Книговой на спектакле. Тюменская Франция.
На Урал прибыла Сибирь, в Свердловск - Тюмень, а в Россию - Франция. Тюменская Драма привезла своего «Мольера». Французского, скажете вы. Как же иначе? Коль скоро Жан Батист - француз, равно как и Гару, певший сегодня с ним дуэтом.
Именно музыка возвращала меня к мысли о Франции, когда я увлекалась, засмотревшись. Когда уже казалось это много раз виденным на всех подмостках что там стран - времён мировой истории. Как ни странно, даже Король Солнце, нашедший живой отклик среди екатеринбургской публики, не добавил спектаклю Франции так, как музыка - тихая, лёгкая, но верно и вовремя. Азнавур? Дассен?..
Так что, как ни упирается моя логика, «Мольер» вышел российским. Опять же, каким ещё ему быть, прочитанному в России, увиденному глазами Михаила Булгакова.
Вечная дилемма! Что остаётся от оригинала после творческого перевода? А пусть и после бережно-точного? После вдумчивой работы биографа-литературоведа? От личности, от книги и от пьесы - в горниле режиссёрского переосмысления? И ещё вопрос: нужно ли ждать сходства? Ничуть! Ничуть не теряет г-н де Мольер от того, что «Мольер» на него не похож. Лишь бы в печь не ставили, как говорится. И «Мольер» хорош, хоть бы и не было самого Мольера ни разу.
Как не вспомнить ребят - мушкетёров, живших в ту же эпоху, служивших тому же Солнцу. И совершенно не французских в исполнении наших актёров. Достаточно сравнить их с родной, французской киноверсией «Трёх мушкетёров» Дюма.
Но довольно, вернёмся в театр. Безусловно, «Мольер» - булгаковский. Или больше тюменский? Чтобы узнать наверняка, посмотрю другие спектакли тюменского БДТ.
По задумке режиссёра, действие переходит от истории к Мольеру, от Мольера к Булгакову, стихийно мечется туда и обратно, порывисто ломая границы. И вот уже на Булгакова опирается старый директор театра, вот сам Мольер ставит тюменцам свет и звук. Самый острый восторг вызывает такая «чехарда», ломка преград и логик. А уж сломать «четвёртую стену» - выверенный козырь! Как лакомый кусочек, как тайный подарок зрителю, преподнесённый неожиданно, с обоюдным удовольствием.
Так французский, российский или тюменский? Мольер ли, Булгаков или Баргман здесь правит бал? С лёгкой подачи одного американского осла, многослойные вещи называют попросту «луковицами». И спектакль-луковица безмерно выигрывает на взгляд как завзятого театрала, так и неискушённого юного зрителя.
Зная, что идёшь на «Мольера», имеешь стойкую версию, кто будет центром действа. Что бы мы ни смотрели семьёй или с друзьями, ни за что не совпадёт мнение на этот счёт. Частенько «главным героем» оказывается не тот, кто в красном углу. Здесь в красном углу был, конечно, Мольер. Были и те, кто в красном - в углу. Но «главным» для меня оказался Бутон. Тот, кто рядом. Тот, чьё место принято отводить женщине. Но вот не срослось у писателя, при всём его старании. Тем не менее, писатель пишет, а где-то рядом есть тот, благодаря которому он жив, он здоров, он пишет.
Приятна безупречная лёгкая игра актёров. Игра - да. А мне важнее услышать диалог. Когда актёр на сцене в одиночестве, это его диалог со мной. Когда на сцене двое - нет ничего проще, примитивнее. Это минимум, в котором сосредоточено мироздание. В диалоге может быть бездна нюансов. В диалоге актёры, подобно драгоценным камням, начинают искриться своими уникальностями. Поэтому я жду тет-а-тетов на сцене, как и в жизни. Заговори, и я тебя увижу!
От того, как «спеты» партнёры, зависит «годнота» сцены. Бутон и Мольер - максимум спектакля. Хотя с тем же Лагранжем Бутон не раскрывается. Как и Мольер - со своими женщинами. Будто сцепка не успевает произойти - а действие уже идёт своим чередом. Ещё бы минуту им дать - и был бы восторг. Но нет, идём дальше, сойдёмся позже. Как Мольер, недозаколотый маркизом. Как Мольер, недоцелованный «дочерью».
Так же, как с Бутоном, Мольеру удалось спеться на сцене лишь раз - со своим королём. Правда, это не было беседой. Трудно беседовать с набитым ртом.
Могли быть и другие дуэты - девочек из массовки, короля и шута, двух монахов. Было бы желание. Видимо, этого мне не хватило. Не трагичности. Не яркости. Но количества тет-а-тетов, на которых - мгновение, остановись! - персона актёра запела бы всеми красками.
