Рассказ о борьбе Иосифа напоминает историю о борьбе Иакова с Ангелом. И как из Иакова рождается Израиль, ночью. Также в борьбе за место в Святом граде, и закрывшимися воротами ночью рождается новый Израиль, Иисус.
Обстоятельства Его рождения точно неизвестны. Но легенда располагает их неслучайным образом: ни в городе, и ни в деревне, и с волхвами, и с пастухами, и "свои Его не приняли", но на спасение прежде всего им.
Позже, Иисус станет, судя по всему, последователем, или учеником Иоанна. И тогда же, или вскоре после этого возникнет различие в направлениях. У Иоанна, и у Иисуса, у каждого будут свои ученики. Однако смерть Иоанна не даст различиям вырасти в какой-то заметный конфликт между движениями. Иоанн был классическим пророком. Обличал, молился, постился, пророчествовал. Возможно благословлял, провидел, был прозорливым. Однако Иисус меньше уделяет внимания аскетике. Во всяком случае в отношениях с учениками. И позволяет себе то, чего Иоанн себе никогда не позволял. Не только обличать власть имущих. Но и реально отнимать, хотя и миром, у них эту власть.
Жизнь втягивает Иисуса в события. И приходит время, когда Он становится вынужден "явить себя миру". Будучи человеком неглупым, Он не может не понимать, что при известном раскладе, Он не только окажется в опасности, но и будет совершенно обречен. И, как любой другой человек в подобной ситуации Он ищет, в чем воля Неба. И Ему открывается, что избежать неприятностей при столкновении с обслуживающим Храм священством или Римской властью Он вряд ли сможет. И тогда, доверившись ведущему Его духу, он молит Бога уже не о своей пощаде. Но об удержании от несчастий своих учеников. Он их тщательно отбирает. Показывает, что можно показывать. Рассказывает, что они могут услышать. Хотя и понимает, что при случае и испугаются, и откажутся, и переврут.
После убийства ученики как и положено близким сидят дома. Обычай траура буквально и требовал этого сидения. И далеко не сразу им открывается, что как-то, вопреки убийству, оказывается жив Иисус. Одни Его слышат или видят "воочию" или узнают в приходящих людях. Другие видят, что "тела не стало", что "камень отвален", или даже, что "Ангел, белый как снег, стоит". Но только спустя полтора месяца, уже по прошествии дня пятидесятницы, скорее всего во время молитвы они снова слышат узнанный прежде в Нем дух также отчетливо и ясно, как и прежде. Когда Он был с ними. И только тогда Петр уже не может не проповедовать. А Павлу открывается Небо. На пути в Дамаск. И они начинают уже сами делать то же, что и Он делал, жить так, и говорить такие слова, что люди начинают узнавать в них ту самую силу и правду Святого.
Впрочем, война Израиля с Римом вскоре приводит к ликвидации иерусалимской церкви. А иудео-христианские общины не кажутся властям империи лояльными. И выглядят сомнительно как подозрительные эсхатологические секты. И власти, при каждом удобном случае их прессуют. Иногда предельно жестко. Иногда помягче. Но через них, как и через обычных иудеев в империю все более и более проникает прежде ей не нужный, и непонятный монотеизм.
Когда же мысль о Едином Боге становится и понятна и нужна, чтобы обеспечить поддержку монархической власти, и благословение всех без исключения богов, гонения прекращаются, христиане получают право собственности, а потом и дополнительное имущество.
Но империя не может просто взять и принять основы монотеизма от поверженных ею же иудеев. И тут оказывается очень на руку, что именно в Иерусалиме был распят Иисус. Его слова начинают звучать со всех многочисленных кафедр и становятся стержнем нового имперского монотеизма. А чтобы слова не были так опасны, их стерилизуют, и скармливают народу уже не в чистом виде, а через толковников. На иудеев же вешают всех собак. И они сами уже становятся не рады, что это из них вышли как все апостолы христианства, так и сам Иисус.
Империя обретает новую религию, Запад обновляет, а имперский Восток создает свою собственную идентичность через неё. А слова Иисуса получают шанс, хоть и в обезвреженном виде, но все же и дальше передаваться, действовать, и жить. И так и стучатся до сегодняшнего дня во многие и многие сердца.
Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное...
Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною...
И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец...
И снова наше привычное, теплое и спокойное Рождество.
Обстоятельства Его рождения точно неизвестны. Но легенда располагает их неслучайным образом: ни в городе, и ни в деревне, и с волхвами, и с пастухами, и "свои Его не приняли", но на спасение прежде всего им.
Позже, Иисус станет, судя по всему, последователем, или учеником Иоанна. И тогда же, или вскоре после этого возникнет различие в направлениях. У Иоанна, и у Иисуса, у каждого будут свои ученики. Однако смерть Иоанна не даст различиям вырасти в какой-то заметный конфликт между движениями. Иоанн был классическим пророком. Обличал, молился, постился, пророчествовал. Возможно благословлял, провидел, был прозорливым. Однако Иисус меньше уделяет внимания аскетике. Во всяком случае в отношениях с учениками. И позволяет себе то, чего Иоанн себе никогда не позволял. Не только обличать власть имущих. Но и реально отнимать, хотя и миром, у них эту власть.
Жизнь втягивает Иисуса в события. И приходит время, когда Он становится вынужден "явить себя миру". Будучи человеком неглупым, Он не может не понимать, что при известном раскладе, Он не только окажется в опасности, но и будет совершенно обречен. И, как любой другой человек в подобной ситуации Он ищет, в чем воля Неба. И Ему открывается, что избежать неприятностей при столкновении с обслуживающим Храм священством или Римской властью Он вряд ли сможет. И тогда, доверившись ведущему Его духу, он молит Бога уже не о своей пощаде. Но об удержании от несчастий своих учеников. Он их тщательно отбирает. Показывает, что можно показывать. Рассказывает, что они могут услышать. Хотя и понимает, что при случае и испугаются, и откажутся, и переврут.
Reply
Впрочем, война Израиля с Римом вскоре приводит к ликвидации иерусалимской церкви. А иудео-христианские общины не кажутся властям империи лояльными. И выглядят сомнительно как подозрительные эсхатологические секты. И власти, при каждом удобном случае их прессуют. Иногда предельно жестко. Иногда помягче. Но через них, как и через обычных иудеев в империю все более и более проникает прежде ей не нужный, и непонятный монотеизм.
Когда же мысль о Едином Боге становится и понятна и нужна, чтобы обеспечить поддержку монархической власти, и благословение всех без исключения богов, гонения прекращаются, христиане получают право собственности, а потом и дополнительное имущество.
Но империя не может просто взять и принять основы монотеизма от поверженных ею же иудеев. И тут оказывается очень на руку, что именно в Иерусалиме был распят Иисус. Его слова начинают звучать со всех многочисленных кафедр и становятся стержнем нового имперского монотеизма. А чтобы слова не были так опасны, их стерилизуют, и скармливают народу уже не в чистом виде, а через толковников. На иудеев же вешают всех собак. И они сами уже становятся не рады, что это из них вышли как все апостолы христианства, так и сам Иисус.
Империя обретает новую религию, Запад обновляет, а имперский Восток создает свою собственную идентичность через неё. А слова Иисуса получают шанс, хоть и в обезвреженном виде, но все же и дальше передаваться, действовать, и жить. И так и стучатся до сегодняшнего дня во многие и многие сердца.
Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное...
Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною...
И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец...
И снова наше привычное, теплое и спокойное Рождество.
Reply
Leave a comment