Что мы читаем, читая книги?
В контексте недавних дискуссий о подходах к творчеству Толкиена родился естественный вопрос. Что мы читаем, читая художественную литературу? Или - что мы ищем в художественной литературе?
В-1-х, многие читатели ищут в литературе непосредственный эмоциональный отклик - следя за поступками и переживаниями любимого героя (а то и целого сообщества героев), они сопереживают ему, как бы проживая его жизнь вместе с ним (а именно эмоциональным откликом часто обусловлено сопереживание либо приключениям, либо чувствам главного героя, который фактически начинает восприниматься как реальная личность - настолько, что иные читатели мечтают о встрече с таким героем - и именно сильное сопереживание герою и объясняет популярность приключенческих и сентиментальных романов). Именно такое отношение к событиям книги правомерно называть эффектом эмоционального сопричастия книге. Словом, литературный герой становится то ли близким знакомым, то ли персонажем биографического романа - и персонажем, за судьбой которого хочется следить (идентификация себя с героем есть не что иное, как предельная форма эмоционального сопричастия, когда чувства, мысли и действия героя кажутся твоими). Естественно, не любой герой, даже если ограничиться явно положительными, вызовет сопереживание у данного читателя - так же, как и не любое реально жившее историческое лицо, воспринимаемое достаточно положительным.
Но именно этот ответ объясняет самую первую и самую простую причину, по которой нравится книга - а именно, очень часто книга нравится, потому что эмоционально отзывается герой (либо целое сообщество героев) и соответственно сюжет как сцена действия героя (и, вероятно, если речь идет о фантастике - неважно, НФ или фэнтези - мир в целом). Сплошь и рядом читатели ценят многие книги именно в силу эмоционального сопричастия - то есть потому, что какой-то герой вызвал у них симпатию и желание следить за его судьбой (предельный случай, конечно, представлен разнообразными театральными анекдотами, в которых чрезмерно вжившиеся в спектакль зрители уже не видят грани между актером и его героем). Сходный мотив описывает чувства читателей, которые получают эмоции не от сопереживания судьбе героя, играющей для читателя второстепенную роль, а от мысленного путешествия по описанному в книге привлекательному миру (на этом построены, например, фэндомы этнических культур - например, увлечение японской или средневековой китайской культурами, другой любопытный пример являет “Золотой ключ” - фэнтези о мире художников). Впрочем, очень часто одновременно нравятся и герои, и мир (примеры - прежде всего, конечно, миры Толкиена и Маккеффри, но помимо них, интересных фантастических миров существует очень много -- Земноморье, Дюна, Кринн и много что еще). Именно в случае сильного эмоционального отклика на представленный в книге мир возникают и фэндомы, и творчество по мотивам, и желание попасть в этот мир или представить себя кем-то из героев этой книги, и стремление ввести в окружающий мир маркерные понятия книги (имена, придуманные языки, новые слова и понятия из книги, которые иногда очень хорошо описывают реалии окружающего нас мира, или необычные образы - при увлечении “Земноморьем”, скажем, очень привлекательный образ - отгадывание имен). Конечно, при эмоциональном сопричастии мы воспринимаем книгу в большей мере как мир, в котором живут герои, а текст для нас лишь средство изображения мира, впрочем, средство очень важное - только при достаточно качественном описании мир вызывает отклик.
Но, конечно, к категории книг, вызывающих эмоциональное сопричастие, относятся далеко не все художественные книги - например, немалая часть книг не включают ни привлекательных героев, ни привлекательного мира (прежде всего, конечно, это сатира и антиутопии, а также и большинство социальных драм - так, едва ли кто-то мечтал оказаться среди героев пьес Чехова). К тому же, довольно распространен взгляд, что эмоциональное сопричастие являет собой относительно “несерьезную” форму любви к книге: в силу ли того, что оно легко доступно на простейшем уровне, которым ограничиваются многие читатели, и само по себе не требует существенной интеллектуальной подготовки, в силу ли того, что оно, опять же на простейшем уровне, не включает логический анализ книги или не пробуждает глубоких размышлений, в силу ли того, что эмоциональное сопричастие вполне могут вызвать и книги, едва ли являющиеся литературными шедеврами, как, скажем, бульварные романы или боевики, а вот достаточно сложные книги подчас не вызывают его совсем. А бывает и так, что углубление в тему размывает эмоциональную картину, потому что “дьявол в деталях”, и привлекательные на первый взгляд герои и события подчас начинают тускнеть… Все это ставит вопрос - что ценят в книге, к которой не возникает эмоционального сопричастия в указанном смысле? Ответы на этот вопрос последуют дальше.
