшую антипатию?
Вопрос был в точку. Я показал Владимиру большой палец, в очередной раз восхитившись его даром интервьюера.
- У меня была одноклассница Люда, - ответил Гришковец, - Вы, наверное, сейчас думаете, что я буду рассказывать, как за косы её дергал? Я не дёргал её за косы. Я был влюблен и ни разу не дернул её за косы. Пять уроков в неделю они покачивались передо мной, в сантиметре от моей руки, а я так ни разу и не решился. Записки анонимные ей в портфель подкидывал, пряники... А потом она переехала в другой город и я забыл про неё. Знаете как это бывает у детей, всё быстро проходит... А потом, уже взрослым совсем, старым даже, я вдруг вспомнил и решил узнать её судьбу. Даже подумывал найти её и за косу дёрнуть - ну, знаете, как бы в шутку, объяснить ей всё, посмеемся... Сейчас социальные сети, всё это легко. Выяснил, что она поступила в институт, замуж вышла, потом развелась, потом снова замуж вышла и опять развелась. Открыла своё дело, стала заниматься выпечкой, в каком-то шиномонтаже долю выкупила. Пила при этом. И вот в один прекрасный день она повесилась в пекарне на своих вагинальных шариках. Почему, отчего - непонятно. Наверно Люда и вызывает мою наибольшую историческую антипатию...
И тут мне всё стало ясно.
- Пиздец, Вова, - сказал я, - А я тебе говорил, тарен крокодилом не полировать. Вон до каких глюков упоролись, - я показал на Гришковца, - Уж лучше красные комиссары.
Лицо Владимира просветлело.
- Ну, слава богу, - сказал он, - Я уж думал всё это взаправду.
- Тарен? - спросил Гришковец, - Был у нас на корабле юнга Тарен Акопян. Такой, знаете, романтик. Вроде как горы кругом, но поманил ветер дальних странствий, он собрал котомочку и отправился на дальний восток...
Выносить это дальше было невозможно. Я кивнул Владимиру - мы с ним понимали друг друга без слов.
- Евгений, - сказал Владимир, - Я бы хотел озвучить главный вопрос из моего опросника. Представ перед Богом, что вы ему скажете?
Гришковец открыл рот, чтобы обстоятельно всё рассказать, но Владимир не стал ждать ответа и с размаха вонзил Гришковцу в грудь декоративные оленьи рога. Евгений упал со стула и, подёргавшись пару минут, затих. Труп не растворился в воздухе, как я смутно надеялся - видимо наши вещества были очень уж забористые.
- Салтыков-Щедрин, - сказал Владимир, - в комедии "горе от ума" пытался показать, как губительно для для русского человека обознаться, принять за ревизора того, кто ревизором не является. И это до сих пор актуально - как иногда бывает грустно спутать Чехова и Пушкина или принять за старого друга какой-нибудь зашедший на огонёк фантазм. К сожалению, это случается со мной всё чаще и чаще. Видимо, такие времена.
Добавить к этому было нечего и я сделал селфи на фоне рогов, торчащих из груди. Инстаграм обрушился лайками.
Дверь открылась, и к нам номер величаво зашёл большой бородатый мужчина в белом плаще и белой же шляпе. Следом за ним в семенила женщина средних лет в строгом деловом костюме. С интересом они посмотрели на труп Гришковца.
- Развлекаетесь? - басом спросил мужчина, - А мы вот узнали, что вы в этой гостинице остановились, и решили навестить.
- Миша? Шуфутинский? Я вырос на ваших песнях, - сказал я ошеломленно, - Даже думал римейки на некоторые сделать. А вы как здесь?
- Концерт в местном дк даю, - сказал Шуфутинский и запел, - Пууусть тееебе приснится Пальма-де-Майорка...
- Оксана, - представилась женщина, - Оксана Робски. Приехала в Новоорск презентовать свою новую книгу. Краткое содержание таково. Молодой рублёвский миллионер работает скромным чиновником в комитете по застройке. Однажды зайдя в бухгалтерию, он видит Лену - молодую мать троих детей, рыдающую над сломанным каблуком лабутена.
