РАМОЧНЫЙ МАРКСИЗМ.
Оригинал взят у sl_lopatnikov в РАМОЧНЫЙ МАРКСИЗМ.
.
Поскольку в дальнейшем мы будем неоднократно возвращаться к идеям Маркса, в том числе к их соотношению с более поздними экономическими теориями, автор считает полезным посвятить некоторое время тому, что можно назвать «рамочным марксизмом», общая внимание прежде всего на экономические и политические аспекты теории. На наш взгляд, это важно, поскольку за последние 25-30 лет культура марксистского мышления в России была практически полностью утрачена и даже тот своеобразный поп-марксизм, часто представляющий собой плохо понятые и вырванные из контекста положения из полезной в свое время книги Карла Каутского «Экономическое учение Карла Маркса» и последней политэкономической работы И. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», сегодня полностью оказался за гранью восприятия россиян. Более того, сегодня труды Маркса и их более точное понимание можно чаще встретить на Западе, чем в бывших странах победившего марксизма.
К счастью, в конечном итоге, несмотря на трудность пути, действительно содержательные идеи могут оказаться, по мере развития общества, довольно простыми для объяснения. Отрабатывается новый язык, становится привычным новый круг понятий, нужных для восприятия теории. Попробуйте сравнить «Начала» Ньютона с современными учебниками физики. То, что занимает у Ньютона многие страницы, в современном учебнике с гораздо большей полнотой и точностью может быть представлено несколькими строчками и, что важно будет значительно более понятным для современного человека, нежели извилистые, оставшиеся в истории, рассуждения классика.
Как нам представляется, сказанное остается верным и для содержательного гуманитарного знания. Оставляя в стороне актуальные в XIX и начале XX веков дискуссии о первичности материи, потерявшие актуальность для научного дискурса, мы сфокусируем свое внимание на нескольких основополагающих идеях подлежащих первоочередному осмыслению. Этот круг идей, составляющих глубинную основу марксисткой политэкономии, теоретической истории и, если угодно создающий марксисткий дискурс, мы назовем «рамочным марксизмом».
Прежде всего, речь идет о краеугольном камне марксистской политэкономии, так называемой «трудовой теории стоимости».
Уже здесь мы сталкиваемся с проблемой, на первый взгляд, посторонней, но, деле, крайне важной.
Марксизм труден.
Он труден в собственном изложении Маркса, которого надо бы читать, как и многие другие труды, в оригинале. Но к трудности самого текста на практике добавляются еще и трудности перевода.
В чем, казалось бы, проблема? - Есть словари, есть носители двух языков, есть тексты: бери и переводи. Но так кажется только дилетантам. Дословные переводы в принципе имеют мало смысла, поскольку человеческий язык не является формальным языком и тексты не могут быть адекватно интерпретированы без вовлеченности интерпретатора в экстралингвистический контекст.
Ситуация с переводом напоминает рассказ Хорхе Луиса Борхеса «Пьер Менар, автор «Дон Кихота». Пьер Менар, который «...хотел сотворить не другого Дон Кихотa - это нетрудно, a Дон Кихотa. Ни к чему добaвлять, что он вовсе не стaвил целью схемaтически переложить оригинaл, не собирaлся делaть и копию. Его достойным восхищения нaмерением было создaть стрaницы, совпaдaющие - слово в слово, строчкa в строчку - со стрaницaми Мигеля Сервaнтесa... Стaть в кaкой-то мере Сервaнтесом и прийти к Дон Кихоту ему кaзaлось менее трудным и потому менее интересным, чем остaться Пьером Менaром и прийти к Дон Кихоту через жизнеощущение Пьерa Менaрa». Так и для правильного понимания оригинала, пеереводчик должен не просто понимать язык оригинала, он должен, «прожить» автора в контексте окружающего того мира, оставаясь собой в своем мире. Поэтому, содержательный перевод всегда состоит из двух этапов: воссоздания в мозгу переводчика ментальной модели мира в ментальном пространстве автора и, затем, выражение этой модели на языке перевода. К таким глобальным достижениям мысли, как марксизм и таким трудным авторам, как Маркс, только-только нащупывающим дорогу в неведомое, это относится вдвойне.
Само название на русском языке коренной части марксистской теории - «Трудовая теория стоимости» вызывает сомнения.
В оригинале, для обозначения того, что в русском языке обозначается как потребительная стоимость, Маркс использовал термин «Gebrauchswert», а того, что принято на русском называть стоимостью слово “den Wert” с поясняющими терминами «Wertsubstanz» и «Wertgröße». Но слово «den Wert» в переводе на русский означает ценность, а поясняющие слова переводятся, соответственно, как «ценностная субстанция» и «ценностная величина».
