Астрологические контексты елизаветинской поэзии: 2
Антон Нестеров
Астрологические контексты елизаветинской поэзии
Часть II
(Начало см.:
ithaca-66.livejournal.com/14709.html
(Впервые опубликовано: Власть. Судьба. Интерпретация культурных кодов. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2003. С. 210 - 261.)
О популярности альманахов можно судить хотя бы по тому факту, что "Календарь пастуха" послужил моделью для одного из самых известных поэтических циклов Эдмунда Спенсера - "Пастушьего календаря, последовательности из двенадцати эклог, соотнесенных с двенадцатью месяцами года" [32].
"Пастуший календарь" является весьма сложным по композиции произведением. Первое издание книги, вышедшее в 1579 г., открывалось небольшим стихотворным оммажем автору, - под этим текстом стоял псевдоним "Immerito", далее читателю предлагалось предисловие, подписанное инициалами Э.К., - очевидно, за ними скрывался Эдмунд Керк, знакомец Спенсера по Кембриджу, - после чего шло "Общее изложение замысла книги", принадлежащее, по всей видимости, самому Спенсеру. И только потом были помещены двенадцать эклог, написанных в форме диалогов пастухов-протагонистов. Каждая эклога открывалась гравюрой, представляющей характер того или иного месяца, сельские труды и радости, ему соответствующие, - при этом гравюра содержала и астрологический символ данного месяца. Затем шло краткое прозаическое изложение темы и коллизии каждой из эклог, и лишь потом - поэтический текст. При появлении "на сцене" каждого из протагонистов, в конце соответствующей эклоги дана отвечающая его характеру эмблема с девизом - латинским, греческим или итальянским. Образы эмблемы изъяснялись - как и многие другие "тонкости" той или иной эклоги - в глоссах, которыми была снабжена каждая эклога.
Таким образом, сама структура "Пастушьего календаря" уже ориентировала читателя на многоплановость возможных прочтений поэмы.
Предисловие Э.К. с первых же слов указывает на предшественников Спенсера в жанре пасторали, упоминая из английских поэтов - Чосера и его наставника в поэтическом ремесле - Лидгейта, а из поэтов древности - Вергилия с его "Буколиками".
Для современников Спенсера пастораль была куда более "интеллектуально насыщенным" жанром, чем то представляется современным читателям. Собственно, основная интенция любой пасторали - представить идеальную картину миропорядка, описать "правильные" отношения человека и мироздания, вписав жизнь и труды человеческие в круговорот годовых и космических ритмов природы. Однако сама постановка вопроса о "правильности" того или иного модуса человеческого бытия перекидывала мостик от идеальных картин сельской жизни к актуальным политическим проблемам современности. Недаром пасторали разыгрывались в XVI в. почти при всех дворах Европы, а короли охотно принимали участие в этих постановках. Эти придворные действа апеллировали в первую очередь к той ипостаси монарха, в которой он выступал в роли пастыря при охраняемом и направляемом им стаде - уже одного этого было достаточно, чтобы открыть возможность для проникновения "высокой политики" в жанр пасторали.
О том, насколько сильно были связаны монархическая и пасторальная символики, говорит рассуждение Иакова I о королевских регалиях, написанное им в качестве наставления для наследника престола:
"Королевский скипетр есть род пастырского жезла, данного государю; скипетр сей прям, как тростник, олицетворяя тем праведность в исполнении правосудия, как велит стих псалма [33]. Скипетр олицетворяет власть, вручаемую государю; ибо как [во время коронации] сперва королевская мантия ложится королю на плечи, являя важность и достоинство того, кто возводится в королевский сан, корона же олицетворяет любовь народа к своему владыке и добровольное признание подданными его власти, так следом в длань государя вкладывается скипетр, чтобы являл он власть того, кто уже сочтен был достойным таковой, когда его увенчали короной... Скипетр не предназначен для того, чтобы наносить им сильный удар, ибо может от того преломиться, а потому христианские короли усваивают урок: скипетр является олицетворением их власти, - не должно им злоупотреблять, но применять следует лишь по необходимости... и мудрые владыки не злоупотребляют своими прерогативами, но пользуются ими лишь в случае крайней необходимости. Ибо велика разница между скипетром (что олицетворяет королевскую власть над всеми поданными, как следующими благу, так и творящими зло) и мечом, чье назначение - карать зло. Потому королевский скипетр должен быть из тростника, чтобы наказывать легко, во исправление и наставление, тогда как меч, назначенный для наказания порока и очищения земли от грехов, о себе вопиющих, должен быть оружием острым" [34].
Особую роль играла "пастырская тема" и в риторике Елизаветинского царствования. Не в последнюю очередь это было связано со статусом английского монарха, являющегося одновременно и главой церкви. Такое "двойное" восприятие сакральности королевской власти, созданное уникальной ситуацией англиканства, предопределило многие коллизии эпохи. И когда в речи перед Парламентом 30 ноября 1601 г. королева Елизавета говорила, что у подданных английской короны, "возможно, будут правители, более великие, чем она, но никогда не будет правителей, более неё любящих свой народ... Ради безопасности и спокойствия всех моих подданных я не остановлюсь перед тем, чтобы пролить мою кровь" [35], она весьма смело ссылалась на слова Иисуса: "Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец". Тем самым Елизавета напоминала своему народу, что она является не только главой государства, но и главой церкви, выступая Пастырем Господним.
Все это объясняет уместность появления в "апрельской" эклоге "Пастушьего календаря" Спенсера пространного панегирика королеве Елизавете, причем, как мы постараемся показать ниже, место его отнюдь не случайно и соотнесено с общими астрологическими символиками поэмы.
На связь "The Shepeardes Calendar" Спенсера и астрологического "The Kalendar of Shepherdes" обратил внимание еще Г.О.Соммер в своей статье, открывающей первое научное переиздание альманаха, выпущенное в 1892 г. [36]
Собственно говоря, эта связь была декларирована в предисловии Э.К., предварявшем саму поэму: "Что касается основной тенденции и направленности этих эклог, не хотелось бы много от том распространяться: автор сам приложил усилия, чтобы сие пояснить. Очевидно, что в беспокойные годы юности он долго блуждал во всем нам знакомом Лабиринте Любви, и со временем - чтобы утишить и смягчить пламя страсти, и (как свидетельствует он сам) предостеречь юных пастухов... он сочинил XII эклог, каждая из которых соответствует одному из XII месяцев года, и давая им название ПАСТУШИЙ КАЛЕНДАРЬ, он нарекает старым именем новое произведение [курсив наш - А.Н.] " [37].