- И неплохо даже, - пел Шуфутинский, - Если в домеее не наточены ножиии, ножиии!
Я посмотрел на Владимира. Он сидел на краю кровати, обхватив руками голову, и раскачивался из стороны в сторону. Я и сам чувствовал, что схожу с ума.
- Спокойно, Вова, - сказал я ободряюще, - Спокойно. Это просто нас прёт так. Всякая старая хтонь из подсознания лезет. Сейчас спиртом снимемся. Выпьем спирта побольше и отпустит.
Владимир с надеждой взглянул на меня.
- Правда? - спросил он.
- Правда, - ответил я.
- За милых дам, за милых дам, - пел Шуфутинский.
- Сейчас снимемся, - сказал я, - Только надо сначала с этими разобраться, а то отвлекать будут.
Владимир понимающе кивнул и потянулся к уже испытанным оленьим рогам. Я поправил сбившуюся бабочку и взял со стола вилку.
Мой коллега в трусах и майке сидел на краешке своей кровати. "Какого хрена ты орёшь?" - пробормотал он, пристально глядя на меня поверх очков. "Не бери в голову", - ответил я, - "Готовлюсь к съёмкам". Не было смысла рассказывать про красных комиссаров, очень скоро бедный старикашка увидит их сам.
Был вечер, а на следующий день планировалась съёмка легендарной фабрики пуховых платков. Сложная съёмка. Я, помимо всего прочего, профессиональный журналист, так что передо мной стояла тяжелая задача придумать какие-нибудь шутки кроме "новооркск" и орки в пуховых платках.
Мы с моим спутником Владимиром делали цикл передач "Широка Россия". У нас было два пакетика насвая, двенадцать тюбиков клея, двадцать фуриков тарена, несколько сотен грибов, бутыль с крокодилом и пара литров чистого спирта. Не то, чтобы всё это было категорически необходимо для передачи, но если уж ездишь по России, то к делу надо подходить серьёзно.
Мне срочно нужно было сделать селфи. Пока не расколбасило окончательно. Я поправил бабочку и грустно улыбнулся на фоне висящего в номере ковра. Фото отправил в инстаграм.
Владимир мрачно вышагивал по комнате.
- Ваня, - внезапно сказал он, - Я вот думаю. Когда мы в штатах "одноэтажную америку" снимали - мы с тобой были как бы Ильф и Петров. А сейчас в "широке России" мы как бы кто?
"Всё", - подумал я, - "вот и старика начинает штырить". И сказал:
- Не знаю. Может снова Ильф и Петров?
Владимир в сомнениях покачал головой.
- Вряд ли, - сказал он, - Слушай, а мне вот часто говорили что я на Набокова похож. И имя-отчество такое же.
Владимир схватил стоящую в углу номера швабру и стал махать ей, как сачком, делая вид, что ловит бабочек. Из-за возраста и длинных семейных трусов, он действительно показался мне очень похожим на известную фотографию писателя. Я потряс головой.
- А если я Набоков, - продолжил Владимир, - Тут отель какой-то. Разница в возрасте. То кто же получается ты?
Я в панике пытался вспомнить, не встречалось ли в названии гостиницы слово "охотники". Нас накрывало. Следовало срочно перевести тему.
- Шутку на завтра придумал, - сказал я быстро, - В общем, Володя, песню споём:
В этот зимний неласковый вечер,
Аш назгул ыт бер гандуталок,
Сырояма крипатул ыт бече,
Новооркский пуховый платок.
После моей песни вокруг установилась зловещая тишина. Я порами кожи ощущал, как в древнем отеле пробуждается зло.
- Ты чего наделал? - шёпотом спросил меня Владимир.
В дверь постучали. Владимир снял со стены рога и наизготовку встал около входа.
Я отворил дверь, ожидая увидеть за ней злого Джека Николсона с пожарным топором.
Но там был всего лишь Гришковец.