Формат спектакля, его «луковость», требовали успеть многое сказать. И диалог как самоценность стал лишь крупицей в россыпи тюменских драгоценностей.
Именно музыка возвращала меня к мысли о Франции, когда я увлекалась, засмотревшись. Когда уже казалось это много раз виденным на всех подмостках что там стран - времён мировой истории. Как ни странно, даже Король Солнце, нашедший живой отклик среди екатеринбургской публики, не добавил спектаклю Франции так, как музыка - тихая, лёгкая, но верно и вовремя. Азнавур? Дассен?..
Так что, как ни упирается моя логика, «Мольер» вышел российским. Опять же, каким ещё ему быть, прочитанному в России, увиденному глазами Михаила Булгакова.
Вечная дилемма! Что остаётся от оригинала после творческого перевода? А пусть и после бережно-точного? После вдумчивой работы биографа-литературоведа? От личности, от книги и от пьесы - в горниле режиссёрского переосмысления? И ещё вопрос: нужно ли ждать сходства? Ничуть! Ничуть не теряет г-н де Мольер от того, что «Мольер» на него не похож. Лишь бы в печь не ставили, как говорится. И «Мольер» хорош, хоть бы и не было самого Мольера ни разу.
Как не вспомнить ребят - мушкетёров, живших в ту же эпоху, служивших тому же Солнцу. И совершенно не французских в исполнении наших актёров. Достаточно сравнить их с родной, французской киноверсией «Трёх мушкетёров» Дюма.
Но довольно, вернёмся в театр. Безусловно, «Мольер» - булгаковский. Или больше тюменский? Чтобы узнать наверняка, посмотрю другие спектакли тюменского БДТ.
По задумке режиссёра, действие переходит от истории к Мольеру, от Мольера к Булгакову, стихийно мечется туда и обратно, порывисто ломая границы. И вот уже на Булгакова опирается старый директор театра, вот сам Мольер ставит тюменцам свет и звук. Самый острый восторг вызывает такая «чехарда», ломка преград и логик. А уж сломать «четвёртую стену» - выверенный козырь! Как лакомый кусочек, как тайный подарок зрителю, преподнесённый неожиданно, с обоюдным удовольствием.
Так французский, российский или тюменский? Мольер ли, Булгаков или Баргман здесь правит бал? С лёгкой подачи одного американского осла, многослойные вещи называют попросту «луковицами». И спектакль-луковица безмерно выигрывает на взгляд как завзятого театрала, так и неискушённого юного зрителя.
Зная, что идёшь на «Мольера», имеешь стойкую версию, кто будет центром действа. Что бы мы ни смотрели семьёй или с друзьями, ни за что не совпадёт мнение на этот счёт. Частенько «главным героем» оказывается не тот, кто в красном углу. Здесь в красном углу был, конечно, Мольер. Были и те, кто в красном - в углу. Но «главным» для меня оказался Бутон. Тот, кто рядом. Тот, чьё место принято отводить женщине. Но вот не срослось у писателя, при всём его старании. Тем не менее, писатель пишет, а где-то рядом есть тот, благодаря которому он жив, он здоров, он пишет.
Приятна безупречная лёгкая игра актёров. Игра - да. А мне важнее услышать диалог. Когда актёр на сцене в одиночестве, это его диалог со мной. Когда на сцене двое - нет ничего проще, примитивнее. Это минимум, в котором сосредоточено мироздание. В диалоге может быть бездна нюансов. В диалоге актёры, подобно драгоценным камням, начинают искриться своими уникальностями. Поэтому я жду тет-а-тетов на сцене, как и в жизни. Заговори, и я тебя увижу!
От того, как «спеты» партнёры, зависит «годнота» сцены. Бутон и Мольер - максимум спектакля. Хотя с тем же Лагранжем Бутон не раскрывается. Как и Мольер - со своими женщинами. Будто сцепка не успевает произойти - а действие уже идёт своим чередом. Ещё бы минуту им дать - и был бы восторг. Но нет, идём дальше, сойдёмся позже. Как Мольер, недозаколотый маркизом. Как Мольер, недоцелованный «дочерью».
Так же, как с Бутоном, Мольеру удалось спеться на сцене лишь раз - со своим королём. Правда, это не было беседой. Трудно беседовать с набитым ртом.
Могли быть и другие дуэты - девочек из массовки, короля и шута, двух монахов. Было бы желание. Видимо, этого мне не хватило. Не трагичности. Не яркости. Но количества тет-а-тетов, на которых - мгновение, остановись! - персона актёра запела бы всеми красками.
Формат спектакля, его «луковость», требовали успеть многое сказать. И диалог как самоценность стал лишь крупицей в россыпи тюменских драгоценностей.