В-2-х, существует немало читателей, которые в литературе прежде всего ценят язык и литературную технику. Красота аллитераций и игра слов, необыкновенно точно подобранные эпитеты, умение создать яркий образ, не прибегая к штампам, и другие признаки высокого качества текста, не слишком связанные с его сюжетом, особенно притягивают в поэзии, но играют колоссальную роль и в прозе тоже - умение Достоевского необыкновенно точно подбирать слова и поэтика текстов Толкиена являют собой лежащие на поверхности примеры очарования чисто литературной стороной. Впрочем, просто умением владеть словом и красотой эпитетов и оборотов нетривиальная литературная техника не исчерпывается, особенно если речь идет о крупных вещах (в них возможны и такие весьма интересные искушенным читателям приемы, как вложенная структура повествования, такая, как “роман в романе” или другое творчество героев повествования, или воспоминания о воспоминаниях о воспоминаниях… - уровней вложенности может быть много, или, скажем, разрывная манера повествования, когда события показываются глазами то одного, то другого персонажа либо не следуют в хронологическом порядке, и много что еще). Подобный подход к чтению, при котором оценивается не сюжет, а структура и литературная техника текста, чем-то сродни дегустации изысканных блюд, когда оцениваются тончайшие оттенки вкуса, в то время как желание насытиться присутствует по минимуму. К этой же категории вполне можно отнести читателей, которые любят разгадывать книгу, как разгадывают ребус - находят аллюзии с другими литературными произведениями, расшифровывают смысл символов и аллегорий, заложенных автором в книгу (хорошо известно, что, к примеру, у Булгакова и у Толкиена в произведениях присутствует колоссальное количество символов, из которых разгаданы явно не все - причем подчас эти символы имеют корни в бессознательном, поэтому их однозначная трактовка едва ли возможна, и даже сами авторы трактуют эти символы по-разному в разные периоды своего творчества, чем, вероятно, и обусловлено множество редакций, скажем, “Сильмариллиона” или “Мастера и Маргариты”, и именно поэтому новые интерпретации Булгакова и Толкиена появляются до сих пор - и не исключено, что даже комментарии Каменкович и Каррика к “Властелину колец” неполны; другим примером книг, которые интересно разгадывать и которые тоже явно не разгаданы полностью, являются книги Льюиса Кэрролла). На этом пути может формироваться стремление рассматривать книгу объективно, вне зависимости от вкусов читателей, и, конечно, этот путь требует достаточной интеллектуальной подготовки, а эмоциональная составляющая (без которой искусство уже не искусство, потому что красота воспринимается именно эмоционально) в случае такого отношения к книге совсем иная, чем в первом случае - это любование красотой исполнения образов, сродни оценке техники исполнения в фигурном катании.
Иногда встречается мнение, что это восприятие является более “высоким”, а также и более универсальным. В пользу этого говорит и то, что, другие, не нарративные виды искусства (особенно живопись и инструментальную музыку) любят обычно именно за красоту исполнения образов, а не за сюжет (который может если не отсутствовать вообще, то быть сильно имплицитным, либо просто не слишком затрагивать -- едва ли кто-то из любовавшихся "Мокрым лугом" Ф. А. Васильева мечтал оказаться на этом мокром лугу), да и песни, как известно, часто любят совсем не из-за сюжета. Впрочем, вопрос, лучше ли восприятие текста с точки зрения художественной техники, чем восприятие через эмоциональное сопричастие, по сути - вопрос психологии эмоций, и общего ответа он не имеет.