На параллелизм двух текстов указывали и гравюры, предваряющие каждую эклогу в издании 1579 г., - выполненные в манере, близкой к гравюрам в "одноименном" альманахе. Для современников эта связь была очевидна, а астрология была одним из "кодов", определяющих саму структуру, последовательность тем и акцентов "Пастушьего календаря" Спенсера.
Гравюра из "Пастушьего календаря" Спенсера, открывающая февральскую эклогу.
Гравюра из астрологического "Пастушьего календаря"
Заметим, что связь космических зодиакальных ритмов и сельских трудов была тщательно разработана в пластических искусствах средневековья и раннего Возрождения. Так, А.Шастель пишет, что "в космологических композициях средних веков часто изображались временные ритмы: месяцы связывались со знаками Зодиака, времена года - со стихиями. Их смена и противоположность выражались через место в круге (или розетке), в которую вписывались символы" [38].
Сам жанр пасторали, если возводить его к "Трудам и дням" Гесиода, был изначально связан с кругом годовых работ и праздников, которые с древнейших времен "размечались по звездам", определяясь положением небесных тел (как, заметим, и поныне в обиходе Церкви определяются дни Пасхи), и астрономические подтексты были, тем самым, присущи пасторали "от рождения" [39].
Сочиняя свою поэму, Спенсер опирался, кроме "Календаря пастуха", на еще один образец, имеющий отношение к астрологии. Речь идет о латинской поэме Марселло Палингенио "Зодиак жизни" [40], которая в 1576 г. была переведена на английский [41].
"Зодиак жизни" - весьма "пестрое" дидактическое произведение, где весь жизненный путь человека "наложен" на движение Солнца через двенадцать зодиакальных знаков, те или иные формы деятельности, различные образы жизни и т.д. соотнесены с их зодиакальными управителями. Исторические отсылки в поэме перемежаются медицинскими наставлениями, практическими советами и т.д. [42]
В цитированном выше фрагменте предисловия к поэме Спенсера Эдвард Керк упоминает о прохождении Лабиринта Любви, в котором долго блуждал автор, надеющийся теперь "предостеречь... юных пастухов". Топография этого лабиринта сложным образом соотнесена с двенадцатью стоянками Солнца в Зодиаке, - т.е., с прохождением страсти - включая смену объектов влечения и самого отношения к тому, что есть любовь, - через Зодиакальный круг.
Этот прием встречался у многих континентальных - итальянских и французских поэтов: Понтано, Лоренцо Бонинконтри, Базино де Пармо, оставивших "астрологические" циклы сонетов [43]. После Спенсера он будет использован английским поэтом Варнавой Барнсом в книге "Партенофил и Партенопа" [44] (1594), написанной в форме серий из двенадцати сонетов, где неверная возлюбленная проходит через все знаки Зодиака.
Предисловие Э. К. к поэме Спенсера кончается рассуждением о том, почему эклоги развертываются в последовательности от января к декабрю: "ибо многим может показаться нелепой ошибкой, когда в силу недоразумения автор начал с месяца, который не является началом года. Ведь широко известно и достойно подкреплено рассуждениями ученых мужей, что год начинается с Марта. Ибо именно тогда Солнце вновь начинает свой оконченный путь [45] и с наступлением весны земля обновляется... Мнение это поддержано древними астрологами и философами... и того обычая придерживались как греки, так и римляне... Египтяне же начинали год с сентября, да и согласно мнению ученейших из раввинов и самому Писанию, именно в этот месяц, который назывался египтянами Тирси, Бог сотворил мир..." [46] В защиту каждой из этих систем приводятся серьезные ученые аргументы как из астрологии, так и из истории, упоминаются имена Макробия, Цезаря, Ромула, Нумы Помпилия, сравниваются лунный и солнечный календарь... Чтобы в конце заявить: "Автор... полагал приспособить свою последовательность всего лишь к той, что привычна обычным людям, и начал с января..., потому как пастухи не должны размышлять над столь сложными вещами" [47]. Астрологическая насыщенность этого рассуждения и столь противоречащая ей простота вывода - вовсе не случайность. Предисловие (которое иные исследователи склонны обвинять в непоследовательности [48]) указывает на два способа чтения поэмы - ученый, которому соответствует сложная система доказательств, - и простой, ориентированный на "наивного" читателя.
Заметим только, что в известном смысле сами спенсеровские пастухи "простецами" вовсе не являются. В "декабрьской" эклоге Колин Клаут - один из главных персонажей поэмы - говорит:
I learned als the signes of heaven to ken,
How Phaebe fayles, where Venus sittes and when [49].
[Я познал знаки на небе, видимые оку,/ Как в тень уходит Луна [50], где, в какое время - престол Венеры51]
Там же в уста его вложена еще одна реплика, в которой читатель сталкивается с астрологической терминологией:
Tho gan my louely Spring bid me farewel,
And Sommer season sped him to display
(For loue then in the Lyons house did dwell)
The raging fyre, that kindled at his ray.
A comett stird vp that vnkindly heate,
That reigned (as men sayd) in Venus seate.
[Прекрасная весна моя ушла, заставив сказать: "Прощай",/ А лето поспешило явить/ (Ибо обитель Любви - дом созвездия Льва)/ Ярящееся пламя, зажженное его лучом./ Комета же возбудила сей недобрый жар,/ Что царит (как говорят) там, где престол Венеры.]
Следует отметить, что в астрологии знак Льва является домом не Венеры, а - Солнца.
Однако в глоссах к поэме сам автор указывает: созвездие Льва упомянуто здесь потому, что "Лев определяет середину лета, и это лишь аллегория, означающая: любовь породила в говорящем небывалый жар желания... Комета значит здесь красоту, послужившую причиной влюбленности... Венера - богиня красоты и любви и планета на небосводе - именно в этом значении упомянута она в этих строках. Красота же - один из неотъемлемых атрибутов Венеры, и именно она - причина того, что эта любовь была столь непохожа на другие" [52].
Сам характер этих замечаний ясно свидетельствует о том, что поэт полагает свою аудиторию достаточно искушенной в астрологии и хорошо знакомой с астрологической терминологией, - во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы читатели могли оценить предлагаемую им сложную систему образов, восходящих к астрологической практике.
Тогда специально оговоренная в предисловии последовательность эклог, соответствующая не астрологическому году, начинающемуся с марта, когда Солнце входит в знак Овна, в котором и происходит весеннее равноденствие, а - году календарному, может быть понята как особый знак, подаваемый вдумчивому читателю.