В английских переводах в данном контексте используются именно термины «use-value» и просто «value», что на русский переводилось бы в норме именно как «потребительская ценность» и «ценность».
Между тем, между словами «ценность» и «стоимость» в русском языке имеется качественная разница.
«Ценность», в соответствии с Философским словарем, есть «термин, используемый для указания на человеческое, социальное и культурное значение определенных объектов и явлений, отсылающий к миру должного, целевого, смысловому основанию».
Напротив, «стоимость» в русском языке, по существу, является синонимом слова «цена». Так, типичные словосочетания с употреблением слова «стоимость» в русском языке: «стоимость доставки», «расчет стоимости используемых ресурсов», и т.д. но русское слово цена в переводе на английский звучало бы как «price», а не «value», а в немецком как «der Preis», а не «den Wert».
Тут есть о чем задуматься. Очевидно, что столь разные смысловые акценты, генерируют совершенно разные ассоциативные поля и навязывают существенно разные взгляды на природу вещей.
Одно дело ценность, как социальный феномен, другое - цена, как сумма денег, которую покупатель готов заплатить за вещь или услугу, или, в более абстрактной форме, как «коэффициент обмена» одного товара или услуги на другой товар или услугу.
Эта незначительная, почти схоластическая, на первый взгляд, разница имеет важнейшие последствия.
С точки зрения тех, кто желает видеть в «den Wert» только цену, а не социальный феномен, нет разницы между украденным и добросовестно изготовленным продуктом. Цена на украденный продукт формируется точно так же, как и на добросовестно изготовленный аналогичный продукт: сами по себе эти продукты неразличимы.
Сторонники этого подхода, который можно охарактеризовать как «экономикс», по существу, заявляют: нам, для нужд практической экономики, важно уметь рассчитывать цену, а вопрос о том кто и на каком основании присваивает выручку, нас не интересует - это не экономический вопрос. Иными словами, «деньги не пахнут» и кто их хозяин, значения не имеет.
Напротив, если «den Wert» - это ценность, то есть социальный феномен, фокус анализа меняется и социальная природа «den Wert» -ценности выходит на первый план: цена-ценой, но кто и на каком основании присваивает выручку? - Это вопрос, выходящий за рамки бухгалтерии и это уже не «экономикс», а «политэкономия».
Вся постмарксистская западная экономическая мысль была нацелена на то, чтобы отмахнуться от такой постановки вопроса, загнать вопрос «под ковер», тем или иным способом заболтать.
Между нем, обращаясь к чтению Маркса на немецком или английском языках, трудно не согласиться, что адекватным переводом обсуждаемых марксовых терминов на русский язык будет именно термин «ценность», а не «стоимость», которая заставляет думать скорее о количественных соотношениях, чем о существе дела.
Разница между этими двумя пониманиями марксова термина «den Wert» особенно заметна при обращении к одному из ключевых понятий марксовой полиэкономии - стоимости/ценности труда.
Если мы говорим о «стоимости труда», это отсылает нас скорее, к заработной плате, тогда как Маркс со всей очевидностью ведет речь о ценности, то есть, об общественной значимости труда ( в русскоязычных текстах говорят об общественной полезности труда).
Природа главной политэкономической коллизии в том, что количественно цена труда и цена продуктов труда устанавливается на разных рынках, где действуют разные обстоятельства.
Западные экономисты по политическим причинам рассматривают эти рынки, как независимые, тогда как на самом деле они жестко связаны: по Марксу, рынок труда определяет лишь экономически оправданную, априорную, ценность каждого данного вида труда, тогда как рынок продуктов труда определяет фактическую ценность конкретного труда в соответствии с общественными предпочтениями.
Разница между ценой труда и ценой продукта труда возникает, как мы видим, потому, что реальная экономика, говоря современным языком, является системой с запаздыванием: окончательная оценка общественной ценности труда осуществляется уже после того, как труд совершен.
Но это наблюдение не имеет ни малейшего отношения к тому, кому же принадлежит разница между априорной и апостериорной оценкой общественной ценности конкретного труда? - Ответ на этот вопрос имеет внеэкономический характер.
Трудовая "теория ценности" утверждает, что поскольку рыночная цена продукта труда - есть всего лишь апостериорная оценка общественной ценности труда, без которого данной ценности вообще не существовало бы, рыночная выручка должна принадлежать исключительно тем, кто этот труд осуществил.
Получение дохода без вложенного труда - есть хищение. Получатели нетрудовых доходов - похитители, то есть - воры.
Это короткое утверждение - ключ к марксистскому дискурсу и главный принцип, отличающий содержательную левую идею от любых ее профанаций: Коммунизм - есть мир без воров.