В-3-х, многие читатели любят литературу, уделяющую особое внимание описанию психологии героев. Проблемы морального выбора, наиболее часто это выбор между долгом и чувством, достоверное описание внутреннего мира героев, такое, чтобы герои выглядели живыми, а не картонными, описание динамики нравственного и психологического развития героев - именно это интересует очень многих читателей, и от недостатка психологических мотивов страдают, например, многие книги, написанные явно в воспитательных целях (правда, с некоторых пор это больше характерно для детской литературы), где герои кажутся стерильными, а то и неестественно ведут себя, постоянно изрекая высокопарные назидательные фразы, не говоря уж о том, что герои иных авантюрных книг не выписаны с психологической точки зрения вообще никак, будучи совершенно одномерными. Впрочем, стоит сказать, что психологичность героев осмысленна не в любом жанре - так, в эпосе с его ярко выраженными символическими смыслами чрезмерная психологичность героев была бы скорее излишней, приводя к размыванию символов, а вот в социальной драме или семейной хронике, скажем, психологичность просто необходима, не говоря уж о том, что существует именно психологическая проза, к которой относят, например, многие книги Достоевского, но, конечно, далеко не только их. Особо значимы в контексте психологизма те книги, где расшифровывается внутренний мир именно тех героев, которые могут показаться совершенно непривлекательными и даже отталкивающими внешне - душевнобольных (“Полет над гнездом кукушки”), слабоумных (“Цветы для Элджернона”), инвалидов (“Дом, в котором”), заключенных (“Записки из мертвого дома”)… Но, конечно, тема не исчерпывается этими книгами, как не исчерпывается и реалистическими романами. Так, именно за психологизм ценятся многие книги Стругацких, и, конечно, “Солярис” Лема.
В-4-х, немало книг привлекает прежде всего представленными в них идеями - прежде всего философскими и этическими (и соответственно, например, связью с христианскими мотивами), хотя в случае НФ могут присутствовать и интересные физические идеи (достаточно вспомнить книги Пола Андерсона, особенно “Тау Ноль”, впрочем, о физике фантастических миров и необычных открытиях и изобретениях, описанных в НФ, написано довольно много -- см. например, https://istanaro.livejournal.com/123673.html и https://istanaro.livejournal.com/124445.html ), и интересные биологические идеи (в этом смысле очень хорош “Космический госпиталь” Уайта), и, конечно же, идеи по другим наукам. Но больше всего внимания привлекают философские и этические идеи в силу того, что они интересны практически всем - проблемы жизни и смерти (а также и близкая к ним проблема бессмертия, конечно), свободы и предопределенности, добра и зла… И конечно, именно глубина обращения к этим проблемам - одно из оснований популярности книг Толкиена, Урсулы Ле Гуин, и разумеется, Достоевского.
И в контексте представленных в книгах этических идей иногда бывает правомерно говорить об этических императивах, которые следуют из книг - так, главным императивом, следующим из книг Толкиена, вполне правомерно считать идею надежды, в том числе в форме “Будьте реалистами, требуйте невозможного!”, или в форме “даже если у тебя всего один шанс на миллион, надо его использовать!”. Собственно, именно этим же очаровывают книги Франсиса Карсака и рассказ Роберта Шекли “Человекоминимум”. Иногда именно отношение к такому императиву определяет отношение к книге (скажем, императив “Будьте реалистами, требуйте невозможного!” весьма привлекателен, а вот, к примеру, императив “Тебя бьют, а ты терпи”, довольно точно описывающий популярный роман Железникова “Чучело”, привлекателен гораздо меньше. Upd. А сильно нелюбимую мной "Безумную Евдокию", похоже, описывает императив "Будь как все и не высовывайся").