Напомним, что вплоть до XVIII века Англия пользовалась не привычным нам Григорианским календарем, а - Юлианским. Разница, существующая между календарями, определяла иную, чем сейчас, дату вхождения Солнца в соответствующий знак Зодиака [53], - около 12-го числа соответствующего месяца. Тем самым, первая треть календарного месяца проходила под управлением одного знака, а вторая и третья - под управлением следующего.
Знак Зодиака определял характер того или иного периода. Однако напомним, что астролог "работает" с небом в целом. Как, ссылаясь на древние и современные ему авторитеты, пишет в "Анатомии меланхолии" Роберт Бертон: "Естественные причины подразделяются на первичные, универсальные и вторичные. К первичным причинам относятся небеса, планеты, звезды и т.п., которые своими влияниями порождают те или иные следствия. Я не буду вдаваться в рассуждения, есть ли то влияние именно звезд - или созвездий, так же как и защищать предсказательную астрологию... Скажем так: звезды побуждают нас к тому или иному, но делают это столь мягко, что если мы будем руководствоваться разумом, они не будут иметь над нами власти; однако если мы поддадимся нашей природе и будем идти на поводу у чувств, то звезды будут властны над нами в той же мере, что и над дикими тварями... Coelum est vehiculum divinae virtutis [54], - небеса есть Божий инструмент, и их посредством Он правит и направляет тварные сущности, сотворенные из элементов; также можно назвать Небеса великой книгой, чьи буквы - звезды, и в книге той записано много чудного для тех, кто способен ее читать, или же то - "прекрасная арфа, сработанная выдающимся мастером, - арфа, из которой умеющий играть извлечет прекраснейшую музыку"" [55].
Каждой из планет в астрологии приписывалась определенная природа, спектр влияний и характеристик. Так, по Птолемею, "активная сила существенной природы Солнца есть нагревание и - до некоторой степени - иссушение... Сила Луны заключается в увлажнении, должно быть потому, что она находится близко от Земли, и связанных с таким расположением влажных испарений... Сила Сатурна состоит по преимуществу в том, чтобы охлаждать (и в умеренных пределах иссушать), должно быть, потому, что он более удален, чем все остальные планеты, и от солнечного тепла, и от влажных испарений с Земли". [56] При этом планета имеет наибольшую силу в определенном знаке Зодиака, который в этом случае называется домом планеты. Солнце и Луна имеют лишь один дом, все же остальные планеты - по два: так называемый "дневной" и "ночной". Знак, противоположный дому планеты, является знаком ее "изгнания" или "заточения", - в нем влияние планеты максимально ослаблено. Также у каждой из планет на зодиакальном круге обнаруживаются две точки, в одной из которых влияние планеты начинает нарастать, т.е. происходит ее возвышение, т.н. "экзальтация", в другой же точке происходит падение или "депрессия" планеты, когда ее влияние начинает идти на убыль. Объясняя эти характеристики планет, Клавдий Птолемей писал: "Поскольку Солнце, находясь в Овне, совершает переход к северному, верхнему полукругу, а в Весах оно переходит к южному, нижнему полукругу, ему в экзальтации уместно приписать Овна, ибо в этом знаке продолжительность дня и способность Солнца согревать начинают прирастать; Солнцу в депрессии, в свою очередь, уместно приписать Весы по противоположным причинам. Сатурну же, дабы он занимал положение против Солнца, а также из-за его домов, в экзальтации надлежит приписать Весы, а в депрессии - Овна. Ибо там, где тепло прирастает, холод убывает, а где первое идет на убыль, холод, наоборот, увеличивается" [57].
Ниже в таблице58 представлены дома планет [59]:
"Пастуший календарь" Спенсера начат с января. Первая треть этого месяца проходит под знаком Козерога, являющегося ночным домом Сатурна, а две трети соответствуют Водолею, - знаку, в котором Сатурн имеет дневной дом. Соответственно, Водолей и Сатурн довлеют и началу февраля, чтобы затем, в свою очередь, уступить место Рыбам и Юпитеру - и т.д.
Как мы видим, начало года "Пастушьего календаря" определенно связано с влияниями Сатурна.
Наиболее отдаленная из всех планет, Сатурн отождествлялся с богом Кроносом и "отвечает" за протекание процессов во времени; символически изображается в виде старца с серпом, реже - с косой:
Так, среди тайных "образов", соотносимых с Сатурном, Агриппа Неттесгеймский, опираясь, по всей видимости, на знаменитый трактат по магии "Picatrix", указывает, что этой планете подобает изображение "мужа с головой оленя и стопами, подобными верблюжьим, - муж сей восседает на драконе, в правой руке сжимает косу, в левой же - копье; печать с этим образом способствует продлению жизни и долголетию" [60]. Также Агриппа упоминает еще одно изображение, часто воспроизводимое на магических "печатях Сатурна": "старик, восседающий на высоком троне, - руки его подняты над головой, он держит в них рыбу или серп; в ногах у него лежит виноградная гроздь; голова старика укутана черной или темно-серой тканью, и все его одеяние - черного или темного цвета" [61]. Можно предположить, что дракон на первой из упомянутых нами "агрипповых печатей" отчасти тождествен Уроборосу, - гностическому символу времени; копьем старец понуждает к действию, однако действие это изначально несвободно, серпом же он срезает "созревший плод" - но одновременно и кладет предел длительности любого процесса, обрывая его; на последнее указывает и виноградная гроздь в ногах на "второй печати".
Сама символика виноградной грозди (оставляя в стороне ее христианские интерпретации, явно вторичные в нашем случае) позволяет также говорить и о другой ипостаси Сатурна, в которой он выступает как покровитель "золотого века человечества" [62]. Последнее в контексте пасторали как жанра приобретает особое значение.
Характеристики, даваемые обычно Сатурну: он - "холоден и сух (ибо далеко удален от Солнца); природа этого светила - меланхолическая, мужская, элемент - земля; сулит великие несчастья, порождает одиночество, неблагоприятен"63. В средневековых астрологических трактатах Сатурн даже именовался Infortuna major - "Большое несчастье" (в отличие от Марса - "Малого несчастья").
Сатурн управляет всем, имеющим отношение к иерархии, порядку, закону и року, кроме того, он полагает пределы, в силу чего связан со всевозможными ограничениями, социальными лишениями, болезнями, старостью, голодом.