- Здравствуйте, - сказал Гришковец и робко прошёл в номер, - А я всё гадаю - вы не вы. Знаете, так бывает, когда не видишь человека долго, а потом он мелькнет в толпе, растворится и ты терзаешься потом: он это был или не он. Столько лет прошло, можно и обознаться, тем более, что толпа, большой город, всё мельтешит и все люди похожи друг на друга, а ты приятеля этого своего последний раз видел, когда вам по десять было, он тогда с голубятни упал и голову разбил, а ты бегал и просил у всех прохожих бинт или хотя бы носовой платок, и думал, что он там кровью истекает и таз сломал, и вот ты сейчас стоишь в толпе и вспоминаешь всё это, а кругом люди идут безучастные, пихают тебя, ругают, а ты их не слушаешь, ты на голубятне - той голубятне из детства - и даже хочется вот сейчас попросить у людей носовой платок, но сейчас у всех же бумажные. Не такие как надо. А помните те наши тряпочные платки из детства, из грубой холщевины такой, в клетку, настоящие? Они очень настоящие были, не то что нынешние бумажные. Как было хорошо заболеть, лежать дома, в школу не надо, смотреть телевизор и сморкаться в такой платок - сморкнешься и тканью этой грубой всю кожу до крови под носом сдираешь, а в телепрограммке кружочками мультики обведены...
- Евгений, - перебил его я, - Что вы тут делаете?
- Ой, а вы меня узнали, да? Вспомнили? - обрадовался Гришковец и спросил у Владимира, - А вы? Я ведь даже у вас на программе когда-то был.
Владимир кивнул. Гришковец взял единственный в номере стул и уселся на него верхом.
- Я здесь с концертом, - сказал он, - Завтра выступаю в новоорском дк. Очень полюбил публику маленьких городишек. Посёлков всяких. В большом городе ведь как - прибегут люди на концерт, сидят, а меня-то не слушают. В одной руке айфон, в другой айпад, в кармане брелок. Им неинтересно, что я говорю, они высчитывают чего-то в уме, планируют. А я стою на сцене и рассказываю про дредноуты, или как я съел собаку и вижу, что они не понимают ничего, что они давно не живут уже и сердца закрыты, а пришли на концерт потому что надо куда-то сходить, раз платье купила или просто модно потому что. А я говорю, говорю, говорю, я не могу не говорить, я хочу передать им всё, что видел - соленый морской воздух или как у меня бескозырка свалилась, и как лавируют, и якоря, а говорю получается в пустоту. Зачем пустоте бескозырка и якоря? Я стою один под прожектором и говорю в пустой зал, как в фильмах Линча. А сейчас так и вообще даже ходить перестали. А в провинции нет. В провинции меня слушают. Вы помните бабулек из нашего детства? Добрых таких, в каракулевых пальто. Они пахли солнцем и рижским хлебом. Сейчас только в провинции такие бабульки остались, много таких бабулек. Они ходят на мои концерты, я говорю им, рассказываю, рассказываю, и смотрю на ряды в этих замечательных дк, а над рядами, под пыжиковыми шапками радостно блестят глаза бабулек, внимающих запаху моря и якорей.
Владимир мрачно смотрел на Гришковца. Он покряхтел, сдвинул на нос очки и сказал:
- Евгений, я бы хотел вам задать свои традиционные вопросы. Скажите, какие исторические личности вызывают вашу наибольшую антипатию?
Вопрос был в точку. Я показал Владимиру большой палец, в очередной раз восхитившись его даром интервьюера.
- У меня была одноклассница Люда, - ответил Гришковец, - Вы, наверное, сейчас думаете, что я буду рассказывать, как за косы её дергал? Я не дёргал её за косы. Я был влюблен и ни разу не дернул её за косы. Пять уроков в неделю они покачивались передо мной, в сантиметре от моей руки, а я так ни разу и не решился. Записки анонимные ей в портфель подкидывал, пряники... А потом она переехала в другой город и я забыл про неё. Знаете как это бывает у детей, всё быстро проходит... А потом, уже взрослым совсем, старым даже, я вдруг вспомнил и решил узнать её судьбу. Даже подумывал найти её и за косу дёрнуть - ну, знаете, как бы в шутку, объяснить ей всё, посмеемся... Сейчас социальные сети, всё это легко. Выяснил, что она поступила в институт, замуж вышла, потом развелась, потом снова замуж вышла и опять развелась. Открыла своё дело, стала заниматься выпечкой, в каком-то шиномонтаже долю выкупила. Пила при этом. И вот в один прекрасный день она повесилась в пекарне на своих вагинальных шариках. Почему, отчего - непонятно. Наверно Люда и вызывает мою наибольшую историческую антипатию...