В-5-х, еще одно существенное основание интереса к книгам состоит в том, что они позволяют составить представление об определенном времени - в случае реалистической литературы это прежде всего время действия книг (именно поэтому читатели часто спрашивают в библиотеке книги не конкретного автора, а об определенном времени), а в общем случае, конечно, еще и время, когда творил автор - потому что в силу бессознательной составляющей психики мотивы этого времени подчас отражаются в книгах даже в том случае, когда автор пишет не о современности, а о далеком прошлом или выдуманном мире. Конечно, в случае реалистической литературы играют роль симпатии и антипатии автора к историческим лицам (говорят, они были существенны даже у Шекспира), но такие же симпатии и антипатии могут быть заметны и в академических книгах по истории.
Теперь зададимся вопросом: какие из этих причин (или оснований) более значимы? Акцент на эмоциональном сопричастии, как уже говорилось, с одной стороны встречается весьма часто и служит основой фэндомов, с другой, часто считается менее серьезной причиной в силу более легкой доступности и того, что эмоционального сопричастия в общем случае может оказаться недостаточно для глубокого понимания соответствующего произведения. Однако стоит отметить, что эмоциональный отклик часто оказывается отправным пунктом для развития интереса к книге, и желание изучать книги, не вызвавшие изначального эмоционального отклика, может просто не появиться.
С точки зрения профессиональных литераторов наиболее значим фактор литературной техники. Этот аргумент безусловно правомерен (так, даже очень хорошая книга сильно проигрывает от плохого перевода, а через иные книги именно из-за тяжелого языка продираешься как через колючий кустарник, не говоря уж о том, что именно язык и литературная техника составляют основное достоинство многих книг, приносящих радость читателям, когда любуешься именно аллитерациями и изысканным подбором слов), но явно не универсален (о чем говорит опрос, проведенный Олди среди любителей фантастики - язык занял одно из последних мест, правда, стоит учитывать, что это были именно любители НФ).
И конечно, невозможно обойти и психологичность, и глубину идей - и этических, и философских, и научных. Потому что все эти мотивы пробуждают в нас желание их обдумывать.
А завершаем мы текст правомерным вопросом - какое же восприятие лучше? И правильный ответ, кажется, такой - разные восприятия нужны для разных целей, но все находят свое место. А по сути разные восприятия книг отвечают на разные вопросы, возникающие у читателей.
В-1-х, многие читатели ищут в литературе непосредственный эмоциональный отклик - следя за поступками и переживаниями любимого героя (а то и целого сообщества героев), они сопереживают ему, как бы проживая его жизнь вместе с ним (а именно эмоциональным откликом часто обусловлено сопереживание либо приключениям, либо чувствам главного героя, который фактически начинает восприниматься как реальная личность - настолько, что иные читатели мечтают о встрече с таким героем - и именно сильное сопереживание герою и объясняет популярность приключенческих и сентиментальных романов). Именно такое отношение к событиям книги правомерно называть эффектом эмоционального сопричастия книге. Словом, литературный герой становится то ли близким знакомым, то ли персонажем биографического романа - и персонажем, за судьбой которого хочется следить (идентификация себя с героем есть не что иное, как предельная форма эмоционального сопричастия, когда чувства, мысли и действия героя кажутся твоими). Естественно, не любой герой, даже если ограничиться явно положительными, вызовет сопереживание у данного читателя - так же, как и не любое реально жившее историческое лицо, воспринимаемое достаточно положительным.
