...и даже пытаться не буду вычитывать этот поток сознания
В моем детстве уже не играли в индейцев. Да и я всегда была очень домашним, находящимся сперва на попечении прабабушки, а потом бабушки ребенком, к тому же очень серьезным, суровым и спокойным. Смейтесь-смейтесь, а даже в семнадцать лет все знакомые давали мне не меньше двадцати трех - и оттого особенно забавно думать, что получается-то, что сейчас, в двадцать один, мне впервые в жизни те самые сумасшедшие семнадцать. Но я о другом. Я о том, как меня завораживают сейчас полумемуарные-полухудожественные рассказы о чужом детстве, об отцах, непременно работающих в своих кабинетах и учащих чему-то самому важному в жизни, и матерях, журящих за снова порванный пиджак и разливающих во время грозы чай, и обо всех тех несказочных приключениях битых коленок. Мы в детстве играли еще, в отличие - брюзжание и старческий вид - от нынешней ребятни. У нас с подругой было свое дерево в саду, а у двух пацанов с первого этажа - свое, мы висели на них целыми днями, читали книги и кидались всем, что под руку попадет, а отец, тогда еще - тогда еще - тогда еще учил меня делать бумажные самолетики. За детским садом мы рвали рябину черноплодку, которую строго-настрого запрещалось есть, но мы, конечно же, если, и каждый день за ягодами приходилось забираться все выше и выше. А вот в подвал я не залезала никогда: там, говорят, жили бомжи, и спускаться в тепловатую затхлую темноту было и противно, и страшно. Раз или два я вскарабкивалась на гаражи - но там тоже не было ни слишком интересно, ни особенно чисто. Зато мы гоняли на велосипедах, и я не понимаю до сих пор, как умудрялись ходить и бегать, через день разбивая колени, со всей скорости летя вниз с асфальтовой горки. И еще мы играли в жмурки, в пятнашки и в превеликое множество шумных дворовых игр. У меня была огромная коллекция стеклянных шариков - этих величайших детских сокровищ, происхождение которых остается загадкой и для взрослых. Я обожала пиратов и Робин Гуда, и, кажется, именно услышав «Балладу о борьбе», поняла, что стану ролевиком. Этот юзерпик с кораблем - какая Ассоль, родные мои, это «Пираты» Ламберто Бавы, это детство, уходящее в туман книжное детство. В гостиной стоял торшер с желтым абажуром, и бабушка тогда еще включала телевизор только вечерами, и мы пили чай - пусть и без хрестоматийного малинового варенья. Я ловила бабочек и стрекоз, засушивала и складывала в баночки с латинскими подписями - я мечтала стать биологом и не расставалась с подборками «Юного натуралиста» и справочником о насекомых севера России, и не понаслышке знала, что если взять стрекозу за хвост, она способна изогнуться и до крови прокусить палец. В еще неокультуренной Сосновке было стрельбище. По краям его раскинулись густые малинники - однажды мне не повезло наткнуться в одном из них на гнездо ос, - в траве загорали мамаши с детьми, до одури орали кузнечики, а мы обшаривали все в поисках стреляных гильз и масляно пахнущих тарелочек-мишеней. Гильзы были разноцветные - зеленые и синие встречались чаще всего, чуть реже - красные, а найти черную или белую было почти невозможно. Однажды, всего однажды за всю жизнь, дед взял меня на рыбалку. Был поздний август, и, скатываясь со склона, я, как была, в одежде, в резиновых сапогах ухнула в реку. А я читаю сейчас - как всегда, ради надобностей игр, ради попыток понять, что это за цифра такая «1918» - «Старую крепость». И вспоминаю, что в школе ненавидела - как и все, что пытаются тебя заставить прочесть насильно - ни в чем неповинного «Тома Сойера». В школе мы все слишком взрослы для "литературы для юношества". В нас нет еще жажды чистоты и простоты мира. И как не понимала раньше смысла книг по игровым мирам, за которые взялась, ныряя в чужие культурные контексты, чтобы вдруг в построении фраз, в неизменно кривоватых усмешках героев, в их наивном до восторга цинизме узнать себя-прежнюю, строчащую рассказ за рассказом, и увидеть на знакомом казалось бы лице улыбку мальчишки. И вспомнить - и отпечатанные на рыхлой бумаге книги, и желтый абажур, и ссадины на коленях, и поющего с экрана Высоцкого, и текущие сквозь пальцы мечты - в пять, в одиннадцать, в двадцать лет… "Все настоящее - просто". Так жаль, что мы не играли тогда в индейцев. Так хорошо, что частичка этого полувыдуманного, полунебывшего детства жива во мне до сих пор.