(no subject)
…Жизнь продолжалась. Я написал еще один хреновый рассказ, где все было плохо, но река получилась, потому что я очень ее люблю. На этом втором рассказе я понял, что дело в искренности, в искренности чувств и намерений. После этого, почти сразу, я сел и накатал за ночь свой первый хороший рассказ. Хороший с точки зрения литературы двадцатого века, которая уже умерла. Я вам объясню потом, почему.
14.07.79 Девятое число… Та же ситуация на более спокойном и серьезном уровне. Диалектика берет свое. Да, мне очень хотелось бы, чтобы…
Попал в городское наводнение…
Я помню свою первую любовь. Свое восторженное состояние и невероятные ухищрения, направленные только на то, чтобы меня заметила Она. Это было в школе. Я хорошо помню, как стоял перед дверью и все собирался с мыслями, чтобы позвонить. И помню свой звонок, неожиданно согнавший все мысли в кучу, и легкие шаги за дверью и тут же - без паузы - щелканье замка.
…Она стояла в дверях - моя первая, восторженная любовь - и глаза ее не изобразили гостеприимства, не опустились равнодушно, а широко раскрылись навстречу моим. И в эти короткие секунды взгляда мы сказали друг другу больше, чем за десять лет, проведенных вместе в школе, больше, чем можно сказать словами за всю жизнь. С меня в эти мгновения слетела вся самоуверенность, вся та поза, в которой я находился давно, пытаясь показаться большим, чем был на самом деле. Глаза ее менялись: их чистое мерцание, влажный блеск словно затягивали меня, и мои глаза - я чувствовал это - светились той же доверчивой и незапятнанной сомнением любовью. Кончились светлые секунды, наш взгляд разорвал голос мамы из кухни: «Ирочка, кто там?» Ее лицо чуть-чуть порозовело, она отступила на шаг и сказала спокойно и просто:
- Заходи.
Так же часто вспоминаю я и свою вторую любовь. Прекрасное чувство, которое заставляет тебя быть и лучше и умнее чем ты есть, только потому, что идет рядом с тобой красивая и нежная девушка. Но разве можно в восемнадцать лет поверить, что за чистыми и невинными глазами спрятаны грязные мысли? Что нежная улыбка прикрывает циничный ум, что над твоими словами в душе смеются и считают тебя ступенькой, на которую нужно подняться? Да, уже тогда я что-то подозревал, но не хотел думать плохо, не мог, еще не мог.
Потом - моя болезнь, и весть - тогда почти убийственная - о том, что любовь моя вышла замуж, замуж за человека, которого я немного знал и презирал со всем пылом детства? Юности? Из болезни я вынырнул гораздо более серьезно глядя на мир, чем до нее. Но осталась на сердце незаживающая ссадина от того, что лучшие слова, которые человек может сказать в своей жизни только раз, были сказаны совсем зря, их некому было слушать.
И остался стыд, как от пятна пощечины, невыносимый стыд, который заставила пережить меня моя вторая любовь.
Вот такое тогда было настроение. Очень хотелось, чтобы ИЕ полюбила меня. Звенела в душе струна, кто-то очень медленно подкручивал колок, и звук возвышался и возвышался, до боли, до нежности…
14.07.79 Девятое число… Та же ситуация на более спокойном и серьезном уровне. Диалектика берет свое. Да, мне очень хотелось бы, чтобы…
Попал в городское наводнение…
Я помню свою первую любовь. Свое восторженное состояние и невероятные ухищрения, направленные только на то, чтобы меня заметила Она. Это было в школе. Я хорошо помню, как стоял перед дверью и все собирался с мыслями, чтобы позвонить. И помню свой звонок, неожиданно согнавший все мысли в кучу, и легкие шаги за дверью и тут же - без паузы - щелканье замка.
…Она стояла в дверях - моя первая, восторженная любовь - и глаза ее не изобразили гостеприимства, не опустились равнодушно, а широко раскрылись навстречу моим. И в эти короткие секунды взгляда мы сказали друг другу больше, чем за десять лет, проведенных вместе в школе, больше, чем можно сказать словами за всю жизнь. С меня в эти мгновения слетела вся самоуверенность, вся та поза, в которой я находился давно, пытаясь показаться большим, чем был на самом деле. Глаза ее менялись: их чистое мерцание, влажный блеск словно затягивали меня, и мои глаза - я чувствовал это - светились той же доверчивой и незапятнанной сомнением любовью. Кончились светлые секунды, наш взгляд разорвал голос мамы из кухни: «Ирочка, кто там?» Ее лицо чуть-чуть порозовело, она отступила на шаг и сказала спокойно и просто:
- Заходи.
Так же часто вспоминаю я и свою вторую любовь. Прекрасное чувство, которое заставляет тебя быть и лучше и умнее чем ты есть, только потому, что идет рядом с тобой красивая и нежная девушка. Но разве можно в восемнадцать лет поверить, что за чистыми и невинными глазами спрятаны грязные мысли? Что нежная улыбка прикрывает циничный ум, что над твоими словами в душе смеются и считают тебя ступенькой, на которую нужно подняться? Да, уже тогда я что-то подозревал, но не хотел думать плохо, не мог, еще не мог.
Потом - моя болезнь, и весть - тогда почти убийственная - о том, что любовь моя вышла замуж, замуж за человека, которого я немного знал и презирал со всем пылом детства? Юности? Из болезни я вынырнул гораздо более серьезно глядя на мир, чем до нее. Но осталась на сердце незаживающая ссадина от того, что лучшие слова, которые человек может сказать в своей жизни только раз, были сказаны совсем зря, их некому было слушать.
И остался стыд, как от пятна пощечины, невыносимый стыд, который заставила пережить меня моя вторая любовь.
Вот такое тогда было настроение. Очень хотелось, чтобы ИЕ полюбила меня. Звенела в душе струна, кто-то очень медленно подкручивал колок, и звук возвышался и возвышался, до боли, до нежности…