.
Поскольку в дальнейшем мы будем неоднократно возвращаться к идеям Маркса, в том числе к их соотношению с более поздними экономическими теориями, автор считает полезным посвятить некоторое время тому, что можно назвать «рамочным марксизмом», общая внимание прежде всего на экономические и политические аспекты теории. На наш взгляд, это важно, поскольку за последние 25-30 лет культура марксистского мышления в России была практически полностью утрачена и даже тот своеобразный поп-марксизм, часто представляющий собой плохо понятые и вырванные из контекста положения из полезной в свое время книги Карла Каутского «Экономическое учение Карла Маркса» и последней политэкономической работы И. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», сегодня полностью оказался за гранью восприятия россиян. Более того, сегодня труды Маркса и их более точное понимание можно чаще встретить на Западе, чем в бывших странах победившего марксизма.
К счастью, в конечном итоге, несмотря на трудность пути, действительно содержательные идеи могут оказаться, по мере развития общества, довольно простыми для объяснения. Отрабатывается новый язык, становится привычным новый круг понятий, нужных для восприятия теории. Попробуйте сравнить «Начала» Ньютона с современными учебниками физики. То, что занимает у Ньютона многие страницы, в современном учебнике с гораздо большей полнотой и точностью может быть представлено несколькими строчками и, что важно будет значительно более понятным для современного человека, нежели извилистые, оставшиеся в истории, рассуждения классика.
Как нам представляется, сказанное остается верным и для содержательного гуманитарного знания. Оставляя в стороне актуальные в XIX и начале XX веков дискуссии о первичности материи, потерявшие актуальность для научного дискурса, мы сфокусируем свое внимание на нескольких основополагающих идеях подлежащих первоочередному осмыслению. Этот круг идей, составляющих глубинную основу марксисткой политэкономии, теоретической истории и, если угодно создающий марксисткий дискурс, мы назовем «рамочным марксизмом».
Прежде всего, речь идет о краеугольном камне марксистской политэкономии, так называемой «трудовой теории стоимости».
Уже здесь мы сталкиваемся с проблемой, на первый взгляд, посторонней, но, деле, крайне важной.
Марксизм труден.
Он труден в собственном изложении Маркса, которого надо бы читать, как и многие другие труды, в оригинале. Но к трудности самого текста на практике добавляются еще и трудности перевода.
В чем, казалось бы, проблема? - Есть словари, есть носители двух языков, есть тексты: бери и переводи. Но так кажется только дилетантам. Дословные переводы в принципе имеют мало смысла, поскольку человеческий язык не является формальным языком и тексты не могут быть адекватно интерпретированы без вовлеченности интерпретатора в экстралингвистический контекст.
Ситуация с переводом напоминает рассказ Хорхе Луиса Борхеса «Пьер Менар, автор «Дон Кихота». Пьер Менар, который «...хотел сотворить не другого Дон Кихотa - это нетрудно, a Дон Кихотa. Ни к чему добaвлять, что он вовсе не стaвил целью схемaтически переложить оригинaл, не собирaлся делaть и копию. Его достойным восхищения нaмерением было создaть стрaницы, совпaдaющие - слово в слово, строчкa в строчку - со стрaницaми Мигеля Сервaнтесa... Стaть в кaкой-то мере Сервaнтесом и прийти к Дон Кихоту ему кaзaлось менее трудным и потому менее интересным, чем остaться Пьером Менaром и прийти к Дон Кихоту через жизнеощущение Пьерa Менaрa». Так и для правильного понимания оригинала, пеереводчик должен не просто понимать язык оригинала, он должен, «прожить» автора в контексте окружающего того мира, оставаясь собой в своем мире. Поэтому, содержательный перевод всегда состоит из двух этапов: воссоздания в мозгу переводчика ментальной модели мира в ментальном пространстве автора и, затем, выражение этой модели на языке перевода. К таким глобальным достижениям мысли, как марксизм и таким трудным авторам, как Маркс, только-только нащупывающим дорогу в неведомое, это относится вдвойне.
Само название на русском языке коренной части марксистской теории - «Трудовая теория стоимости» вызывает сомнения.
В оригинале, для обозначения того, что в русском языке обозначается как потребительная стоимость, Маркс использовал термин «Gebrauchswert», а того, что принято на русском называть стоимостью слово “den Wert” с поясняющими терминами «Wertsubstanz» и «Wertgröße». Но слово «den Wert» в переводе на русский означает ценность, а поясняющие слова переводятся, соответственно, как «ценностная субстанция» и «ценностная величина».