Но именно этот ответ объясняет самую первую и самую простую причину, по которой нравится книга - а именно, очень часто книга нравится, потому что эмоционально отзывается герой (либо целое сообщество героев) и соответственно сюжет как сцена действия героя (и, вероятно, если речь идет о фантастике - неважно, НФ или фэнтези - мир в целом). Сплошь и рядом читатели ценят многие книги именно в силу эмоционального сопричастия - то есть потому, что какой-то герой вызвал у них симпатию и желание следить за его судьбой (предельный случай, конечно, представлен разнообразными театральными анекдотами, в которых чрезмерно вжившиеся в спектакль зрители уже не видят грани между актером и его героем). Сходный мотив описывает чувства читателей, которые получают эмоции не от сопереживания судьбе героя, играющей для читателя второстепенную роль, а от мысленного путешествия по описанному в книге привлекательному миру (на этом построены, например, фэндомы этнических культур - например, увлечение японской или средневековой китайской культурами, другой любопытный пример являет “Золотой ключ” - фэнтези о мире художников). Впрочем, очень часто одновременно нравятся и герои, и мир (примеры - прежде всего, конечно, миры Толкиена и Маккеффри, но помимо них, интересных фантастических миров существует очень много -- Земноморье, Дюна, Кринн и много что еще). Именно в случае сильного эмоционального отклика на представленный в книге мир возникают и фэндомы, и творчество по мотивам, и желание попасть в этот мир или представить себя кем-то из героев этой книги, и стремление ввести в окружающий мир маркерные понятия книги (имена, придуманные языки, новые слова и понятия из книги, которые иногда очень хорошо описывают реалии окружающего нас мира, или необычные образы - при увлечении “Земноморьем”, скажем, очень привлекательный образ - отгадывание имен). Конечно, при эмоциональном сопричастии мы воспринимаем книгу в большей мере как мир, в котором живут герои, а текст для нас лишь средство изображения мира, впрочем, средство очень важное - только при достаточно качественном описании мир вызывает отклик.
Но, конечно, к категории книг, вызывающих эмоциональное сопричастие, относятся далеко не все художественные книги - например, немалая часть книг не включают ни привлекательных героев, ни привлекательного мира (прежде всего, конечно, это сатира и антиутопии, а также и большинство социальных драм - так, едва ли кто-то мечтал оказаться среди героев пьес Чехова). К тому же, довольно распространен взгляд, что эмоциональное сопричастие являет собой относительно “несерьезную” форму любви к книге: в силу ли того, что оно легко доступно на простейшем уровне, которым ограничиваются многие читатели, и само по себе не требует существенной интеллектуальной подготовки, в силу ли того, что оно, опять же на простейшем уровне, не включает логический анализ книги или не пробуждает глубоких размышлений, в силу ли того, что эмоциональное сопричастие вполне могут вызвать и книги, едва ли являющиеся литературными шедеврами, как, скажем, бульварные романы или боевики, а вот достаточно сложные книги подчас не вызывают его совсем. А бывает и так, что углубление в тему размывает эмоциональную картину, потому что “дьявол в деталях”, и привлекательные на первый взгляд герои и события подчас начинают тускнеть… Все это ставит вопрос - что ценят в книге, к которой не возникает эмоционального сопричастия в указанном смысле? Ответы на этот вопрос последуют дальше.
В-2-х, существует немало читателей, которые в литературе прежде всего ценят язык и литературную технику. Красота аллитераций и игра слов, необыкновенно точно подобранные эпитеты, умение создать яркий образ, не прибегая к штампам, и другие признаки высокого качества текста, не слишком связанные с его сюжетом, особенно притягивают в поэзии, но играют колоссальную роль и в прозе тоже - умение Достоевского необыкновенно точно подбирать слова и поэтика текстов Толкиена являют собой лежащие на поверхности примеры очарования чисто литературной стороной. Впрочем, просто умением владеть словом и красотой эпитетов и оборотов нетривиальная литературная техника не исчерпывается, особенно если речь идет о крупных вещах (в них возможны и такие весьма интересные искушенным читателям приемы, как вложенная структура повествования, такая, как “роман в романе” или другое творчество героев повествования, или воспоминания о воспоминаниях о воспоминаниях… - уровней вложенности может быть много, или, скажем, разрывная