13 января в Париже.
Выхожу на балкон покурить.
В далёкой дали в тумане дождя тёмной массой собор на Монмартре. Холм Монмарт является теперь таким далёким, почти недостижимым, а год назад бывала на нем по 3-4 раза в неделю. Толпы китайских туристов с их гомоном , беготнёй, километровой очередью к Джоконде и фотографированием у каждого столба сейчас кажутся картинкой из радостной жизни. Париж затих. Нет прогулочных корабликов, утки сиротливой стайкой сидят на берегу, вертят головами : прохожие редки. Ушла жизнь праздника, который не замечали. Вернётся ли она?
Кот Гоша, мирно спавший в раковине в ванной, тут же появляется на балконе, обходит горшки и кадки, проверяет, всё ли на месте. На холодном камне балкона У Гоши мёрзнут лапки, он запрыгивает на крышку картонной коробки, в которой лежат овощи, смотрит через балконное стекло вниз на едущие машины. Внизу по тротуару неспешно и уныло движутся прохожие, все - дисциплинированно в масках. Перед рестораном с мексиканскими лепешками группа молодых людей. Покупают на вынос. Теперь днём едят на улице прямо из руки. Замедленное, тугое, непонятное течение времени.
Мэрия Парижа во главе с мэршей госпожой Идальго продолжает перелицовывать город, разрушать градостроительство барона Османа, создавшего с единомышленниками неповторимое лицо Парижа. Улицу Риволи - шумную, жизнерадостную артерию вдоль Сены - закрыли для транспорта, проезжую часть всю сложно исчертили коридорами для пешеходов, для велосипедистов и прочих одноколёсных.
Проходит январь. Но весна всё же идёт. Она в прибавившемся дне, в котовьем принюхивании к новым будоражащим запахам. Белая камелия на балконе распустила первый цветок. Красная готовится распуститься. Набрали нежные крохотные бутоны цветы декоративного апельсина. Где-то за пеленой облачности есть свет.
[Spoiler (click to open)]
В далёкой дали в тумане дождя тёмной массой собор на Монмартре. Холм Монмарт является теперь таким далёким, почти недостижимым, а год назад бывала на нем по 3-4 раза в неделю. Толпы китайских туристов с их гомоном , беготнёй, километровой очередью к Джоконде и фотографированием у каждого столба сейчас кажутся картинкой из радостной жизни. Париж затих. Нет прогулочных корабликов, утки сиротливой стайкой сидят на берегу, вертят головами : прохожие редки. Ушла жизнь праздника, который не замечали. Вернётся ли она?
Кот Гоша, мирно спавший в раковине в ванной, тут же появляется на балконе, обходит горшки и кадки, проверяет, всё ли на месте. На холодном камне балкона У Гоши мёрзнут лапки, он запрыгивает на крышку картонной коробки, в которой лежат овощи, смотрит через балконное стекло вниз на едущие машины. Внизу по тротуару неспешно и уныло движутся прохожие, все - дисциплинированно в масках. Перед рестораном с мексиканскими лепешками группа молодых людей. Покупают на вынос. Теперь днём едят на улице прямо из руки. Замедленное, тугое, непонятное течение времени.
Мэрия Парижа во главе с мэршей госпожой Идальго продолжает перелицовывать город, разрушать градостроительство барона Османа, создавшего с единомышленниками неповторимое лицо Парижа. Улицу Риволи - шумную, жизнерадостную артерию вдоль Сены - закрыли для транспорта, проезжую часть всю сложно исчертили коридорами для пешеходов, для велосипедистов и прочих одноколёсных.
Проходит январь. Но весна всё же идёт. Она в прибавившемся дне, в котовьем принюхивании к новым будоражащим запахам. Белая камелия на балконе распустила первый цветок. Красная готовится распуститься. Набрали нежные крохотные бутоны цветы декоративного апельсина. Где-то за пеленой облачности есть свет.
[Spoiler (click to open)]