Сатурн. Гравюра Криспина дю Пассе Старшего по рисунку Мартена де Воса
С другой стороны, Сатурну подчинены созерцательные занятия и абстрактное мышление, - именно поэтому эта планета привлекала особое внимание "людей знания" в эпоху Ренессанса. Так, Марсилио Фичино в трактате "Libra de vita" (1489) - около-медицинском сочинении, адресованном в первую очередь ученым, нередко заболевающим или впадающим в меланхолию из-за чрезмерных занятий, особенно подробно останавливается на сатурнианских влияниях, давая подробнейшие наставления, касающиеся того, каких растений, трав и минералов, "транслирующих" качества этой планеты, следует избегать в обиходе, окружая себя всем, что связано с благоприятными влияниями Солнца, Юпитера и Венеры64. Меланхолия почиталась несчастнейшим из четырех темпераментов, однако, будучи "проработанной", давала миру великих людей: "великих мыслителей, пророков и искателей религиозной истины. Меланхолия была знаком гения; дары Сатурна, погруженность в занятия, связанные с исчислениями и поисками меры, были привилегией меланхоликов и почитались высшей степенью учености, ближе всего подводящей человека к постижению божественного миропорядка" [65].
Ганс Себальд Бехам. Меланхолия
Сравните:
Лукас Кранах Старший. Меланхолия. 1532
Или вот так:
Лукас Кранах Старший. Меланхолия
Эти характеристики Сатурна позволяют понять иконографию многих английских портретов, писавшихся во второй половине XVI - нач. XVII вв. Укажем, в частности, на картину "Королева Елизавета, Время и Смерть", написанную неизвестным художником в 1600 г., уже на закате елизаветинского царствования [66].
В центре полотна изображена погруженная в задумчивое созерцание королева: правая рука подпирает склоненную голову, в лежащей на подлокотнике кресла левой - книга, очевидно, молитвенник. Во многом поза королевы напоминает позу женской фигуры на знаменитой гравюре Дюрера "Меланхолия" [67]. Слева, за спиной королевы, мы видим дремлющего или сосредоточено размышляющего старца с седой бородой, справа - скелет, символизирующий смерть. Вся картина решена в черно-пепельной гамме, лишь золотистое платье королевы образует яркое световое пятно. Две боковых фигуры портрета являются "симметрично расщепленным" образом Сатурна, коему подчинено время и который кладет предел бытию всего сущего в свой черед. Портрет акцентирует не преклонный возраст королевы и близость ее к смертному порогу, как склонен был бы интерпретировать картину современный зритель, а ту глубокую ответственность за страну, которой облечена Елизавета, и тот факт, что в ее власти порой распоряжаться жизнью и смертью своих подданных, - отсюда сосредоточенность и задумчивость королевы.
Несколько иную акцентуацию "сатурнианских влияний" предлагает портрет сэра Уолтера Рэли, написанный Фредериго Цуккари в конце 1580-ых гг., и ныне хранящийся в коллекции оксфордского Ориел-колледжа [68]:
. Серебристо-черное одеяние Рэли соотносится, с одной стороны, с "лунным" цветом королевы, с другой - черным, "сатурновым" цветом вдохновенной, возвышенной меланхолии верного слуги Ее Величества: в целом цвета костюма можно "прочесть" как символы чистоты и верности.
В своей "Анатомии..." Роберт Бертон, анализируя причины предрасположенности к меланхолии, указывает: "Если Сатурн доминирует в карте рождения и определяет меланхолический склад темперамента, то такой человек аскетически суров, замкнут и угрюм, упорен в трудах, ему довлеют тьма, заботы, несчастья, неудовлетворенность, скорбь и страх, он углублен в размышления, погружен в молчание, одинок, однако находит радость в сельской жизни, в лесах, садах, парках, у берегов рек и прудов, в темных аллеях: cogitationes sunt velle aedificare, velle arbores, plantare, agros colere [мысли таких людей обращены к планировке зданий, высаживанию деревьев, возделыванию полей], и т.д., таким людям нравится ловля птиц, рыбы [69], и т.д." [70].
Фрагмент фронтисписа "Анатомии Меланхолии" Роберта Бертона
В прозаической "заставке", открывающей январскую эклогу, говорится: "В этой первой эклоге Колин Клаут, юный пастух, жалуется на свою несчастливую любовь, когда лишь недавно он был очарован сельской девушкой по имени Розалинда: чувство его столь сильно, что он странствует, погруженный в скорбь, сравнивая свой безнадежный случай с этим грустным временем года, замерзшей землей, обледенелыми деревьями, со своим поредевшим по зиме стадом. Наконец, поняв, что прежние удовольствия и радости у него отняты, он разбивает свою свирель и бросает осколки на землю" [71] [Курсив наш. - А.Н.]. Здесь мы встречаемся с несомненными "сатурнианскими" характеристиками. Еще более сильно "сатурнианские" мотивы звучат в "заставке" к февральской эклоге: "Эта эклога в целом моралистична и в ней представлены самые общие темы, которые потом касаются некоторых вещей сокрытых и особенных. Она намеренно продолжена рассуждениями старика, старого пастуха Тенота, который за свою сгорбленность и немощь подвергается насмешкам Кадди, несчастного пастуха. Все это теснейшим образом связано с временем года, с месяцем <февралем>, когда год идет к закату, к своему угасанию из-за дряхлости. Это то время года, когда в телах наших - сухость и иссушающий холод, от которых стынет и густеет кровь, а измученная погодой плоть - стынет под бурными ударами Судьбы, иней же сковывает заботу" [72] [Курсив наш. - А.Н.].
Еще раз, повторяя отчасти вышесказанное, подчеркнем: Сатурн, как покровитель "Золотого века", будет особо важен для жанра пасторали. Персонажи спенсеровской пасторали, и в первую очередь - Колин Клаут, - пастухи-поэты, причем многие исследователи творчества Спенсера полагают, что Колин - маска самого автора. В представлениях Ренессанса поэт par exellence погружен в меланхолию - укажем, в связи с этим, на известный "Портрет молодого меланхолика" (1590) кисти Исаака Оливера, считающийся изображением поэта Филипа Сидни, которому, заметим, посвящен "Пастуший календарь". Само же понятие меланхолии связано с Сатурном. И наконец тот факт, что и январская, и февральская эклоги связаны с "сатурнианскими" мотивами, более всего позволяет утверждать, что в основу организации тем поэмы действительно положен астрологический принцип - ибо весь январь и начало февраля проходят под доминирующим сатурновым влиянием. Заметим, что на это же самое указывает и возврат основных тем января в декабрьской эклоге: во втором декане декабря Солнце входит в Козерог, где находится ночной дом Сатурна. Тем самым годовой круг спенсеровской поэмы действительно замыкается в кольцо - причем возможно это лишь при "календарном", от января к декабрю, а не при "астрологическом", от марта, к февралю, последовании эклог: только на границе Козерога и Водолея одна и та же планета имеет дом в соседних знаках.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: ithaca-66.livejournal.com/15314.html
Астрологические контексты елизаветинской поэзии
Часть II
(Начало см.:
ithaca-66.livejournal.com/14709.html
(Впервые опубликовано: Власть. Судьба. Интерпретация культурных кодов. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2003. С. 210 - 261.)