манера повествования, когда события показываются глазами то одного, то другого персонажа либо не следуют в хронологическом порядке, и много что еще). Подобный подход к чтению, при котором оценивается не сюжет, а структура и литературная техника текста, чем-то сродни дегустации изысканных блюд, когда оцениваются тончайшие оттенки вкуса, в то время как желание насытиться присутствует по минимуму. К этой же категории вполне можно отнести читателей, которые любят разгадывать книгу, как разгадывают ребус - находят аллюзии с другими литературными произведениями, расшифровывают смысл символов и аллегорий, заложенных автором в книгу (хорошо известно, что, к примеру, у Булгакова и у Толкиена в произведениях присутствует колоссальное количество символов, из которых разгаданы явно не все - причем подчас эти символы имеют корни в бессознательном, поэтому их однозначная трактовка едва ли возможна, и даже сами авторы трактуют эти символы по-разному в разные периоды своего творчества, чем, вероятно, и обусловлено множество редакций, скажем, “Сильмариллиона” или “Мастера и Маргариты”, и именно поэтому новые интерпретации Булгакова и Толкиена появляются до сих пор - и не исключено, что даже комментарии Каменкович и Каррика к “Властелину колец” неполны; другим примером книг, которые интересно разгадывать и которые тоже явно не разгаданы полностью, являются книги Льюиса Кэрролла). На этом пути может формироваться стремление рассматривать книгу объективно, вне зависимости от вкусов читателей, и, конечно, этот путь требует достаточной интеллектуальной подготовки, а эмоциональная составляющая (без которой искусство уже не искусство, потому что красота воспринимается именно эмоционально) в случае такого отношения к книге совсем иная, чем в первом случае - это любование красотой исполнения образов, сродни оценке техники исполнения в фигурном катании.
Иногда встречается мнение, что это восприятие является более “высоким”, а также и более универсальным. В пользу этого говорит и то, что, другие, не нарративные виды искусства (особенно живопись и инструментальную музыку) любят обычно именно за красоту исполнения образов, а не за сюжет (который может если не отсутствовать вообще, то быть сильно имплицитным, либо просто не слишком затрагивать -- едва ли кто-то из любовавшихся "Мокрым лугом" Ф. А. Васильева мечтал оказаться на этом мокром лугу), да и песни, как известно, часто любят совсем не из-за сюжета. Впрочем, вопрос, лучше ли восприятие текста с точки зрения художественной техники, чем восприятие через эмоциональное сопричастие, по сути - вопрос психологии эмоций, и общего ответа он не имеет.
В-3-х, многие читатели любят литературу, уделяющую особое внимание описанию психологии героев. Проблемы морального выбора, наиболее часто это выбор между долгом и чувством, достоверное описание внутреннего мира героев, такое, чтобы герои выглядели живыми, а не картонными, описание динамики нравственного и психологического развития героев - именно это интересует очень многих читателей, и от недостатка психологических мотивов страдают, например, многие книги, написанные явно в воспитательных целях (правда, с некоторых пор это больше характерно для детской литературы), где герои кажутся стерильными, а то и неестественно ведут себя, постоянно изрекая высокопарные назидательные фразы, не говоря уж о том, что герои иных авантюрных книг не выписаны с психологической точки зрения вообще никак, будучи совершенно одномерными. Впрочем, стоит сказать, что психологичность героев осмысленна не в любом жанре - так, в эпосе с его ярко выраженными символическими смыслами чрезмерная психологичность героев была бы скорее излишней, приводя к размыванию символов, а вот в социальной драме или семейной хронике, скажем, психологичность просто необходима, не говоря уж о том, что существует именно психологическая проза, к которой относят, например, многие книги Достоевского, но, конечно, далеко не только их. Особо значимы в контексте психологизма те книги, где расшифровывается внутренний мир именно тех героев, которые могут показаться совершенно непривлекательными и даже отталкивающими внешне - душевнобольных (“Полет над гнездом кукушки”), слабоумных (“Цветы для Элджернона”), инвалидов (“Дом, в котором”), заключенных (“Записки из мертвого дома”)… Но, конечно, тема не исчерпывается этими книгами, как не исчерпывается и реалистическими романами. Так, именно за психологизм ценятся многие книги Стругацких, и, конечно, “Солярис” Лема.
