Дядя Володя
Этот удивительный человек, как мне кажется, соединяет в себе две стихии: землю и воздух. Он родился в далекой башкирской деревне Зигазы, получил художественное образование в Ленинграде и много лет работал главным художником ленинградского Большого Театра Кукол. Он Мужик и Художник. Мастеровой, ремесленник и философ. Практик и Поэт. Физик и Лирик.
Очень прост в обхождении. Иногда, по-детски, наивен, часто скуп на эмоции и разговоры. При этом, энциклопедических знаний, тонко чувствующий мир, любящий создавать руками, вкладывать. С молодости писал стихи, но никому не показывал. Начитан. Со своим особым видением живописи, своим отношением к цвету, отбору. До последних дней своей жизни, даже когда уже плохо видел, он не переставал экспериментировать. Он мог часами насвистывать-нашептывать по кругу одну и ту же мелодию, когда работал. Почти всегда Джо Дассена “Et si tu n’existaes pas” - если бы не было тебя, да? Так переводится? Вот ведь как…
Земля - это его детство. Его корни, память. Его видение. Его руки и все то, что ими создается. Его страсть. Его осязание. Зрение. Наверное, физически неутолимое желание делать что-то руками: клеить, выпиливать, приколачивать, прикреплять, налаживать. Часть его души, которая теперь осталась в его куклах и его живописи, вложенная руками. Его потрясающая ранняя живопись с обычными, казалось бы, деревенскими пейзажами с небом, полем, домом вдалеке, перспективой дороги, одиноким деревом и лужей, с которой он мог особенно долго и с удовольствием возиться.
И вот здесь начинается воздух. Интеллект. Когда ты не помнишь и не понимаешь, что именно, как и когда на тебя влияет, что формирует. Когда нет прямого общения. Нет поучений, нет назиданий. Я с детства не любил слово “отчим”. Оно мне и теперь не нравится. Странное, какое-то, слово. Я знал, что дядя Володя - мой отчим. Но это слово никогда не прилипало к нему. Как-то, всегда, отдельно. Дядя Володя.
Дядя Володя с детства - это борода. Это курительная трубка и вкусный черносливовый запах табака “клан”. Это особое удовольствие позвякивания и постукивания ключами. Это бесконечный карточный пасьянс - косынка. Это фантастический, по тем временам, маленький японский радиоприемник в черном кожаном чехле и антенной. Это насвистывание Джо Дассена. Это особый, профессиональный прищур на картину. Это запах скипидара и масляных красок. Это аккуратно заточенные карандаши, натянутые холсты и мастихин. Это испачканные красками руки. Рабочий стол с огромным количеством вещей и вещиц. Коробочки, кисти, инструменты, дощечки (на всякий случай), фанерки, винтики.
“Возиться” - это его слово. В нем очень много удовольствия заложено. Уюта действия. Когда ты один на один с любимым делом. И дело идет. И время останавливается. И ничего вокруг больше не существует. Ничего не слышишь, как тетерев. И какая-то радостная спешка, когда ты знаешь наперед все свои действия, заранее радуешься им, и приходится себя немного тормозить. Тело не поспевает за мыслью. Я это понимаю. Я это с воздухом вобрал.
Километры пройденные вместе, где-то под Плёсом. В сторону маленьких деревень. И очень старых церквей. С тяжеленным этюдником. Я мечтал попробовать уже сразу писать маслом, как дядя Володя. Так же, посвистывая, грунтовать холст, а потом, разбавлять краски и делать первые мазки. Но мне не позволялось. Мне выдавалась фанерка, жесткий лист бумаги для акварели, ластик и карандаш. И мы - молча. Очень долго. Где-то в поле, у дороги. Точно такой же, как в его ранних пейзажах. У меня ничего не выходило, я бросал и ждал, что дядя Володя вот сейчас уже напишет картину. Но он тоже работал карандашом, потом делал очень грубый набросок маслом и сворачивался, а дописывал уже дома. Иногда мы заходили в церковь и дядя Володя спрашивал разрешения взять несколько черных досок, которые были расставлены на скамьях у входа . Это были принесенные местными старушками иконы, полностью закопченные. А дома дядя Володя очень долго и аккуратно протирал их каким-то составом и я следил, как чудесным образом начинает проявляться изображение.
Дядя Володя умер 5-го марта 2015-го года. Очень счастливо и спокойно ушел. Во сне. Положив руку под голову, с легкой улыбкой. Ему было 84 года. Мы с ним жили всегда какой-то параллельной жизнью. Эфирной. Почти не ощутимой. Он никогда мной не занимался в педагогическом смысле этого слова. Но, при этом, я не могу даже оценить пока, сколько всего он мне дал. И не могу до сих пор осознать, что он ушел. И, вот, да… Et si tu n’existaes pas… Дядя Володя, я слышу, как ты сейчас это насвистываешь! :)