О популярности альманахов можно судить хотя бы по тому факту, что "Календарь пастуха" послужил моделью для одного из самых известных поэтических циклов Эдмунда Спенсера - "Пастушьего календаря, последовательности из двенадцати эклог, соотнесенных с двенадцатью месяцами года" [32].
"Пастуший календарь" является весьма сложным по композиции произведением. Первое издание книги, вышедшее в 1579 г., открывалось небольшим стихотворным оммажем автору, - под этим текстом стоял псевдоним "Immerito", далее читателю предлагалось предисловие, подписанное инициалами Э.К., - очевидно, за ними скрывался Эдмунд Керк, знакомец Спенсера по Кембриджу, - после чего шло "Общее изложение замысла книги", принадлежащее, по всей видимости, самому Спенсеру. И только потом были помещены двенадцать эклог, написанных в форме диалогов пастухов-протагонистов. Каждая эклога открывалась гравюрой, представляющей характер того или иного месяца, сельские труды и радости, ему соответствующие, - при этом гравюра содержала и астрологический символ данного месяца. Затем шло краткое прозаическое изложение темы и коллизии каждой из эклог, и лишь потом - поэтический текст. При появлении "на сцене" каждого из протагонистов, в конце соответствующей эклоги дана отвечающая его характеру эмблема с девизом - латинским, греческим или итальянским. Образы эмблемы изъяснялись - как и многие другие "тонкости" той или иной эклоги - в глоссах, которыми была снабжена каждая эклога.
Таким образом, сама структура "Пастушьего календаря" уже ориентировала читателя на многоплановость возможных прочтений поэмы.
Предисловие Э.К. с первых же слов указывает на предшественников Спенсера в жанре пасторали, упоминая из английских поэтов - Чосера и его наставника в поэтическом ремесле - Лидгейта, а из поэтов древности - Вергилия с его "Буколиками".
Для современников Спенсера пастораль была куда более "интеллектуально насыщенным" жанром, чем то представляется современным читателям. Собственно, основная интенция любой пасторали - представить идеальную картину миропорядка, описать "правильные" отношения человека и мироздания, вписав жизнь и труды человеческие в круговорот годовых и космических ритмов природы. Однако сама постановка вопроса о "правильности" того или иного модуса человеческого бытия перекидывала мостик от идеальных картин сельской жизни к актуальным политическим проблемам современности. Недаром пасторали разыгрывались в XVI в. почти при всех дворах Европы, а короли охотно принимали участие в этих постановках. Эти придворные действа апеллировали в первую очередь к той ипостаси монарха, в которой он выступал в роли пастыря при охраняемом и направляемом им стаде - уже одного этого было достаточно, чтобы открыть возможность для проникновения "высокой политики" в жанр пасторали.
О том, насколько сильно были связаны монархическая и пасторальная символики, говорит рассуждение Иакова I о королевских регалиях, написанное им в качестве наставления для наследника престола:
"Королевский скипетр есть род пастырского жезла, данного государю; скипетр сей прям, как тростник, олицетворяя тем праведность в исполнении правосудия, как велит стих псалма [33]. Скипетр олицетворяет власть, вручаемую государю; ибо как [во время коронации] сперва королевская мантия ложится королю на плечи, являя важность и достоинство того, кто возводится в королевский сан, корона же олицетворяет любовь народа к своему владыке и добровольное признание подданными его власти, так следом в длань государя вкладывается скипетр, чтобы являл он власть того, кто уже сочтен был достойным таковой, когда его увенчали короной... Скипетр не предназначен для того, чтобы наносить им сильный удар, ибо может от того преломиться, а потому христианские короли усваивают урок: скипетр является олицетворением их власти, - не должно им злоупотреблять, но применять следует лишь по необходимости... и мудрые владыки не злоупотребляют своими прерогативами, но пользуются ими лишь в случае крайней необходимости. Ибо велика разница между скипетром (что олицетворяет королевскую власть над всеми поданными, как следующими благу, так и творящими зло) и мечом, чье назначение - карать зло. Потому королевский скипетр должен быть из тростника, чтобы наказывать легко, во исправление и наставление, тогда как меч, назначенный для наказания порока и очищения земли от грехов, о себе вопиющих, должен быть оружием острым" [34].
Особую роль играла "пастырская тема" и в риторике Елизаветинского царствования. Не в последнюю очередь это было связано со статусом английского монарха, являющегося одновременно и главой церкви. Такое "двойное" восприятие сакральности королевской власти, созданное уникальной ситуацией англиканства, предопределило многие коллизии эпохи. И когда в речи перед Парламентом 30 ноября 1601 г. королева Елизавета говорила, что у подданных английской короны, "возможно, будут правители, более великие, чем она, но никогда не будет правителей, более неё любящих свой народ... Ради безопасности и спокойствия всех моих подданных я не остановлюсь перед тем, чтобы пролить мою кровь" [35], она весьма смело ссылалась на слова Иисуса: "Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец". Тем самым Елизавета напоминала своему народу, что она является не только главой государства, но и главой церкви, выступая Пастырем Господним.
Все это объясняет уместность появления в "апрельской" эклоге "Пастушьего календаря" Спенсера пространного панегирика королеве Елизавете, причем, как мы постараемся показать ниже, место его отнюдь не случайно и соотнесено с общими астрологическими символиками поэмы.
На связь "The Shepeardes Calendar" Спенсера и астрологического "The Kalendar of Shepherdes" обратил внимание еще Г.О.Соммер в своей статье, открывающей первое научное переиздание альманаха, выпущенное в 1892 г. [36]
Собственно говоря, эта связь была декларирована в предисловии Э.К., предварявшем саму поэму: "Что касается основной тенденции и направленности этих эклог, не хотелось бы много от том распространяться: автор сам приложил усилия, чтобы сие пояснить. Очевидно, что в беспокойные годы юности он долго блуждал во всем нам знакомом Лабиринте Любви, и со временем - чтобы утишить и смягчить пламя страсти, и (как свидетельствует он сам) предостеречь юных пастухов... он сочинил XII эклог, каждая из которых соответствует одному из XII месяцев года, и давая им название ПАСТУШИЙ КАЛЕНДАРЬ, он нарекает старым именем новое произведение [курсив наш - А.Н.] " [37].
