(no subject)
Михась Южик, из книги «АнтиРИФМАРЬ»
* * *
Отмучившись войной, мы поклялись жить мирно. Но она не прекращалась ни на секунду, а с полей и улиц ушла под крыши. В каждой семье, в любом сообществе под белыми нарядами затаились ее войска. Шипят, желая прорваться наружу, слиться в один ядовитый клубок, кусачие змеи войны. От них нельзя устраниться, можно лишь застращать, спрятать, чтоб не высовывались. Его величество Закон и ее светлость Мораль несут эту стражу.
* * *
Я шел по темному коридору в веселой компании. Как и все спутники, я то и дело стучался во все двери, тянувшиеся с обеих сторон. Мне никто не открыл, хоть один за одним исчезали за дверями мои приятели. Я доставал связки ключей, но ни один не подходил к замкам, которыми запирались те двери. Я кричал, и голос мой несся вдоль коридора. А эхо просило: «Не ори, я устало метаться меж стен».
* * *
Убив щелчком букашку, ползущую по столу, человек ощутил докучливую неловкость. «Ее жизнь не имела никакого смысла», - с легкостью оправдал он себя. Спустя полгода человека вынудили ехать в чужую страну, чтобы воевать и убивать ближних своих. Он погиб от взрыва, разметавшего его на клочки. Кто-то посчитал его жизнь не имеющей смысла.
* * *
Наполняет окрестности шумное счастье. Но что это - вздрагиваю неожиданно: та, что радуется замужеству, будет брошена своим благоверным спустя восемь лет; тот, что счастлив излечению от кариеса, через некоторое время ослепнет; те, что обрадованы рождению первенца, будут терпеть от него побои в немощной старости… Как сказать, как хотя б намекнуть?… Впрочем, счастье - в незнании.
* * *
Прежде верили в Бога. Теперь же всё больше - в науку, которая доказала, что Солнце остынет. Теперь верят в бессмысленность жизни. Что ж, вольному воля…
* * *
Они обожали жизнь, но знали наверняка, что умрут. Чтоб обмануть смерть, они возводили себе пирамиды чужими руками. Обворовывая всех и вся, собирали сокровища и уносили их на тот свет. Они полагали, что золото поможет им в вечной жизни. Но люди проникали в усыпальницы и возвращали свои сокровища, надеясь, что золото поможет им жить здесь и сейчас.
* * *
Иван очень любил семью. Он жертвовал для нее прошлыми увлечениями и друзьями; надрываясь на работе, тащил домой лишний доллар в желании осчастливить жену и дочь. …Иван умер молодым с непоколебимой верой в своего кумира - семью. …Два года спустя в его квартире хозяйничал новый мужчина, который тоже любил Иванову жену, дочь, а также их общего сына. Он надрывался на работе и тащил домой лишний доллар. Он хорошо исполнял Ивановы функции.
* * *
Только кончилась гроза, и распахнулось окно от внезапного дуновения. Через минуту я стоял перед ним, но не слышал ни сада, где шелестел дождь, ни тына, что должен быть мокрым. Степь, желто-коричневое знойное пространство, раскинулась перед взором. Били в грудь горячие воздушные волны - ко мне приближался смерч, на смерч не похожий, ибо состоял он из двух конусов: конус сужением вверх и конус сужением вниз. Верхний подпирал небо и был небом. Нижний упирался в землю и был ею. И соединялись смерчи сверкающей точкой. …Уже близко от меня этот сдвоенный смерч, а точка - уже не точка, а будто крест со своей страшной жертвою. Клокочут окрестности, сотрясается дол; как океан, взбаламучено небо. Но на кресте - покой, не шевельнется и волос на голове распятого. Напрягаю зрение, но не вижу остальных двух крестов, что должны там быть, не замечаю ни палачей, ни сочувствующих. Только один Крест. Только один Страдалец. Господи, отчаянно кричу я и простираю руки в тщетной надежде быть всосанным сдвоенным смерчем. Но тает точка, уменьшается странный смерч, отдаляется по знойной вечной степи…
* * *
На каменной площадке, в серых лохмотьях, толчется безликий народ. Долго и бестолково толчется. Вдруг выскакивает из толпы одна фигура, впрыгивает на плоский валун и становится на руки. Люди восторженно ахают и назначают его Вождем. Тогда заскакивает на соседний валун другой человек, спускает штаны и оборачивается к толпе голым задом. Все охают, и становится он народным Кумиром. Теперь люди внизу уже не толпа, а, вдохновленные Вождем, бегут покорять вселенную. Голозадый же Кумир их развлекает в пути.
* * *
Мы просили в слезных молитвах безупречного равноправья. Мы желали, чтоб не было чрезмерного богатства и страшной нищеты. Чтоб не терли нам глаза ядреное здоровье и жуткое уродство. Чтоб не было почестей и хулы, сумасшедших и гениев. И когда вступили в вымоленную наконец страну, то увидали пустыню... И оживилась она только нашим неравенством - любовью и ненавистью.
* * *
Уставший от жизни, ухожу в грезы и сны. День пугает меня, а ночь влечет в свои сети. И тут бы всецело отдаться снам, погасить мучительный день и стать крылатым странником грез. Но знаю, что без тревожного и докучного дня не будет мне благодатного сна, а только - бесконечная бездна ночи.
* * *
Груша стояла в плодах, что клонили вниз ее ветви. Под августовским солнцем тяжелели груши, наливались, стремились к земле. Но не осмеливались расстаться со своей матушкой. «Падайте на меня!» - приглашала трава. «Освободите нас!» - просили ветви. «Насытьте меня!» - просил я, оцепенев под деревом. Сплывали часы и дни, но не падали напитанные солнцем плоды. Я терпеливо ждал своего часа. Ибо нельзя сорвать, нельзя стрясти, нельзя торопить…
(перевод с белорусского)
источник: http://kamunikat.org/usie_knihi.html?pubid=16460