И тут мне всё стало ясно.
- Пиздец, Вова, - сказал я, - А я тебе говорил, тарен крокодилом не полировать. Вон до каких глюков упоролись, - я показал на Гришковца, - Уж лучше красные комиссары.
Лицо Владимира просветлело.
- Ну, слава богу, - сказал он, - Я уж думал всё это взаправду.
- Тарен? - спросил Гришковец, - Был у нас на корабле юнга Тарен Акопян. Такой, знаете, романтик. Вроде как горы кругом, но поманил ветер дальних странствий, он собрал котомочку и отправился на дальний восток...
Выносить это дальше было невозможно. Я кивнул Владимиру - мы с ним понимали друг друга без слов.
- Евгений, - сказал Владимир, - Я бы хотел озвучить главный вопрос из моего опросника. Представ перед Богом, что вы ему скажете?
Гришковец открыл рот, чтобы обстоятельно всё рассказать, но Владимир не стал ждать ответа и с размаха вонзил Гришковцу в грудь декоративные оленьи рога. Евгений упал со стула и, подёргавшись пару минут, затих. Труп не растворился в воздухе, как я смутно надеялся - видимо наши вещества были очень уж забористые.
- Салтыков-Щедрин, - сказал Владимир, - в комедии "горе от ума" пытался показать, как губительно для для русского человека обознаться, принять за ревизора того, кто ревизором не является. И это до сих пор актуально - как иногда бывает грустно спутать Чехова и Пушкина или принять за старого друга какой-нибудь зашедший на огонёк фантазм. К сожалению, это случается со мной всё чаще и чаще. Видимо, такие времена.
Добавить к этому было нечего и я сделал селфи на фоне рогов, торчащих из груди. Инстаграм обрушился лайками.
Дверь открылась, и к нам номер величаво зашёл большой бородатый мужчина в белом плаще и белой же шляпе. Следом за ним в семенила женщина средних лет в строгом деловом костюме. С интересом они посмотрели на труп Гришковца.
- Развлекаетесь? - басом спросил мужчина, - А мы вот узнали, что вы в этой гостинице остановились, и решили навестить.
- Миша? Шуфутинский? Я вырос на ваших песнях, - сказал я ошеломленно, - Даже думал римейки на некоторые сделать. А вы как здесь?
- Концерт в местном дк даю, - сказал Шуфутинский и запел, - Пууусть тееебе приснится Пальма-де-Майорка...
- Оксана, - представилась женщина, - Оксана Робски. Приехала в Новоорск презентовать свою новую книгу. Краткое содержание таково. Молодой рублёвский миллионер работает скромным чиновником в комитете по застройке. Однажды зайдя в бухгалтерию, он видит Лену - молодую мать троих детей, рыдающую над сломанным каблуком лабутена.
- И неплохо даже, - пел Шуфутинский, - Если в домеее не наточены ножиии, ножиии!
Я посмотрел на Владимира. Он сидел на краю кровати, обхватив руками голову, и раскачивался из стороны в сторону. Я и сам чувствовал, что схожу с ума.
- Спокойно, Вова, - сказал я ободряюще, - Спокойно. Это просто нас прёт так. Всякая старая хтонь из подсознания лезет. Сейчас спиртом снимемся. Выпьем спирта побольше и отпустит.
Владимир с надеждой взглянул на меня.
- Правда? - спросил он.
- Правда, - ответил я.
- За милых дам, за милых дам, - пел Шуфутинский.
- Сейчас снимемся, - сказал я, - Только надо сначала с этими разобраться, а то отвлекать будут.
Владимир понимающе кивнул и потянулся к уже испытанным оленьим рогам. Я поправил сбившуюся бабочку и взял со стола вилку.