На параллелизм двух текстов указывали и гравюры, предваряющие каждую эклогу в издании 1579 г., - выполненные в манере, близкой к гравюрам в "одноименном" альманахе. Для современников эта связь была очевидна, а астрология была одним из "кодов", определяющих саму структуру, последовательность тем и акцентов "Пастушьего календаря" Спенсера.
Гравюра из "Пастушьего календаря" Спенсера, открывающая февральскую эклогу.
Гравюра из астрологического "Пастушьего календаря"
Заметим, что связь космических зодиакальных ритмов и сельских трудов была тщательно разработана в пластических искусствах средневековья и раннего Возрождения. Так, А.Шастель пишет, что "в космологических композициях средних веков часто изображались временные ритмы: месяцы связывались со знаками Зодиака, времена года - со стихиями. Их смена и противоположность выражались через место в круге (или розетке), в которую вписывались символы" [38].
Сам жанр пасторали, если возводить его к "Трудам и дням" Гесиода, был изначально связан с кругом годовых работ и праздников, которые с древнейших времен "размечались по звездам", определяясь положением небесных тел (как, заметим, и поныне в обиходе Церкви определяются дни Пасхи), и астрономические подтексты были, тем самым, присущи пасторали "от рождения" [39].
Сочиняя свою поэму, Спенсер опирался, кроме "Календаря пастуха", на еще один образец, имеющий отношение к астрологии. Речь идет о латинской поэме Марселло Палингенио "Зодиак жизни" [40], которая в 1576 г. была переведена на английский [41].
"Зодиак жизни" - весьма "пестрое" дидактическое произведение, где весь жизненный путь человека "наложен" на движение Солнца через двенадцать зодиакальных знаков, те или иные формы деятельности, различные образы жизни и т.д. соотнесены с их зодиакальными управителями. Исторические отсылки в поэме перемежаются медицинскими наставлениями, практическими советами и т.д. [42]
В цитированном выше фрагменте предисловия к поэме Спенсера Эдвард Керк упоминает о прохождении Лабиринта Любви, в котором долго блуждал автор, надеющийся теперь "предостеречь... юных пастухов". Топография этого лабиринта сложным образом соотнесена с двенадцатью стоянками Солнца в Зодиаке, - т.е., с прохождением страсти - включая смену объектов влечения и самого отношения к тому, что есть любовь, - через Зодиакальный круг.
Этот прием встречался у многих континентальных - итальянских и французских поэтов: Понтано, Лоренцо Бонинконтри, Базино де Пармо, оставивших "астрологические" циклы сонетов [43]. После Спенсера он будет использован английским поэтом Варнавой Барнсом в книге "Партенофил и Партенопа" [44] (1594), написанной в форме серий из двенадцати сонетов, где неверная возлюбленная проходит через все знаки Зодиака.
Предисловие Э. К. к поэме Спенсера кончается рассуждением о том, почему эклоги развертываются в последовательности от января к декабрю: "ибо многим может показаться нелепой ошибкой, когда в силу недоразумения автор начал с месяца, который не является началом года. Ведь широко известно и достойно подкреплено рассуждениями ученых мужей, что год начинается с Марта. Ибо именно тогда Солнце вновь начинает свой оконченный путь [45] и с наступлением весны земля обновляется... Мнение это поддержано древними астрологами и философами... и того обычая придерживались как греки, так и римляне... Египтяне же начинали год с сентября, да и согласно мнению ученейших из раввинов и самому Писанию, именно в этот месяц, который назывался египтянами Тирси, Бог сотворил мир..." [46] В защиту каждой из этих систем приводятся серьезные ученые аргументы как из астрологии, так и из истории, упоминаются имена Макробия, Цезаря, Ромула, Нумы Помпилия, сравниваются лунный и солнечный календарь... Чтобы в конце заявить: "Автор... полагал приспособить свою последовательность всего лишь к той, что привычна обычным людям, и начал с января..., потому как пастухи не должны размышлять над столь сложными вещами" [47]. Астрологическая насыщенность этого рассуждения и столь противоречащая ей простота вывода - вовсе не случайность. Предисловие (которое иные исследователи склонны обвинять в непоследовательности [48]) указывает на два способа чтения поэмы - ученый, которому соответствует сложная система доказательств, - и простой, ориентированный на "наивного" читателя.
Заметим только, что в известном смысле сами спенсеровские пастухи "простецами" вовсе не являются. В "декабрьской" эклоге Колин Клаут - один из главных персонажей поэмы - говорит:
I learned als the signes of heaven to ken,
How Phaebe fayles, where Venus sittes and when [49].
[Я познал знаки на небе, видимые оку,/ Как в тень уходит Луна [50], где, в какое время - престол Венеры51]
Там же в уста его вложена еще одна реплика, в которой читатель сталкивается с астрологической терминологией:
Tho gan my louely Spring bid me farewel,
And Sommer season sped him to display
(For loue then in the Lyons house did dwell)
The raging fyre, that kindled at his ray.
A comett stird vp that vnkindly heate,
That reigned (as men sayd) in Venus seate.
[Прекрасная весна моя ушла, заставив сказать: "Прощай",/ А лето поспешило явить/ (Ибо обитель Любви - дом созвездия Льва)/ Ярящееся пламя, зажженное его лучом./ Комета же возбудила сей недобрый жар,/ Что царит (как говорят) там, где престол Венеры.]
Следует отметить, что в астрологии знак Льва является домом не Венеры, а - Солнца.
Однако в глоссах к поэме сам автор указывает: созвездие Льва упомянуто здесь потому, что "Лев определяет середину лета, и это лишь аллегория, означающая: любовь породила в говорящем небывалый жар желания... Комета значит здесь красоту, послужившую причиной влюбленности... Венера - богиня красоты и любви и планета на небосводе - именно в этом значении упомянута она в этих строках. Красота же - один из неотъемлемых атрибутов Венеры, и именно она - причина того, что эта любовь была столь непохожа на другие" [52].
Сам характер этих замечаний ясно свидетельствует о том, что поэт полагает свою аудиторию достаточно искушенной в астрологии и хорошо знакомой с астрологической терминологией, - во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы читатели могли оценить предлагаемую им сложную систему образов, восходящих к астрологической практике.
Тогда специально оговоренная в предисловии последовательность эклог, соответствующая не астрологическому году, начинающемуся с марта, когда Солнце входит в знак Овна, в котором и происходит весеннее равноденствие, а - году календарному, может быть понята как особый знак, подаваемый вдумчивому читателю.