В-4-х, немало книг привлекает прежде всего представленными в них идеями - прежде всего философскими и этическими (и соответственно, например, связью с христианскими мотивами), хотя в случае НФ могут присутствовать и интересные физические идеи (достаточно вспомнить книги Пола Андерсона, особенно “Тау Ноль”, впрочем, о физике фантастических миров и необычных открытиях и изобретениях, описанных в НФ, написано довольно много -- см. например, https://istanaro.livejournal.com/123673.html и https://istanaro.livejournal.com/124445.html ), и интересные биологические идеи (в этом смысле очень хорош “Космический госпиталь” Уайта), и, конечно же, идеи по другим наукам. Но больше всего внимания привлекают философские и этические идеи в силу того, что они интересны практически всем - проблемы жизни и смерти (а также и близкая к ним проблема бессмертия, конечно), свободы и предопределенности, добра и зла… И конечно, именно глубина обращения к этим проблемам - одно из оснований популярности книг Толкиена, Урсулы Ле Гуин, и разумеется, Достоевского.
И в контексте представленных в книгах этических идей иногда бывает правомерно говорить об этических императивах, которые следуют из книг - так, главным императивом, следующим из книг Толкиена, вполне правомерно считать идею надежды, в том числе в форме “Будьте реалистами, требуйте невозможного!”, или в форме “даже если у тебя всего один шанс на миллион, надо его использовать!”. Собственно, именно этим же очаровывают книги Франсиса Карсака и рассказ Роберта Шекли “Человекоминимум”. Иногда именно отношение к такому императиву определяет отношение к книге (скажем, императив “Будьте реалистами, требуйте невозможного!” весьма привлекателен, а вот, к примеру, императив “Тебя бьют, а ты терпи”, довольно точно описывающий популярный роман Железникова “Чучело”, привлекателен гораздо меньше. Upd. А сильно нелюбимую мной "Безумную Евдокию", похоже, описывает императив "Будь как все и не высовывайся").
В-5-х, еще одно существенное основание интереса к книгам состоит в том, что они позволяют составить представление об определенном времени - в случае реалистической литературы это прежде всего время действия книг (именно поэтому читатели часто спрашивают в библиотеке книги не конкретного автора, а об определенном времени), а в общем случае, конечно, еще и время, когда творил автор - потому что в силу бессознательной составляющей психики мотивы этого времени подчас отражаются в книгах даже в том случае, когда автор пишет не о современности, а о далеком прошлом или выдуманном мире. Конечно, в случае реалистической литературы играют роль симпатии и антипатии автора к историческим лицам (говорят, они были существенны даже у Шекспира), но такие же симпатии и антипатии могут быть заметны и в академических книгах по истории.
Теперь зададимся вопросом: какие из этих причин (или оснований) более значимы? Акцент на эмоциональном сопричастии, как уже говорилось, с одной стороны встречается весьма часто и служит основой фэндомов, с другой, часто считается менее серьезной причиной в силу более легкой доступности и того, что эмоционального сопричастия в общем случае может оказаться недостаточно для глубокого понимания соответствующего произведения. Однако стоит отметить, что эмоциональный отклик часто оказывается отправным пунктом для развития интереса к книге, и желание изучать книги, не вызвавшие изначального эмоционального отклика, может просто не появиться.
С точки зрения профессиональных литераторов наиболее значим фактор литературной техники. Этот аргумент безусловно правомерен (так, даже очень хорошая книга сильно проигрывает от плохого перевода, а через иные книги именно из-за тяжелого языка продираешься как через колючий кустарник, не говоря уж о том, что именно язык и литературная техника составляют основное достоинство многих книг, приносящих радость читателям, когда любуешься именно аллитерациями и изысканным подбором слов), но явно не универсален (о чем говорит опрос, проведенный Олди среди любителей фантастики - язык занял одно из последних мест, правда, стоит учитывать, что это были именно любители НФ).
И конечно, невозможно обойти и психологичность, и глубину идей - и этических, и философских, и научных. Потому что все эти мотивы пробуждают в нас желание их обдумывать.
А завершаем мы текст правомерным вопросом - какое же восприятие лучше? И правильный ответ, кажется, такой - разные восприятия нужны для разных целей, но все находят свое место. А по сути разные восприятия книг отвечают на разные вопросы, возникающие у читателей.