В английских переводах в данном контексте используются именно термины «use-value» и просто «value», что на русский переводилось бы в норме именно как «потребительская ценность» и «ценность».
Между тем, между словами «ценность» и «стоимость» в русском языке имеется качественная разница.
«Ценность», в соответствии с Философским словарем, есть «термин, используемый для указания на человеческое, социальное и культурное значение определенных объектов и явлений, отсылающий к миру должного, целевого, смысловому основанию».
Напротив, «стоимость» в русском языке, по существу, является синонимом слова «цена». Так, типичные словосочетания с употреблением слова «стоимость» в русском языке: «стоимость доставки», «расчет стоимости используемых ресурсов», и т.д. но русское слово цена в переводе на английский звучало бы как «price», а не «value», а в немецком как «der Preis», а не «den Wert».
Тут есть о чем задуматься. Очевидно, что столь разные смысловые акценты, генерируют совершенно разные ассоциативные поля и навязывают существенно разные взгляды на природу вещей.
Одно дело ценность, как социальный феномен, другое - цена, как сумма денег, которую покупатель готов заплатить за вещь или услугу, или, в более абстрактной форме, как «коэффициент обмена» одного товара или услуги на другой товар или услугу.
Эта незначительная, почти схоластическая, на первый взгляд, разница имеет важнейшие последствия.
С точки зрения тех, кто желает видеть в «den Wert» только цену, а не социальный феномен, нет разницы между украденным и добросовестно изготовленным продуктом. Цена на украденный продукт формируется точно так же, как и на добросовестно изготовленный аналогичный продукт: сами по себе эти продукты неразличимы.
Сторонники этого подхода, который можно охарактеризовать как «экономикс», по существу, заявляют: нам, для нужд практической экономики, важно уметь рассчитывать цену, а вопрос о том кто и на каком основании присваивает выручку, нас не интересует - это не экономический вопрос. Иными словами, «деньги не пахнут» и кто их хозяин, значения не имеет.
Напротив, если «den Wert» - это ценность, то есть социальный феномен, фокус анализа меняется и социальная природа «den Wert» -ценности выходит на первый план: цена-ценой, но кто и на каком основании присваивает выручку? - Это вопрос, выходящий за рамки бухгалтерии и это уже не «экономикс», а «политэкономия».
Вся постмарксистская западная экономическая мысль была нацелена на то, чтобы отмахнуться от такой постановки вопроса, загнать вопрос «под ковер», тем или иным способом заболтать.
Между нем, обращаясь к чтению Маркса на немецком или английском языках, трудно не согласиться, что адекватным переводом обсуждаемых марксовых терминов на русский язык будет именно термин «ценность», а не «стоимость», которая заставляет думать скорее о количественных соотношениях, чем о существе дела.
Разница между этими двумя пониманиями марксова термина «den Wert» особенно заметна при обращении к одному из ключевых понятий марксовой полиэкономии - стоимости/ценности труда.
Если мы говорим о «стоимости труда», это отсылает нас скорее, к заработной плате, тогда как Маркс со всей очевидностью ведет речь о ценности, то есть, об общественной значимости труда ( в русскоязычных текстах говорят об общественной полезности труда).
Природа главной политэкономической коллизии в том, что количественно цена труда и цена продуктов труда устанавливается на разных рынках, где действуют разные обстоятельства.
Западные экономисты по политическим причинам рассматривают эти рынки, как независимые, тогда как на самом деле они жестко связаны: по Марксу, рынок труда определяет лишь экономически оправданную, априорную, ценность каждого данного вида труда, тогда как рынок продуктов труда определяет фактическую ценность конкретного труда в соответствии с общественными предпочтениями.
Разница между ценой труда и ценой продукта труда возникает, как мы видим, потому, что реальная экономика, говоря современным языком, является системой с запаздыванием: окончательная оценка общественной ценности труда осуществляется уже после того, как труд совершен.
Но это наблюдение не имеет ни малейшего отношения к тому, кому же принадлежит разница между априорной и апостериорной оценкой общественной ценности конкретного труда? - Ответ на этот вопрос имеет внеэкономический характер.
Трудовая "теория ценности" утверждает, что поскольку рыночная цена продукта труда - есть всего лишь апостериорная оценка общественной ценности труда, без которого данной ценности вообще не существовало бы, рыночная выручка должна принадлежать исключительно тем, кто этот труд осуществил.
Получение дохода без вложенного труда - есть хищение. Получатели нетрудовых доходов - похитители, то есть - воры.
Это короткое утверждение - ключ к марксистскому дискурсу и главный принцип, отличающий содержательную левую идею от любых ее профанаций: Коммунизм - есть мир без воров.