Напомним, что вплоть до XVIII века Англия пользовалась не привычным нам Григорианским календарем, а - Юлианским. Разница, существующая между календарями, определяла иную, чем сейчас, дату вхождения Солнца в соответствующий знак Зодиака [53], - около 12-го числа соответствующего месяца. Тем самым, первая треть календарного месяца проходила под управлением одного знака, а вторая и третья - под управлением следующего.
Знак Зодиака определял характер того или иного периода. Однако напомним, что астролог "работает" с небом в целом. Как, ссылаясь на древние и современные ему авторитеты, пишет в "Анатомии меланхолии" Роберт Бертон: "Естественные причины подразделяются на первичные, универсальные и вторичные. К первичным причинам относятся небеса, планеты, звезды и т.п., которые своими влияниями порождают те или иные следствия. Я не буду вдаваться в рассуждения, есть ли то влияние именно звезд - или созвездий, так же как и защищать предсказательную астрологию... Скажем так: звезды побуждают нас к тому или иному, но делают это столь мягко, что если мы будем руководствоваться разумом, они не будут иметь над нами власти; однако если мы поддадимся нашей природе и будем идти на поводу у чувств, то звезды будут властны над нами в той же мере, что и над дикими тварями... Coelum est vehiculum divinae virtutis [54], - небеса есть Божий инструмент, и их посредством Он правит и направляет тварные сущности, сотворенные из элементов; также можно назвать Небеса великой книгой, чьи буквы - звезды, и в книге той записано много чудного для тех, кто способен ее читать, или же то - "прекрасная арфа, сработанная выдающимся мастером, - арфа, из которой умеющий играть извлечет прекраснейшую музыку"" [55].
Каждой из планет в астрологии приписывалась определенная природа, спектр влияний и характеристик. Так, по Птолемею, "активная сила существенной природы Солнца есть нагревание и - до некоторой степени - иссушение... Сила Луны заключается в увлажнении, должно быть потому, что она находится близко от Земли, и связанных с таким расположением влажных испарений... Сила Сатурна состоит по преимуществу в том, чтобы охлаждать (и в умеренных пределах иссушать), должно быть, потому, что он более удален, чем все остальные планеты, и от солнечного тепла, и от влажных испарений с Земли". [56] При этом планета имеет наибольшую силу в определенном знаке Зодиака, который в этом случае называется домом планеты. Солнце и Луна имеют лишь один дом, все же остальные планеты - по два: так называемый "дневной" и "ночной". Знак, противоположный дому планеты, является знаком ее "изгнания" или "заточения", - в нем влияние планеты максимально ослаблено. Также у каждой из планет на зодиакальном круге обнаруживаются две точки, в одной из которых влияние планеты начинает нарастать, т.е. происходит ее возвышение, т.н. "экзальтация", в другой же точке происходит падение или "депрессия" планеты, когда ее влияние начинает идти на убыль. Объясняя эти характеристики планет, Клавдий Птолемей писал: "Поскольку Солнце, находясь в Овне, совершает переход к северному, верхнему полукругу, а в Весах оно переходит к южному, нижнему полукругу, ему в экзальтации уместно приписать Овна, ибо в этом знаке продолжительность дня и способность Солнца согревать начинают прирастать; Солнцу в депрессии, в свою очередь, уместно приписать Весы по противоположным причинам. Сатурну же, дабы он занимал положение против Солнца, а также из-за его домов, в экзальтации надлежит приписать Весы, а в депрессии - Овна. Ибо там, где тепло прирастает, холод убывает, а где первое идет на убыль, холод, наоборот, увеличивается" [57].
Ниже в таблице58 представлены дома планет [59]:
"Пастуший календарь" Спенсера начат с января. Первая треть этого месяца проходит под знаком Козерога, являющегося ночным домом Сатурна, а две трети соответствуют Водолею, - знаку, в котором Сатурн имеет дневной дом. Соответственно, Водолей и Сатурн довлеют и началу февраля, чтобы затем, в свою очередь, уступить место Рыбам и Юпитеру - и т.д.
Как мы видим, начало года "Пастушьего календаря" определенно связано с влияниями Сатурна.
Наиболее отдаленная из всех планет, Сатурн отождествлялся с богом Кроносом и "отвечает" за протекание процессов во времени; символически изображается в виде старца с серпом, реже - с косой:
Так, среди тайных "образов", соотносимых с Сатурном, Агриппа Неттесгеймский, опираясь, по всей видимости, на знаменитый трактат по магии "Picatrix", указывает, что этой планете подобает изображение "мужа с головой оленя и стопами, подобными верблюжьим, - муж сей восседает на драконе, в правой руке сжимает косу, в левой же - копье; печать с этим образом способствует продлению жизни и долголетию" [60]. Также Агриппа упоминает еще одно изображение, часто воспроизводимое на магических "печатях Сатурна": "старик, восседающий на высоком троне, - руки его подняты над головой, он держит в них рыбу или серп; в ногах у него лежит виноградная гроздь; голова старика укутана черной или темно-серой тканью, и все его одеяние - черного или темного цвета" [61]. Можно предположить, что дракон на первой из упомянутых нами "агрипповых печатей" отчасти тождествен Уроборосу, - гностическому символу времени; копьем старец понуждает к действию, однако действие это изначально несвободно, серпом же он срезает "созревший плод" - но одновременно и кладет предел длительности любого процесса, обрывая его; на последнее указывает и виноградная гроздь в ногах на "второй печати".
Сама символика виноградной грозди (оставляя в стороне ее христианские интерпретации, явно вторичные в нашем случае) позволяет также говорить и о другой ипостаси Сатурна, в которой он выступает как покровитель "золотого века человечества" [62]. Последнее в контексте пасторали как жанра приобретает особое значение.
Характеристики, даваемые обычно Сатурну: он - "холоден и сух (ибо далеко удален от Солнца); природа этого светила - меланхолическая, мужская, элемент - земля; сулит великие несчастья, порождает одиночество, неблагоприятен"63. В средневековых астрологических трактатах Сатурн даже именовался Infortuna major - "Большое несчастье" (в отличие от Марса - "Малого несчастья").
Сатурн управляет всем, имеющим отношение к иерархии, порядку, закону и року, кроме того, он полагает пределы, в силу чего связан со всевозможными ограничениями, социальными лишениями, болезнями, старостью, голодом.
