Сн
Очевидно - мужское одиночество будет прогрессировать так же, как мужская недееспособность, дискоммуникативность, отчаяние.
Мужчину трудно убедить в том, что солнце управляется вручную и надо только шустрее крутить нужное колесико.
Мужчина не склонен к горизонтальной коммуникации.
Мужчина не понимает, как можно любить живых и не думать о мертвых, как можно любить «сегодня», не видя «завтра».
Мужчина знает - время не складывается само.
Складывается сама по себе только смерть, жизнь - то, что идет навстречу ей, не пытаясь оформлять ее лучшим образом.
Общность, не предполагающая никакую вертикальную точку сбора, не вдохновляет мужчину.
Видеть свою отдельность вне проявлений этой отдельности мужчине неловко.
Проявлять себя вне представления о других ему не свойственно.
Упрощать это представление, схематизировать его мужчина не склонен.
Мужчина не тактик.
В условиях обреченной стратегии он не будет лучиться и егозить, воображая себя невидимым генералом.
Другое дело - феминоподобный мужчина. (ФМ)
ФМа радует перспектива резвиться в заболачиваемой среде обитания - скольжение способствует многообразию.
Настройка на речь видится ФМу безнадежной, слишком ненаглядной - дикостью.
ФМ не знает - зачем мужчинам собираться вне их принадлежности женщинам.
ФМ - шлюха, настроенная дорого продать свое оперение.
ФМу важны два обстоятельства - возможность ухода за собой и условия продажи.
Жизнь ценна для него, как возможность этих условий.
ФМ продает не только свое оперение, он торгует и своей мужской принадлежностью.
Ему нравится разыгрывать спектакли, играя разоблачаемую мужскую отвратительность.
Эта игра радует публику, вызывает дикое оживление и хохот, игра в разоблачение мужчины - один из инструментов женского удовольствия.
Игра эта - высмеивание природы вещи, слишком несовершенной, чтобы быть и бывающей смешно несовершенной.
Когда все будет разоблачено, придется разоблачать стыдное желание жить, плохо сочетающиеся с желанием получать удовольствие.
Там уже будет не важно ни мужское, ни женское.
Будет важна иерархия смерти, не могущая не быть подлой.
Жизнь для ФМа складывается из простых физических радостей.
Простых, но очевидных, состоящих из растягиваний и сжатий.
ФМу мужчина мешает, мешает неведомость адресата, потустороннесть партнера.
Потусторннесть кажется негуманной, натуга излишней.
Жизнь, как сумма касательных усилий, вдохновляет ФМа потому, что жизнь видится ему направленной на него.
ФМ радуется женскому одобрению, боится мужской подозрительности.
То, что женское одобрение сопровождается сладкими судорогами, лишний раз подтверждает правоту выбранного курса ФМа - вперед к лону.
То, что движение вперед оказывается обратным движением, не смущает ФМа.
Возвратно-поступательные движения видятся ему хорошим фундаментом, жизнеутверждающим.
ФМ ориентирован на свою лучшую мимику, которая кажется ему недостаточно совершенной, недостойной женщины.
Эту ориентацию ФМ подает, как свое благородство.
Одиночество мужчины - одиночество речи, существующей вне объятий и касаний, речи, вбирающей в себя их, не становящейся условием касаний.
Когда объятия и касания не тянутся к речи, сворачиваются, упиваются кусающейся самодостаточностью, когда мужчине некого вбирать, тогда мужчина перестает видеть человека.
Притворяться видящим мужчина малоспособен.
Человек, невидящий человека, угасает.
Мужчину трудно убедить в том, что солнце управляется вручную и надо только шустрее крутить нужное колесико.
Мужчина не склонен к горизонтальной коммуникации.
Мужчина не понимает, как можно любить живых и не думать о мертвых, как можно любить «сегодня», не видя «завтра».
Мужчина знает - время не складывается само.
Складывается сама по себе только смерть, жизнь - то, что идет навстречу ей, не пытаясь оформлять ее лучшим образом.
Общность, не предполагающая никакую вертикальную точку сбора, не вдохновляет мужчину.
Видеть свою отдельность вне проявлений этой отдельности мужчине неловко.
Проявлять себя вне представления о других ему не свойственно.
Упрощать это представление, схематизировать его мужчина не склонен.
Мужчина не тактик.
В условиях обреченной стратегии он не будет лучиться и егозить, воображая себя невидимым генералом.
Другое дело - феминоподобный мужчина. (ФМ)
ФМа радует перспектива резвиться в заболачиваемой среде обитания - скольжение способствует многообразию.
Настройка на речь видится ФМу безнадежной, слишком ненаглядной - дикостью.
ФМ не знает - зачем мужчинам собираться вне их принадлежности женщинам.
ФМ - шлюха, настроенная дорого продать свое оперение.
ФМу важны два обстоятельства - возможность ухода за собой и условия продажи.
Жизнь ценна для него, как возможность этих условий.
ФМ продает не только свое оперение, он торгует и своей мужской принадлежностью.
Ему нравится разыгрывать спектакли, играя разоблачаемую мужскую отвратительность.
Эта игра радует публику, вызывает дикое оживление и хохот, игра в разоблачение мужчины - один из инструментов женского удовольствия.
Игра эта - высмеивание природы вещи, слишком несовершенной, чтобы быть и бывающей смешно несовершенной.
Когда все будет разоблачено, придется разоблачать стыдное желание жить, плохо сочетающиеся с желанием получать удовольствие.
Там уже будет не важно ни мужское, ни женское.
Будет важна иерархия смерти, не могущая не быть подлой.
Жизнь для ФМа складывается из простых физических радостей.
Простых, но очевидных, состоящих из растягиваний и сжатий.
ФМу мужчина мешает, мешает неведомость адресата, потустороннесть партнера.
Потусторннесть кажется негуманной, натуга излишней.
Жизнь, как сумма касательных усилий, вдохновляет ФМа потому, что жизнь видится ему направленной на него.
ФМ радуется женскому одобрению, боится мужской подозрительности.
То, что женское одобрение сопровождается сладкими судорогами, лишний раз подтверждает правоту выбранного курса ФМа - вперед к лону.
То, что движение вперед оказывается обратным движением, не смущает ФМа.
Возвратно-поступательные движения видятся ему хорошим фундаментом, жизнеутверждающим.
ФМ ориентирован на свою лучшую мимику, которая кажется ему недостаточно совершенной, недостойной женщины.
Эту ориентацию ФМ подает, как свое благородство.
Одиночество мужчины - одиночество речи, существующей вне объятий и касаний, речи, вбирающей в себя их, не становящейся условием касаний.
Когда объятия и касания не тянутся к речи, сворачиваются, упиваются кусающейся самодостаточностью, когда мужчине некого вбирать, тогда мужчина перестает видеть человека.
Притворяться видящим мужчина малоспособен.
Человек, невидящий человека, угасает.