Сатурн. Гравюра Криспина дю Пассе Старшего по рисунку Мартена де Воса
С другой стороны, Сатурну подчинены созерцательные занятия и абстрактное мышление, - именно поэтому эта планета привлекала особое внимание "людей знания" в эпоху Ренессанса. Так, Марсилио Фичино в трактате "Libra de vita" (1489) - около-медицинском сочинении, адресованном в первую очередь ученым, нередко заболевающим или впадающим в меланхолию из-за чрезмерных занятий, особенно подробно останавливается на сатурнианских влияниях, давая подробнейшие наставления, касающиеся того, каких растений, трав и минералов, "транслирующих" качества этой планеты, следует избегать в обиходе, окружая себя всем, что связано с благоприятными влияниями Солнца, Юпитера и Венеры64. Меланхолия почиталась несчастнейшим из четырех темпераментов, однако, будучи "проработанной", давала миру великих людей: "великих мыслителей, пророков и искателей религиозной истины. Меланхолия была знаком гения; дары Сатурна, погруженность в занятия, связанные с исчислениями и поисками меры, были привилегией меланхоликов и почитались высшей степенью учености, ближе всего подводящей человека к постижению божественного миропорядка" [65].
Ганс Себальд Бехам. Меланхолия
Сравните:
Лукас Кранах Старший. Меланхолия. 1532
Или вот так:
Лукас Кранах Старший. Меланхолия
Эти характеристики Сатурна позволяют понять иконографию многих английских портретов, писавшихся во второй половине XVI - нач. XVII вв. Укажем, в частности, на картину "Королева Елизавета, Время и Смерть", написанную неизвестным художником в 1600 г., уже на закате елизаветинского царствования [66].
В центре полотна изображена погруженная в задумчивое созерцание королева: правая рука подпирает склоненную голову, в лежащей на подлокотнике кресла левой - книга, очевидно, молитвенник. Во многом поза королевы напоминает позу женской фигуры на знаменитой гравюре Дюрера "Меланхолия" [67]. Слева, за спиной королевы, мы видим дремлющего или сосредоточено размышляющего старца с седой бородой, справа - скелет, символизирующий смерть. Вся картина решена в черно-пепельной гамме, лишь золотистое платье королевы образует яркое световое пятно. Две боковых фигуры портрета являются "симметрично расщепленным" образом Сатурна, коему подчинено время и который кладет предел бытию всего сущего в свой черед. Портрет акцентирует не преклонный возраст королевы и близость ее к смертному порогу, как склонен был бы интерпретировать картину современный зритель, а ту глубокую ответственность за страну, которой облечена Елизавета, и тот факт, что в ее власти порой распоряжаться жизнью и смертью своих подданных, - отсюда сосредоточенность и задумчивость королевы.
Несколько иную акцентуацию "сатурнианских влияний" предлагает портрет сэра Уолтера Рэли, написанный Фредериго Цуккари в конце 1580-ых гг., и ныне хранящийся в коллекции оксфордского Ориел-колледжа [68]:
. Серебристо-черное одеяние Рэли соотносится, с одной стороны, с "лунным" цветом королевы, с другой - черным, "сатурновым" цветом вдохновенной, возвышенной меланхолии верного слуги Ее Величества: в целом цвета костюма можно "прочесть" как символы чистоты и верности.
В своей "Анатомии..." Роберт Бертон, анализируя причины предрасположенности к меланхолии, указывает: "Если Сатурн доминирует в карте рождения и определяет меланхолический склад темперамента, то такой человек аскетически суров, замкнут и угрюм, упорен в трудах, ему довлеют тьма, заботы, несчастья, неудовлетворенность, скорбь и страх, он углублен в размышления, погружен в молчание, одинок, однако находит радость в сельской жизни, в лесах, садах, парках, у берегов рек и прудов, в темных аллеях: cogitationes sunt velle aedificare, velle arbores, plantare, agros colere [мысли таких людей обращены к планировке зданий, высаживанию деревьев, возделыванию полей], и т.д., таким людям нравится ловля птиц, рыбы [69], и т.д." [70].
Фрагмент фронтисписа "Анатомии Меланхолии" Роберта Бертона
В прозаической "заставке", открывающей январскую эклогу, говорится: "В этой первой эклоге Колин Клаут, юный пастух, жалуется на свою несчастливую любовь, когда лишь недавно он был очарован сельской девушкой по имени Розалинда: чувство его столь сильно, что он странствует, погруженный в скорбь, сравнивая свой безнадежный случай с этим грустным временем года, замерзшей землей, обледенелыми деревьями, со своим поредевшим по зиме стадом. Наконец, поняв, что прежние удовольствия и радости у него отняты, он разбивает свою свирель и бросает осколки на землю" [71] [Курсив наш. - А.Н.]. Здесь мы встречаемся с несомненными "сатурнианскими" характеристиками. Еще более сильно "сатурнианские" мотивы звучат в "заставке" к февральской эклоге: "Эта эклога в целом моралистична и в ней представлены самые общие темы, которые потом касаются некоторых вещей сокрытых и особенных. Она намеренно продолжена рассуждениями старика, старого пастуха Тенота, который за свою сгорбленность и немощь подвергается насмешкам Кадди, несчастного пастуха. Все это теснейшим образом связано с временем года, с месяцем <февралем>, когда год идет к закату, к своему угасанию из-за дряхлости. Это то время года, когда в телах наших - сухость и иссушающий холод, от которых стынет и густеет кровь, а измученная погодой плоть - стынет под бурными ударами Судьбы, иней же сковывает заботу" [72] [Курсив наш. - А.Н.].
Еще раз, повторяя отчасти вышесказанное, подчеркнем: Сатурн, как покровитель "Золотого века", будет особо важен для жанра пасторали. Персонажи спенсеровской пасторали, и в первую очередь - Колин Клаут, - пастухи-поэты, причем многие исследователи творчества Спенсера полагают, что Колин - маска самого автора. В представлениях Ренессанса поэт par exellence погружен в меланхолию - укажем, в связи с этим, на известный "Портрет молодого меланхолика" (1590) кисти Исаака Оливера, считающийся изображением поэта Филипа Сидни, которому, заметим, посвящен "Пастуший календарь". Само же понятие меланхолии связано с Сатурном. И наконец тот факт, что и январская, и февральская эклоги связаны с "сатурнианскими" мотивами, более всего позволяет утверждать, что в основу организации тем поэмы действительно положен астрологический принцип - ибо весь январь и начало февраля проходят под доминирующим сатурновым влиянием. Заметим, что на это же самое указывает и возврат основных тем января в декабрьской эклоге: во втором декане декабря Солнце входит в Козерог, где находится ночной дом Сатурна. Тем самым годовой круг спенсеровской поэмы действительно замыкается в кольцо - причем возможно это лишь при "календарном", от января к декабрю, а не при "астрологическом", от марта, к февралю, последовании эклог: только на границе Козерога и Водолея одна и та же планета имеет дом в соседних знаках.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: ithaca-66.livejournal.com/15314.html